Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах Страница 50

— Помилуй, княгиня! — Якуб упал на колени. — В Поле да без войска, да после сечи с погаными — верная смерть. Пусть я, старый, сгину, но сыновца оставь. Последний из рода!

— Твой Василько убил сына Кзы! — жестко бросила Ярославна. — Обезоруженного, просто по злобе. Мы могли поменять ханского сына на моего — и Владимир был бы здесь! Василько хотел убить моего воеводу и только божьей милостью не смог. Вольга его простил, но я — нет! Что бывает тому, кто покушается на княжьего воеводу, знаешь?

Якуб подавленно молчал.

— Пусть сыновец искупит вину, коли хочет жить! И не последний он в роду.

Якуб смотрел на Ярославну, не понимая.

— Знаю, обиду таишь, что детей твоих из полона не выручили, — продолжила Ярославна. — И обида та правая. Потому еще два лета назад я велела дать наказ купцам, что ходят в наши земли, искать твоих детей. Два дня назад приехали купцы…

На Якуба было больно смотреть.

— Живы они! — сердито сказала Ярославна, чувствуя, как у нее подступает к горлу — сейчас это было нельзя, но сдержать не было сил. — Все пятеро! В Царьград их продали, потому долго сыскать не могли. Служат у ближних бояр василевса Андроника, сыты, одеты, здоровы…

— Княгиня! — Якуб снизу тянул к ней руки.

— Купцы говорят, что выкупить можно. Патриарх царьградский Григорий вместе с Андроником велели христианам в этом деле препон не чинить. Только нынешние хозяева хотят детей отпускать: отроки твои умные, работящие; дочки — красивые. Хоть и малы еще, а цену за них назначили большую — по двадцать гривен за отрока и по тридцать — за дочек.

— Мне столько не собрать! — хрипло сказал Якуб. — Даже, коли все земли продам. А без земель — зачем их сюда! На паперть, милостыню просить?

— Вызволишь Игоря — дам тебе и земли и серебро! Пока он там, единой ногаты не получишь — не гневайся! Самой надо на выкуп.

— А коли сгину там? И до князя не доеду?

— Выкуплю детей. Дам им твои земли в отчину — пусть живут! Крест целую!

— Матушка!

Якуб повалился к ее ногам и стал целовать сапоги. Ярославна поморщилась и, положив руку ему на плечо, заставила встать. По морщинистому лицу огнищанина бежали слезы. Но блеклые, выстиранные временем, глаза сияли.

— Ты вот что, — медленно сказала Ярославна. — Коли выйдет все удачно, сделаешь так…

Подавала Меланья. Марфуша только подошла к столу с тарелками, как Вольга сразу забрал их и усадил ее рядом. Марфуша не сопротивлялась, сразу уткнулась опухшим от слез лицом Вольге в грудь, да так и осталась сидеть. Меланью тоже не отпустили: Микула, выждав пока она поставит на грубо отесанную столешницу баклагу и простые глиняные кубки, взял ее за руку и подвинулся.

— Нельзя с боярами! — застеснялась служанка, но Микула не отпустил.

— Садись, коли велят! Бояре этого желают.

Кузьма кивком подтвердил его слова. Меланья, зардев, робко присела на лавку. Кузьма разлил по кубкам.

— Доброй нам дороги! — выдохнул Микула, поднимая свой кубок. Но не успел допить, как Марфуша завыла, не отрывая лица от груди Вольги.

— Я… я… С тобой…

По растерянному лицу Вольги было видно, что он уже не знает, что ей говорить.

— Баб на войну не берут! — спокойно сказал Микула, с хрустом разгрызая луковицу. — Так что нечего тебе, бояриня, рюмзать.

— А я хочу на войну! — взвизгнула Марфуша. — Пусть меня убьют, но только чтоб с ним рядом!

— Минздрав тебя, Аким, предупреждал! — вздохнул Кузьма. — Говорил: не трогай девочку! Нет же…

— Он не трогал, не трогал! — всхлипнула Марфуша, обнимая Вольгу-Акима за шею, как бы защищая его от Кузьмы. — Я сама… Я все равно б к нему пришла, даже если б не позвал! Я, как только увидела его…

— Зачем тебе с нами? — спросил Кузьма.

— Я хочу с Вольгой…

— У него там есть суженая. А две жены нельзя.

— Я хоть со стороны буду смотреть!

— Не получится! — снова вздохнул Кузьма.

— Станете друг дружке волосья драть, да глаза выцарапывать! — подтвердил Микула. — Два мужика бабу не поделят, а уж бабы мужика… Правда?! — склонился он к Меланье.

Та вместо ответа только промокнула глаза концом убруса. Некоторое время за столом было тихо. Мужчины ели, женщины придвигали им миски со снедью. Марфуша оставила грудь Вольги в покое и сидела рядом, прислонившись щекой к его плечу.

— Доброе вино! — похвалил Микула, осушая очередной кубок.

