Андрей Мартьянов - Без иллюзий Страница 5

Главным врагом оказался не мороз, а расстояния, кроме того, русские при отступлении старательно уничтожали все железнодорожные объекты — за минувшие дни я успел вдоволь насмотреться на взорванные депо, водокачки и поврежденное полотно. Разумеется, среди эйфории, порожденной успехами прошлых лета и осени, никто всерьез не задумывался о восстановлении транспортной сети, ограничиваясь лишь самым необходимым ремонтом. Казалось, что вот пройдет неделя или две, максимум месяц, боевые действия в России прекратятся, и уж тогда можно будет заняться делом в спокойной обстановке, но…

Но теперь мы имеем то, что имеем. Намертво вставшие поезда с техникой и боеприпасами. Раненые, насмерть замерзшие в вагонах. Некоторые части оказались в полной изоляции в редких поселках и городишках, без снабжения и продовольствия.

На нашей встрече в Хинтерзее 27 декабря доктор Тодт прямо сказал: «Зреет недовольство. Пока что глухое, неявное, но тем не менее это настораживающий и печальный факт. Если мы не предпримем немедленных действий, наши армии на Востоке окажутся в сложнейшем положении…»

Совершенно аналогичные слова я слышал от чиновников Рейхсбана и генералов ВВС из штаба моего старого друга Эрхарда Мильха — те, кто непосредственно сталкивался с почти непреодолимыми проблемами, не питали никаких иллюзий.

Решение выработали меньше чем за час. Управление строительства автобанов берет на себя восстановление железных дорог центра и севера России, мне отводится самый тяжелый участок: Украина. Пришлось высвободить тридцать тысяч рабочих и инженеров, настоящая трудовая мобилизация — между прочим, фюрер не соглашался с этой идеей на протяжении двух недель, и только панические сообщения в Ставку заставили его подписать подготовленные мною бумаги. Чего нам стоило промедление, я хорошо осознал, прилетев в Днепропетровск.

Сформированный за несколько дней «Стройштаб Шпеера» отправился в Рейхскомиссариат заранее, для оценки обстановки. Ежедневные отчеты, поступавшие в Берлин, не радовали — как и было сказано, мы столкнулись с транспортной катастрофой. Я поначалу глазам своим не верил, читая сообщения: инфраструктура как таковая отсутствует полностью. Совсем. Нет ни-че-го — костылей, шпал, рельсов. Что русские не успели вывезти — взорвано.

Надо лететь на Восток и разбираться лично. Такого просто не может быть! Пускай Советский Союз в техническом отношении и отставал перед началом войны от Германии, но не настолько же! Впрочем, у меня не было оснований не доверять своим сотрудникам.

30 января переделанный в пассажирский самолет Heinkel He.111 вылетел из Темпельхофа — возвращавшийся в свою бригаду обергруппенфюрер Дитрих согласился взять меня с собой, вместе будет веселее. Я, однако, никакой веселости не испытывал. Вовсе наоборот, за четыре часа полета настроение испортилось окончательно: пилот ориентировался по железнодорожной линии Киев — Смела — Днепропетровск, и на протяжении четырехсот километров я сумел разглядеть лишь два состава, двигавшихся на запад.

— Оценили? — спросил тогда Зепп Дитрих, заметивший растерянное выражение на моем лице. — Войска на юге практически отрезаны от поставок из тыла. Положение хуже не придумаешь. Справитесь, а, Шпеер?

— Постараюсь, — кратко и без всякой уверенности ответил я. Дитрих, поняв интонацию, лишь усмехнулся криво.

— Эту хрень на Востоке надо было осенью закруглять, — неожиданно сказал он. — Любой ценой. Стоп-приказ как под Дюнкерком, сепаратный мир, да что угодно! Мне вся эта бодяга не нравится категорически…

И снова уткнулся в иллюминатор.

Я промолчал.

Неделя прошла беспокойно. Подтвердились худшие опасения — «Стройштаб Шпеера» не сгущал красок и не дезинформировал руководство. Незамерзающие водокачки? Отсутствуют. Восстановление уничтоженных разъездов? Почти исключено — нет строительного леса и взять его негде. Строительство новых платформ для разгрузки техники? Только насыпные, поскольку нет бетона, да и с насыпными ничего не получится — почва смерзлась, доставить гравий невозможно.

Хорошо, что с электричеством перебоев пока не отмечалось: меня отвезли в расположенный рядом город Запорожье, осмотреть плотину Днепрогэса, подлатанную нашими строительными частями. Шла подготовка к установке дополнительных турбин немецкого производства — но опять же доставить необходимое оборудование сейчас было невозможно.

