Дмитрий Старицкий - Принц Вианы Страница 5

— Разве там не дойчи живут?

— Нет, сир, дойчи гораздо южнее находятся. Севернее нас даны[36], а мы — варяги, нас еще ютами[37] дразнят. На запад остатки англян, что на остров не перебрались. На восток — шверинцы. На юг — алеманы[38]. А вот за ними — дойчи.

— Ofiget; dajte dva, — вырвалось у меня по-русски.

— Schto dva? — переспросил меня парень на том же языке. — Schto vam podat?

— Ты и русский язык знаешь? — вопрошаю из осторожности по-васконски.

— Русы когда-то были частью ютов, но давным-давно ушли на восток. Лет с пятьсот так, точнее я не помню, — и добавил: — Stariky bajaly, chto uvel ich konung morja Rurick v tzarstvo testia svoego.

Рано еще мне так раскрываться. Рано. А мальчишке за зондаж — пять с плюсом. И я перевел беседу снова на васконский язык:

— А в рабство как попал? Я понял так, что родился ты свободным.

— Да ваши вассальные мурманы[39] из Биаррица, сир, и напали. Кого побили, кого похватали. Так я на их ladie и оказался. — Слово «ладья» он опять сказал по-русски. — Это был их последний поход за женщинами.

— За женщинами?

— Да, сир, им же запрещено жениться на местных…

Вот стервец. Пороть мало. Но чувствуется школа. Ох непрост был капеллан в моем замке, ох непрост.

— А потом — в Биаррице — они меня определили в монаршую квинту[40] — долю в добыче. Отвезли в замок, там постригли и приставили в капелле прислугой за все. Крестили по-местному. А как вырос, майордом определил кнехтом[41] в конные арбалетчики, хотя капеллан очень уговаривал принять сан.

— Почему не принял? Быть идиотом[42] тебе не грозило…

— Даже если перестать брить тонзуру[43], сир, то веревочный пояс затягивает чресла на всю жизнь, — ответил парень довольно жестко, но в пределах вежливости.

Философ, однако; в такие-то годы.

— Баб любишь больше вина? — спросил в лоб.

— И это тоже, сир, — не стал он запираться.

Вот так вот. Если приближать такого, то постоянно придется тюкать по темечку — предупреждая об опасности «медовой ловушки». Но в это время до такого могли и не додуматься. Хотя уже в Библии такое руководство есть. Глава про Эсфирь, которую руководители еврейской общины подложили под персидского царя с целью свалить первого министра… Но этот, слава богу, бабник, не жертва священника-педофила.

— А здесь ты кто?

— Как кто? Ваша охрана. Вы же сами распорядились оставить кнехтов в лесу западнее Плесси-ле-Тура на всякий крайний случай с запасными лошадьми. Вот мы и пригодились.

Теперь лови, парень, разрыв шаблона.

— Хочешь быть свободным?

И вот тут уже он меня удивил, порвав все мои шаблоны.

— Нет, сир. На свободе я умру от голода. Или подамся в разбойники, и меня повесят. Лучше буду у вас в кнехтах. По сравнению со свободными простецами кнехт в войске конде[44] — большой господин. Хоть и раб.

И тут я решился. Была не была. Все одно пора действовать. Завтра уже может быть поздно.

— Ты тайны хранить умеешь?

Паренек спокойно и с достоинством ответил:

— Да, сир.

— И какие тайны ты хранишь?

— Если я вам о них сейчас поведаю, сир, то они перестанут быть тайнами, и окажется, что я их не умею хранить.

Вот так вот. Браво! Раб! В лицо «государю»! Ой, мама, роди меня обратно. Куда я попал?

— Хорошо. Тогда скажи: стоит ли мне доверить тебе свою тайну? Страшную тайну, которая тебя может как возвысить, так и погубить.

Микал промолчал. А я его в этом еще и простимулировал.

— Не торопись отвечать. Все взвесь сначала. Ты же умный мальчик. Могу гарантировать только одно: если решишь все оставить как есть, то для тебя все и останется, как и было. В противном же случае в твоей судьбе произойдут большие перемены. Замени факел, за это время все и обдумаешь.

Микал ушел, и я снова остался в одиночестве. Черт возьми, это — попадалово. Читал книжки про такое, примерял на себя, естественно, но в моих думках все проходило в той истории, которую я хорошо знал. А вот теперь как выгребать? «Ничто не выдавало в Штирлице русского разведчика, кроме буденновки и волочащегося за ним парашюта».

Вернулся Микал. Один. Принес с собой три готовых к запалке факела.

Заменил прогоревший факел на новый. Его лицо при этом хорошо осветилось. Это гут.