— Откопали змеевик, — пояснил Кузьма. — Нагнал пару бочек впрок — для раненых. Хотя с ними и без меня обошлись. Тудор привез своих лекарей, бабки какие-то из весей пришли. Посыпают раны белым порошком, говорят: трава — дереза. Пыльца растения, как я понимаю. Кровь сразу останавливается, рана подсыхает. Если не зашить, то шрамы будут глубокие, но здесь шрамов не боятся. Конечно, если живот проткнут, то никакая дереза не поможет.

— Я в монахини пойду! — вдруг выкрикнула Марфуша. — Буду людей лечить!

— Ты лучше замуж! — посоветовал Микула. — Найди себе человека доброго…

— Не хочу! Или Вольгу, или никого!

— Лечить можно и не монахиней, — поддержал Микулу Кузьма.

— Муж не позволит лечить! — не согласилась Марфуша. — Чтобы я других щупала…

— Тогда не ходи замуж! — согласился Микула. — И в монастырь… Там устав строгий: благословит игуменья — будешь лечить, не благословит — пойдешь землю копать или за старухами ходить. Видел я… Живи сама. Имение есть, как его тратить — сама думай, никто над душой стоять не будет. Вдовицу князь защитит, Ярославне можно пожалиться — она к тебе благоволит. А далее видно будет.

Марфуша не ответила — видно не нашлась. Микула плеснул себе в кубок из баклаги.

— Вино хмельное! — насторожился Кузьма. — Нам до света вставать!

— Встанем, боярин! — хмыкнул Микула, вылив жидкость в щель между бородой и усами. — Не тревожься! Не подвел тогда, и сейчас не подведу.

— Со светом! — вдруг вскочила Марфуша и потянула Вольгу с лавки. — Одна ноченька осталась! Что ж ты?!.

Вольга виновато пожал плечами и, влекомый Марфушей, вышел из тесной комнаты княжеских хором, где ужинала ватага. Следом убежала Меланья. Микула вновь взялся за баклагу, налил себе и Кузьме. Себе — чуть, а Кузьме — до краев. Тот покосился.

— Тебе тоже не следовало б с нами!

— Нет уж! — хрипло засмеялся Микула, опрокидывая кубок. — Я вас одних не отпущу! Особенно с крысенышем, что Вольге в спину стрелял! Надо было его повесить! Больно добрые вы с Вольгой.

— Уезжает Вольга. Не за что теперь стрелять.

— Плохо знаешь их! Волки!

— Тебя княгиня сотским пожаловала, веси дать обещала, а ты лаешься. Живи! В Поле сгинуть просто.

— На миру и смерть красна! Не боюсь я ее — сам знаешь! Какой из меня сотский? — Микула показал свои задубелые руки с грубо остриженными ногтями. — Сам смерд и смердов плеткой хлестать?! Оратай я и земле должен работать. В вашей стороне есть добрая земля?

— Пахать?

— Пахать!

— Хоть завались! Только успевай! Если тебе нужен участок не в Подмосковье…

— Что такое Подмосковье?

— Место, где кусок землю глотку перегрызут.

— Тучная земля?

— Для тех, кто ею торгует. А в веси жить да землю пахать… Такой земли много и задаром.

— Кони добрые имеются?

— Хочешь табун? Тяжеловозов, что два воза легко потащат?

— Хочу. Табун не надо. Жеребца и кобылку. Или хотя бы одну кобылку… Дом сам поставлю, печь из глины собью… Знаешь, боярин, до сечи на Сейме люто поганых ненавидел. Душил бы каждого! Потом увидел, как они в болоте топнут… Хоть и поганская душа, но все же… Великое зло они мне сделали, но ведь и мы их не миловали. Простит меня Бог или нет на том свете, а больше убивать не хочу. Насытился, попил кровушки. Пусть князья да бояре… Хочу землю орать, жито сеять. Понимаешь меня?

— Еще как!

— Выпьем чуть? Думаю Вольга завтра со светом не встанет.

— Боюсь, что так.

— Наливать?

— Где наша не пропадала!

— Душевный ты человек, Кузьма! С тобой — хоть на край света!

— И с тобой Микула…

Глава восемнадцатая

Райгула скользнул внутрь шатра, тщательно опустил за собой полог и тихо присел рядом с Игорем. Лицо у него было сумрачное.

— Ну? — коротко спросил князь.

— Всадники вокруг стана. Пришлые, не те, что были. Нашей охране я дал кумыса, как ты велел, пьют у костра. Песен не поют — горе. У кого брата на Руси убили, у кого друга. Скоро напьются и будут спать. Но за Тор не перебраться — пришлые заметят и догонят.

— Все равно надо уходить, — задумчиво произнес князь.

— Как?

— Помолюсь Богу, возьму икону и пойду тихонько. Один, вам лучше остаться. Бог даст — выберусь.

— Что так торопишься, княже?

— Суди сам, — спокойно сказал Игорь. — Два дня тому прискакали сюда две сотни поганых. Отца Георгия отослали, кормить нас стали хуже…