Проведя несколько дней в Днепропетровске, Зепп Дитрих уехал в Мариуполь, его Лейбштандарт сейчас дислоцировался в прифронтовой полосе, ожидая пополнений. Однако мы вдвоем успели совершить несколько поездок по окрестностям — мой штаб расположился в нескольких спальных вагонах, инженерный состав сумел пробиться до Синельниково и Павлограда, но пути к Сталино оказались заметены и нам пришлось возвращаться. Обергруппенфюрер оставался мрачен, много пил и взирал на наши старания скептически — он не хуже любого инженера понимал, какой объем работ предстоит.

На фронте тем временем тоже не происходило ничего хорошего — армейское руководство уведомило нас, что русские развернули наступление со стороны Балаклеи и Лозовой[2], прорвавшая фронт танковая часть шла на Днепропетровск. У меня особую тревогу вызывал железнодорожный мост через Днепр, с невероятным трудом восстановленный после осенних боев — при ремонте использовалось дерево, достаточно было его поджечь, и вся наша южная группировка в районе Ростова оказалось бы отрезана до самого конца зимы даже от того минимального снабжения, что имелось на сегодняшний день.

Обошлось. 6-я и 17-я армии восстановили фронт, а приблизившиеся к Днепропетровску всего на два десятка километров танки русских упустили инициативу — перерезать единственную тонкую артерию не получилось. При этом в нашем «Стройштабе» на полном серьезе велись обсуждения, как действовать в случае появления противника.

Удирать, господин Шпеер. В нашем распоряжении всего несколько винтовок и брошенное еще осенью поврежденное 3,7-сантиметровое орудие без снарядов.

Но и удирать-то некуда, дороги непроходимы, железнодорожные пути заметены.

— Отправляйтесь домой, — напрямую сказал мне руководитель штаба, Ханс Лист. — К геройству вы не расположены, принести своим присутствием прямой пользы не сумеете. Это объективная реальность, Альберт. Общее впечатление составили? Вот и чудесно. Доложите в Берлине.

— Вы отлично знаете, каково мое впечатление, — устало и недовольно ответил я. — Ледяной апокалипсис, не больше и не меньше. Фюрер и армейское руководство будут требовать от меня точных сроков, а что им пообещать — ума не приложу.

— В самом лучшем случае, — сказал Лист, подумав, — полтора месяца. Объективно — не меньше двух. Ремонтные поезда с основной технической базой в Люблине движутся по оси Ковель — Коростень — Киев, рано или поздно доберутся и до нас.

— До Люблина тысяча сто километров, — напомнил я. — Два месяца? Уверены?

— Тут ни в чем нельзя быть уверенным. Ни в чем.

— Хорошо, — я кивнул. — Вот и осмотрю трассу на всем протяжении. Готовьте литерный.

Ханс Лист посмотрел на меня, будто на умалишенного.

— Поездом?

— Почему бы и нет?.. Можно попытаться.

Оказалось, и впрямь «нет» — состав из четырех вагонов всю ночь едва полз, то останавливаясь для расчистки путей, то снова набирая неслыханную скорость в десять — двадцать километров в час. Я задремал, а на рассвете обнаружил, что поезд прибыл на подозрительно знакомую станцию: закопченный пакгауз с провалившейся крышей, полуразрушенное здание вокзала красного кирпича постройки 1880-х годов с двумя башенками по центру — ужасный псевдорусский стиль царских времен…

Снова Днепропетровск? Ну конечно!

В подавленном настроении я зашагал к вагону-ресторану на боковых путях, где располагался «Стройштаб». Вытянутое лицо господина Листа дало понять, что персонал не в восторге от моего возвращения, но делать нечего — прорваться сквозь снежные завалы поезд не сумел.

— И что же делать? В мои планы не входит застрять на краю света до самой весны, которая здесь наступит в лучшем случае в конце апреля!

— Думаю, выход мы отыщем, — Лист поднял трубку полевого телефона. — Как раз с утра отправил пакет с документами для секретариата доктора Тодта на аэродром, самолет, на котором вы прилетели с обергруппенфюрером Дитрихом, возвращается в Германию. Надеюсь, он еще не улетел. Минутку, я узнаю.

Можно сказать, что мне повезло — Герхард Найн, пилот личной авиаэскадрильи фюрера, без лишних разговоров согласился взять на борт дополнительного пассажира. Как раз сейчас расчищают полосу, господин Шпеер успеет до нас добраться.

— Что значит «успеет»? — переспросил я у Листа.