Потом он встал на колени и сказал, глядя мне прямо в глаза:

— Располагайте мной, сир, так, как посчитаете нужным. Я готов принять вашу тайну и хранить ее ото всех. Не выдать ее даже под пытками.

Глаз не отводит. Это хороший признак.

— Под пытками, говоришь? — усомнился я. — Пытки тоже разные бывают. Видел я людей, которых не сломила невыносимая боль, но ломала угроза потери бессмертной души.

Боже, что за хрень я несу…

— Я ваш, сир, душой и телом. Иисус Христос тому порукой и Отец Дружин[45].

Он торопливо перекрестился.

— Мало, — сказал я. — Волосом[46] поклянись, что он лишит тебя мужской силы в случае твоего предательства.

В глазах мальчишки мелькнул даже не страх, а ужас.

— Откуда вам такое известно, сир? — даже не сказал, а торопливо выдохнул он.

— Для начала условимся, что вопросы здесь задаю я. Ну так как?

— И Волосом клянусь я, что буду верен вам и телом и душой, что жизнь моя и смерть моя принадлежат вам, сир.

— Теперь верю, — констатировал я ситуацию. — Посоветуй, кем тебя назначить, чтобы ты всегда был при моей персоне, а не в чьем-то копье. И главное, чтобы это назначение не вызвало ничьей зависти.

— Вашей ступенькой, сир.

— Кем?

— Ступенькой, на которую вы будете опирать ногу, когда будете садиться в седло. Неужели вы такого не помните?

— В том-то и состоит моя тайна, что я ничего не помню до сегодняшнего дня. Совсем ничего. Даже того, кто я. Теперь тебе понятно, какой страшной силой обладает эта тайна?

— Да, сир. — Шок у парня; правда, легкий.

— Вот и ответь мне: кто я?

— Вы, сир, дон Франциск де Фуа по прозванию Фебус, суверенный принц-виконт Беарна, принципе[47] Вианы и Андорры, инфант[48] короны Наварры, пэр[49] и племянник руа[50] франков.

— Vot blin, nachalos v kolchoze utro, — вырвалось у меня на языке родных осин. — А кто таков тот одноглазый нахал?

Микал тут же ответил, как заправский номенклатор:

— Ваш лучший друг — дон Саншо Лоссо де ла Вега. Инфант дукадо[51] Кантабрии, — и стал перечислять остальных уже без приказа: — С ним копье его кабальеро сьера[52] Вото — пять человек при семи конях. Одно рыцарское копье из Фуа шевалье[53] Анри д'Айю — семь человек при девяти конях. И отряд ваших конных арбалетчиков из Беарна — семь человек при десяти конях под командой сержанта[54] Эрасуна, васкона. Всего, считая с вами, сейчас двадцать три человека при тридцати конях. Еще ваш паж и ваш эскудеро.

— А что случилось со мной вчера?

— Я не знаю причин, так как ожидал вас в лесу, но думаю, что их знает инфант Кантабрийский. У костров говорили: вы бежали из Плесси-ле-Тура — летнего шато[55] руа франков Луи Паука, вашего дяди. При этом кто-то вдогонку кинул в вас свинцовым шаром и попал по затылку. Вы потеряли сознание, и вас вынес на своем коне инфант. А вашего коня и оружие спасли ваш паж[56] Иниго де Лопес из Лойолы и дамуазо Филипп де Фларамбель. Последний успел захватить с земли тот шар, которым в вас кинули. Остальная ваша свита осталась прикрывать ваше бегство в воротах замка. О ее судьбе нам ничего пока не известно.

— Где мы сейчас находимся?

— Примерно в десяти лигах от Тура. На запад или северо-запад.

— Ага… — попытался я припомнить, где во Франции находится город Тур и этот замок Плесси-ле-Тур.

И ничего на ум не приходило, кроме маркиза дю Плесси — любовника Анжелики — графини Тулуз де Пейрак из романа супругов Голон.

Кстати, мало кто знает, что Серж Голон — это русский эмигрант из Бухары по имени Всеволод Голубинов. Еще первой волны…

Потом все мое воображение застило роскошное тело актрисы Мишель Мерсье, которая играла эту Анжелику во всех фильмах; как она голенькая вертится на шелковых простынях, читая вслух памфлет на этого самого Плесси. И мой юный организм охотно откликнулся на эти эротические картинки в воображении старика.

М-дя…

Плюнул на эти умствования и спросил другое, куда более важное:

— Который теперь год?

— Одна тысяча четыреста восемьдесят первый по Рождеству Христову, сир.

— Кто правит в Наварре?

— Должна ваша матушка регина[57] Мадлен де Франс. Дочь руа франков Шарля Седьмого, родная сестра Луи Паука. До вашего совершеннолетия, согласно завещанию Элеоноры Арагонской, вашей бабушки.