Анатолий Матвиенко - Аэропланы над Мукденом Страница 5

— Нет, только у рыб.

— Сиречь, водная и воздушная среда свои условия диктуют, разные.

Петр ненадолго замолк и задумался.

Контр-адмирал окинул взглядом неторопливо проплывающие пригороды Питера и спросил:

— Как вы себе представляете программу работ по строительству аэроплана? — Можайский, отдавая должное эрудиции и энергии своего спутника, воспринимал его по-прежнему как анархически неорганизованного богатого купеческого сынка, не способного к планомерному труду. Но Самохвалов снова его удивил.

— Весь путь разбивается на несколько последовательных этапов. Возможно, когда мы продвинемся вперед и вместо чиста поля увидим новые проблемы, добавятся следующие этапы. Пока могу рассказать, что очевидно ныне. Во-первых, необходим близкий к идеальному глайдер с правильной формой крыла, способный нести человека и мотор. Здесь потребуется серия экспериментов на моделях, математические расчеты результатов и новые эксперименты. Для этого вы и нужны, Александр Федорович, опытный инженер и математик. Мое образование широко, но, к сожалению, не основательно. Во-вторых, требуется система управления креном и тангажем. С рулем высоты понятно, а как контролировать крен, пока никто не знает. Не делать же все крыло подвижным, как советовал ваш друг Паукер, — при упоминании немца, создавшего проблемы по открытию финансирования в начале проекта, Можайский недовольно поджал губы. Петя продолжал трещать:

— Допустим, мы построили аппарат, который совершает управляемый планирующий полет с человеком на борту, англичане называют воздушного кучера pilot, и грузом вместо мотора. Неважно, как его запускать — с обрыва, с конного буксира, с аэростата. Лишь бы аппарат преодолел по горизонтали в разы большее расстояние, чем потерял начальной высоты, хорошо управлялся и не разбился на приземлении. Вот тогда мы дойдем до места, где вы забуксовали, — поиск подходящего аэропланного двигателя, достаточно легкого и тяговитого.

— Как же вам видится третий этап?

— Понятия не имею, — Самохвалов пожал плечами.

— ?!

— Первые паровые машины на судах и мануфактурах давали мощность от трех до восьми лошадиных сил, а весили десятки пудов. Сколько весит современный судовый 600-сильный двигатель? Да и локомотивные моторы скоро подберутся к тысяче лошадей. Но не уверен, что мы взлетим на паровике. Каждый год из Европы и Америки приходят сообщения об экспериментах с продуктами разгонки нефти. За пару-тройку лет, затраченных на подготовку планера, что-нибудь изобретут. По прикидкам, без расчетов, нужен мотор мощностью не менее пятидесяти лошадиных сил и массой до полутораста-двухсот килограмм с пропеллером и запасом топлива. Или ракета.

— Ракета?

— Конечно. Если пороховой заряд, как в потешных патронах для фейерверков, разгонит глайдер ввысь, а пилот совершит управляемое парение, мы с вами, дорогой адмирал, войдем в историю как авторы первого аэроплана. Понятно, что для нашей мечты о долгом полете порох не подойдет. О, я вижу по вашим глазам, вы уже мысленно примерили пиропатроны к воздухолетательному снаряду Можайского? Не трудитесь, уважаемый. Аппарат не имеет приспособы для поддержания устойчивости по крену. Его запуск в небо — верная смерть пилота. Зря я вам сказал про порох. На ракетной тяге можно набрать высоту, не более. Все равно, что на конной, как на большом воздушном змее. Уверен, что вертикальный руль и ракетный мотор в воздухе никогда не понадобятся.

— Это одни рассуждения, — отмахнулся Можайский. — Скоро вы увидите практически готовый аппарат и перемените свое мнение.

— И даже увековечу, — Самохвалов погладил большой кофр с камерой Kodak.

— Петр Андреевич, потрудитесь не употреблять выражений вроде «мы построим» и «мы войдем в историю». Я признателен за свежие мысли, но у меня своя дорога и одна цель — закончить мой снаряд.

— Как скажете, любезный Александр Федорович, — ответствовал тот и продолжил монолог о птичьем полете.

Аэроплан издали казался рукотворной птицей, выглядывающей поверх остатков поваленного забора. Огромные прямоугольные крылья, казалось, в любую минуту готовы унестись в небо. Но вблизи картина оказалась столь удручающей, что Петя, критически склонив голову, заявил, что не станет фотографировать ЭТО.

— Вообще говоря, ваше превосходительство, когда вы сюда наведывались в последний раз?

— В прошлом году, — ответил конструктор и, развернувшись корпусом, раздраженно добавил: — У меня нет лишних денег на поездки.

