Владимир Контровский - Томагавки кардинала Страница 5

Не открывая глаз, кардинал медленно кивнул головой, уверенный, что его незримый собеседник увидит этот жест.

«И ещё одно: землям за океаном — Америке — суждено сыграть очень важную роль в истории вашего Мира. Если ты хочешь, чтобы Франция была первой и правила всеми и вся, Америка должна стать французской. Заселяй эти земли — пошли туда поселенцами всех, кого можно. Избавь Францию от ненужных людей — они пригодятся там, за океаном. Уличный сброд, крестьяне-бедняки, искатели приключений — пусть они начинают новую жизнь на новом месте. И протестанты: ты смирил их, но они подобны спящему вулкану, извергавшему лаву во время религиозных войн прошлого века. Гугеноты с вожделением посматривают на Англию и Нидерланды, и готовы бежать туда, унося с собой свои знания, умения, энергию и накопленные богатства — деньги. Так пусть всё это послужит Франции, а не врагам Франции — дай протестантам шанс. Отправь их осваивать Америку, кардинал».

— Я сделаю это… — прошептал первый министр, уверенный в себе и своих силах.

Неведомый Голос смолк, и Ришелье провалился в сон — в тёмный сон без сновидений.

— Вы действительно считаете такой шаг нужным и полезным для блага Франции? — король Людовик XIII внимательно посмотрел на кардинала, силясь разгадать его мысли.

— Несомненно, ваше величество, — почтительно, но твёрдо ответил Ришелье. — Пожар погашен, но искры тлеют. Гугеноты ничего не забыли и ничего не простили, начиная с ночи Святого Варфоломея и кончая осадой Ла-Рошели. Протестанты подобны кровоточащей язве на теле вашей державы, и пройдёт много лет, прежде чем эта язва зарубцуется. Гной из раны надо удалять, вот я и хочу его удалить… в Америку. Пусть она станет для гугенотов землёй обетованной, тем более что они сами лелеют эту мысль. Адмирал Колиньи[12] ещё девяносто лет назад отправлял в Бразилию корабли с поселенцами, и об этом гугеноты тоже помнят. И они будут благодарны вашему величеству за оказанную милость.

Король, насупившись, молчал. Ришелье прекрасно знал, что все сплетни о том, что Людовик XIII всего лишь марионетка в руках своего первого министра, лишены оснований. Король был упрям и своенравен, и единственный способ добиться от него желаемого — это убедить его, а ещё лучше — внушить ему, что мысли первого министра — это на самом деле мысли его величества, совпавшие с мыслями кардинала. Ришелье был мастером придворной интриги — он превосходно ориентировался в гадючьем клубке Лувра, опережая на два хода заговорщиков, с унылым постоянством появлявшихся снова и снова, и мастерски лавировал между самолюбием короля, амбициозной истеричностью королевы-матери Марии Медичи и оскорбленными женскими чувствами королевы Анны. Ришелье исподволь убеждал короля и побеждал, убеждая.

— Наилучшим местом для основания нашей новой колонии будет южное побережье Северной Америки к востоку от испанской Флориды, на юг от Великих озёр, — кардинал с шуршанием развернул заранее приготовленную карту. — А затем мы снарядим экспедицию из Канады, которая, пройдя по ничейным территориям и присоединив их к владениям вашего величества, закончит свой путь на побережье Мексиканского залива — там, где уже будут наши новые поселения. Таким образом, — ладонь Ришелье описала над картой полукруг, — мы опояшем испанские, английские и голландские колонии нашими землями и перекроем всем другим странам доступ на запад североамериканского материка. А потом…

Король молчал, но Ришелье видел, что Людовик потрясён грандиозностью замысла своего первого министра, причём настолько, что уже считает его идеи своими. «Убеждая — побеждай» — с иронией подумал кардинал.

— Но для осуществления этих планов нужны люди. Пройти по неведомым землям сможет и горстка смельчаков, а вот удержать их — для этого потребуются тысячи поселенцев, ваше величество. И мы, отправив за океан гугенотов, а также людей второго сорта, висящих веригами на шее Франции, решим сразу две задачи: избавимся от нежелательных элементов и закрепим за собой огромные новые территории, заселив их и освоив.

— Как бы эти новые территории не стали чересчур новыми… — задумчиво проговорил Людовик. — Тысячи людей, живущих вдали от власти короля и его святейшества папы…

— Не беспокойтесь, ваше величество, — губы Ришелье тронула змеиная усмешка, — вы дотянетесь до гугенотов и через океан. Колония есть колония: она будет зависеть от товаров, привозимых из метрополии, и от военной мощи метрополии, и власть короля Франции будет там незыблемой. А призрачная независимость — пусть они ею тешатся. Пираты Тортуги тоже считают себя независимыми, но так ли это на самом деле?

