Елена Хаецкая - Семеро праведных в раю хозяина Страница 5

– ОН НА САМОМ ДЕЛЕ АНГЕЛ. БУКВАЛЬНО.

Экран вдруг погас. Потом мигнула надпись: «ЗАВЕРШАЮ ПРОГРАММУ».

Гедда оторвала глаза от экрана. Показалось ей, что ли? Она еще раз коснулась клавиш, но ничего не произошло.

– Пиф, ты здесь? – спросила Гедда компьютер.

Дедушка наклонился над Геддой, окатив ее ароматом перегара и старых носков, и Гедда непроизвольно отшатнулась.

– Поговорили, барышня?

– Да…

– Ну и отойдите. Машина казенная, время оплочено. Свое получили, так что прошу.

– Кем оплочено?

– Да вам-то что? Уж не вами, ясное дело.

Не простившись, Гедда вышла из склепа. Дедушка продолжал бубнить себе под нос, и в его бессвязной болтовне все чаще поминались слова «опохмелка» и «ходят тут всякие».

Что это было? Она что, действительно разговаривала с Пиф?

Гедда остановилась. Впереди уже показался зеленый купол церковки.

Я ЧТО, НА САМОМ ДЕЛЕ ТОЛЬКО ЧТО РАЗГОВАРИВАЛА С ПИФ?

Пиф мертва, сказала она себе. Я сама видела то, что осталось от ее трупа, разложенным на клеенке.

Но разговор БЫЛ. Как были и дедушка, и сердитый Василий, и склеп с растрескавшимся мраморным ангелом. Ее пальцы до сих пор помнили ощущение клавиатуры компьютера.

И отчаяние охватило Гедду.

У меня было три минуты, чтобы поговорить с умершей. Чтобы по-настоящему поговорить с умершей. Я должна была спросить, видела ли она богов и каковы из себя боги. Или прав был этот ее белобрысый дурачок Бэда с его Богом Единым… И существует ли вечное блаженство. И что такое грех и что такое истина… Боги, какая я дура… У меня было три минуты прикосновения к вечности, а я болтала с Пиф, точно она жива и мы с ней опять висим на телефоне…

По лестнице загремели шаги. Голос Комедианта затрясся под потолком, как студень. Комедиант повернул голову на звук; Карусельщик не шевельнулся – как сидел, вертя в руках крошечную шарманку, так и оставался. В пустой комнате, отражаясь от всех битых стекол, разбросанных по полу, вертелась назойливая механическая мелодия:

Поет моя шарманкаС весны до холодов,Летит напев печальныйДо самых чердаков…Падам, падам, падам…

Между третьей и четвертой строчками мелодия-хромоножка нелепо подскакивала, раздражая Пиф.

Толкнув дверь плечом, в комнату вошел Хозяин. Остановился, огляделся с победоносным видом, и Пиф вдруг заметила, что перья на крыльях ангела-хранителя были окрашены в камуфляжные цвета.

Хозяин держал какой-то неопрятный сверток. Он кивнул Карусельщику, с Комедиантом поздоровался за руку и обернулся к Пиф.

– Ну, как ты, девочка?

– Спасибо.

– Поговорила со своей подругой?

– Спасибо, Хозяин.

– Как впечатления от разговора?

Пиф заметила, что Хозяин ухмыляется.

– Гедда ничуть не изменилась.

– А ты?

Пиф засмеялась. Легко-легко стало ей, и она взлетела.

– Я тоже, – сказала она.

Хозяин протянул длинную руку, дернул Пиф за ногу, и она снова опустилась на пол. Теперь Хозяин превышал ее ростом почти вдвое, и Пиф поневоле уткнулась носом в его гениталии. Хозяин с готовностью поводил поясницей.

– Перестань, – сказала Пиф, давясь от смеха.

Хозяин наклонился – высоченный, ужасный – и протянул ей сверток.

– Это тебе. Подарок от меня.

Пиф обеими руками приняла подношение. Приняла, не спрашивая, как делала еще в те годы, когда была жива.

Хозяин опустился рядом с ней на корточки. Бросив беглый взгляд в его наглые любопытные глаза, Пиф принялась разворачивать белую ткань, в которой находилось что-то круглое, легкое, на ощупь резиновое. Комедиант подошел поближе и тоже заглядывал через плечо.

Под первой белой тряпкой оказалась вторая, грязная, в пятнах крови. Пиф прикусила губу – она догадалась. Хозяин пошевелил крыльями, ветер пронесся по комнате, и всех окатило ароматом хвойного леса. Пиф сняла последнюю тряпку и увидела нерожденного ребенка.

Маленькое чудовище было таким отвратительным, что она едва не выронила его, и Хозяин прикрикнул:

– Осторожней, ты!

– Это… – спотыкаясь, спросила Пиф.– Это МОЙ?

Хозяин пожал плечами, широким крылом едва не сбив с ног Комедианта, который терся за его спиной.

– Нерожденное дитя, – сказал он, – твое, чужое, какая разница? Оно ДАЕТСЯ тебе. Ты совершила убийство, теперь посмотри ему в лицо.