— Понятно, — не стал комментировать Самохвалов, который заметил ветхую лестницу и полез по ней в гондолу.

Из отчетов Главного штаба он знал, что последний запуск машин производился в 1885 году, почти четыре года назад. Но о содержании аппарата круглый год под открытым небом на почти неохраняемой территории он и не догадывался.

Лодка, не просмоленная, как флотская шлюпка, за несколько лет и зим растрескалась и потекла. Может, и к лучшему — талая вода свободно стекала сквозь щели в днище. Паровых машин не было, как и котла с топкой, конденсатора и сепаратора. Тросы над пустыми станинами грубо оборваны — безвестные герои, снимавшие паровые машины, явно торопились. Без тросов фермы хвостового оперения вместе с задней частью конструкции повалились вниз.

С пилотского места крылья выглядели очень странно. Обтянутые из экономии только с нижней стороны каркаса, они обвисли под гнетом льда и растаявшего снега. Через многочисленные прорехи чернела земля.

Петр спустился вниз. Отряхнул деревянную труху с английского драпа, огорченно потер масляное пятно. Его черный спутник недвижимо стоял у переднего пропеллера, прижавшись лбом к потемневшей, покоробившейся лопасти. Деревянно-матерчатый урод с опущенным хвостом был подобен усталому мерину перед скотобойней, с которым хозяин ведет последний безмолвный диалог.

— Вы велели снять машины?

Можайский покачал головой. Ничего удивительного. Рядом воинская часть. Не крадут только в одной армии мира — из оловянных солдатиков. Здесь русская пехота. Вряд ли стоило ожидать другого.

Самохвалов с тоской оглядел почерневшие крыльевые балки с грубыми деревянными нашлепками — следами ремонтов после ударов оземь. Интересно, подумал он, если от пробежек и попыток подскоков горе-аппарат лупил плоскостями по грунту, как на нем летать? Верно, сидящий в люльке механик не потянул рычаг подъема, дабы не улететь к Богу на этом корче. Нестреляющая Царь-пушка, незвонящий Царь-колокол и нелетающий Царь-аэроплан — многовато царей-бездельников на одну многострадальную Русь.

— Где же знаменитый наклонный деревянный настил, скатываясь по которому снаряд набирал взлетную скорость?

Порублен на дрова, — Можайский оторвался от лопасти и свирепо вперил взгляд в несостоявшегося компаньона. — И что прикажете предпринять? Отступиться? Сдаться? Аппарат можно отремонтировать! Моторы украли — пусть, обязательно надо ставить новые, обуховские. И настил не беда — на новых моторах он и без наклона разгонится, с ровной земли. Что вы смеетесь?

— Над собой. Просто укатываюсь. Не поверите, у меня мелькнула мысль выделить шестьсот рублей на доведение эксперимента до логического конца. Представляете! Вложить шесть сотен в эту груду ломья!

— Что же тут смешного, сударь? Извольте объясниться!

— Да я представил, как на ремонт крыла, замену пропеллеров и прочие дела вы заявите о следующей одной тысяче рублей. «Слово дворянина», как же.

Контр-адмирал грозно приблизился, ухватил Петю за лацканы, приподнял так, что пальто затрещало, и прошипел, плюясь старческими слюнями прямо в глаза.

— Вы забываетесь, сударь! Не вам, детям лавочников, судить о дворянской чести.

— Не буду спорить. Только я, сын лавочника и белошвейки, никому не должен ни гроша. Ни рубля не взял из казны и могу всем в лицо смотреть без стыда. Кстати, коллега, вы в курсе, куда ушли средства из фонда Военно-ученого комитета вместо прожекта Можайского? На выработку руководства по конно-саперному делу. И не смотрите на меня так, я лишь краем уха в курсе. Это, в частности, как саперам переправы наводить, чтобы лошади ноги не ломали, очень полезная вещь, а не... — Петя мотнул головой в сторону останков мечты. — Теперь отпустите меня и отправляйтесь в церковь грех замаливать, что собирались живого человека в небо забросить верхом на куче гнилья.

Отставной моряк отшвырнул Самохвалова в грязь, окончательно загубив его щегольское пальто, выместил злость на неодушевленном предмете, с силой пнув футляр с камерой, выдал трехэтажный морской загиб и ушел восвояси. Сын пролетариев торгово-текстильного труда уселся в экипаж. Когда он вернулся в Питер, стояла глубокая ночь.

— Барин! Вас внизу господин военный ожидать нзволют.

Опять Обручев подослал кого-то из своих новых клевретов, подумал Самохвалов, сменил халат на пиджак и спустился в холл. Забавно, если новая встреча обернется такой же испорченной одеждой. Придется ехать в Лондон или Париж обновлять гардероб. Впрочем, туда в любом случае пора.