— Послушайте, монсеньор, — в голосе короля прозвучали доверительные нотки, — я всегда поражаюсь широте вашего ума. Как вам всё это пришло в голову?

— На меня снизошло откровение свыше, сир, — ответил Ришелье и снова улыбнулся: так, что было не понять, шутит он или говорит серьёзно.

1637 год

Большой галеон тяжело раскачивался на океанских волнах. Корабль был грузным и неповоротливым, но вместительным: в его объёмистых трюмах хватало места и для груза, и для пассажиров. И сейчас большую часть места в этих трюмах занимали люди: сотни людей, плывущих в неведомое.

Манон, свернувшись в комочек, сидела в углу, прислонившись к пиллерсу. Её мутило от качки и духоты — пушечные порты, то и дело захлёстываемые волнами, были задраены наглухо. Путешествие за океан нельзя было назвать приятным: день за днём непривычные к морю переселенцы проводили на батарейных палубах, в тесноте и смраде, довольствуясь тухлой водой, солониной и заплесневелыми сухарями, и с тоской ожидая, когда же всё это кончится. Хорошо ещё, что крысы бегали по нижней палубе и не забирались на среднюю, где спала Манон. И всё-таки девушка была довольна: худшее, как она считала, уже позади. А «худшего» в её жизни хватало…

Всё началось с того, что солдаты короля, посланные на подавление крестьянского восстания «кроканов», походя разграбили и сожгли её родную деревушку, не утруждая себя поисками правых и виноватых, и между делом изнасиловали саму Манон — впятером. Когда всё кончилось, и когда истерзанная шестнадцатилетняя девчонка пришла в себя, она узнала, что её родители убиты, братья и сёстры куда-то пропали, а от убогой хижины, где ютилась семья Манон, остались одни головешки. Жизнь Манон была далеко не сладкой, но хотя бы привычной, а теперь эта привычная жизнь рухнула в одночасье — девушка благодарила Деву Марию за то, что вообще осталась жива. В опустошённых родных местах ей больше нечего было делать, и она побрела в Париж, расплачиваясь собственным телом за еду, ночлег и даже за то, что ей просто показывали дорогу.

В Париже ей повезло (хотя везением это можно было назвать только по сравнению с тем, что девушке уже пришлось испытать). Она устроилась служанкой «за еду и крышу над головой» в грязный трактир в предместьях города: чистила посуду, мыла полы, заблёванные посетителями, и, конечно, спала с хозяином, а также с гостями — за деньги, которые хозяин заведения у неё отбирал, оставляя Манон сущие гроши.

«Везение» было недолгим. В один прекрасный день в трактир заявились королевские мушкетёры, и один из них, статный и черноусый, сказал, заметив Манон:

— Собирайся. Пойдёшь с нами.

Хозяин было заартачился, но мушкетёр холодно посмотрел на него и бросил коротко:

— Разве ты не слышал о королевском эдикте? Или ты собираешься противиться воле его преосвященства?

Хозяин трактира моментально сник и забормотал что-то невразумительное, а Манон пошла с мушкетёрами. Она и слыхом не слыхивала ни о каком эдикте, и только потом узнала, что его величество король Людовик XIII повелел отправлять за море, в Америку, «преступников, пожелавших раскаяться; людей, имеющих в себе силы начать новую жизнь; а также гулящих девиц, дабы они могли стать добропорядочными жёнами и матерями». Ещё в эдикте было сказано, что «в милости своей его величество соизволяет предоставить преимущественные права переселенцам-гугенотам», но это Манон уже не интересовало: за неполный год она потеряла счёт мужчинам, удовлетворявшим с ней свою похоть, и установила, что все они одинаковы — что протестанты, что добрые католики. А через месяц девушка оказалась на борту этого галеона, который теперь несёт её в неведомое.

…Из мутной полудрёмы Манон вывели тяжёлые шаги и грубые руки, схватившие её за плечи. Она открыла глаза и увидела человека в матросской куртке, до глаз заросшего бородой.

— Побалуемся? — деловито предложил бородач, осклабился и, не дожидаясь ответа, повалил Манон на палубу (острые стыки досок больно врезались в спину девушки) и задрал ей юбку. Соседи, сидевшие рядом, отвернулись, делая вид, что ничего не происходит.