Пиф подняла глаза на Хозяина и увидела, что он прекрасен. Его лицо потемнело, рот изогнулся, глаза расширились – это был дивный лик иконы. Лик смотрел на нее отрешенно и печально.

– Я ничем не могу помочь тебе, – сказал Хозяин словно издалека. – Постарайся полюбить это существо.

Пиф еще раз взглянула на уродца.

– Оно вырастет?

– Зависит от тебя.

Хозяин встал, повернулся, чтобы уйти. Пиф смотрела ему вслед, приоткрыв рот. Уродец корчился у нее на коленях, пачкая пеленку какой-то зеленоватой жижей.

– Господи, каким же оно вырастет? – вырвалось у Пиф.

Уже в дверях Хозяин сказал, не оборачиваясь:

– Зависит от тебя.

Тяжелые шаги протопали по лестнице, шваркнула входная дверь, упало и разбилось еще одно стекло. Голос Комедианта взвизгнул.

Пиф поняла вдруг, что плачет, но не так, как при жизни, не слезами, не телом, не жалостью к себе, а так, как иногда плакала во сне – без слез, одной только содрогающейся душой.

Существо с гигантской сизой головой сморщилось, дернуло крошечными лягушачьими лапками, повозило ими в воздухе и вдруг нащупало огромную в синих венах пуповину, торчащую из середины живота. Схватило ее цепкими пальчиками, потащило куда-то, ткнуло себе в лоб, в щеку, наконец попало в маленький рыбий ротик и начало жадно сосать.

Пиф взяла существо поудобнее на руки, обтерла жижу с отвратительной головы, выбросила грязную пеленку, оставив только белую. Закрыла глаза и начала укачивать уродца, напевая колыбельную:

Летит напев печальный,Падам, падам…

– Вот и все, – сказал санитар, обтирая руки. – Как живой, даже лучше.

Покойник умиротворенно глядел на него со стола. Санитар отбросил крем «Балет», которым гримировал мертвеца, в таз для использованных тюбиков. Там их уже скопилось несколько десятков, выдавленных, грязных.

Мэтр ничего этого не знал – он величаво шествовал навстречу вечности. Его тропа была ровной и ясной, впереди, в белом венчике из роз, вел его добрый ангел. Иначе и быть не могло.

Мэтр был человеком добродетельным. Сначала он верил в правительство и Бэл-Мардука и знал, что плохих в светлое будущее не берут. Потом под влиянием обстоятельств в пожилых уже летах перешел в христианскую веру и так же твердо уверовал, что плохих не берут в рай. Рай виделся ему чем-то вроде территории пионерского лагеря: дивная природа, добрые взаимоотношения, всеобщая справедливость и равенство. И – только для хороших.

Мэтр оказался на равнине, затянутой туманом, огляделся по сторонам. Фигура в сияющем венце исчезла, и это немного обеспокоило Мэтра.

Он взволновался еще больше, когда увидел на этой равнине трех голых молодых людей. Среди них была женщина. Хотя Мэтр не мог толком разглядеть этих людей, но в том, что темноволосое существо с ребенком на руках принадлежит к женскому полу, почему-то не усомнился.

Голые разговаривали. Они были из тех, при виде которых Мэтр при жизни всегда плевался. И прежде плевался, и потом, когда обратился в истинную веру. У всех троих были длинные волосы, а у одного – грязные бисерные цепочки на руках. И на плечах у него сидел отвратительный студнеобразный демон. Демон растекся по своему хозяину, свесив ему на спину крысиный хвост.

– Новенький идет, – сказал демон и затрясся.

Тот, что с бусами, повернулся, поглядел Мэтру в глаза. Его губы зашевелились, и Мэтр понял, что он обращается к нему.

– Добро пожаловать! – крикнул визгливо демон.

Женщина склонила голову набок. Нерожденный ребенок судорожно дернул ручками, и она ласково провела пальцем по его выпуклому лбу с раздутыми венами.

– Падам, падам, – сказала женщина.

– Сгинь, сатана, – закричал Мэтр, осеняя себя крестным знамением.

– Где? – с любопытством спросила женщина и обернулась.

Мэтр растерялся.

– Где? – переспросил он. – Что – где?

– Где сатана? – повторила женщина. – Мы его еще не видели.

– Ты – сатана! – взвизгнул Мэтр. – Ты! И такие, как ты! Вы все!

– Я Пиф, – сказала женщина. – Это Комедиант и Голос Комедианта. А вон тот – Карусельщик, он алкоголик и работал в луна-парке.

Карусельщик с готовностью завертел ручку шарманки, огласив туманную равнину механическим вальсом.

Мэтр растерялся. Неожиданно женщина перестала казаться ему такой уж отвратительной, и он почувствовал к ней доверие.

– Скажите, – он придвинулся ближе и заговорил интимным тоном, как некогда беседовал со знакомыми холуями из влиятельных организаций, – в таком случае, это ад или рай?

– Зависит от нас, – ответила женщина. – Так сказал нам ангел.