Михаил Ланцов - Помазанник из будущего. «Железом и кровью» Страница 52

Глава 71

Двадцатого августа 1867 за два часа до полуночи началось первое сражение этой грандиозной европейской войны, в котором приняли непосредственное участие русские войска. По заранее разведанным расположениям датских батарей ударили пушки Александра. Дело облегчалось тем, что в местную практику еще не вошло ни окапывание, ни маскировка артиллерии, поэтому аэростаты легко смогли составить предельно точную карту расположения сил противника.

За каждой русской батареей были закреплены свои цели, а за каждым аэростатом - свой сектор наблюдения. Наблюдать в ночной темноте было, конечно, сложно, но взрывы, пожары и костры давали определенные возможности к этому. Так что всю ночь в штаб корпуса поступали данные о подавления тех или иных объектов, исходя из чего, оперативно корректировалась карта.

Александр воспользовался преимуществом в дальности боя своей артиллерии, а потому расположил войска и батареи за пределами поражения двенадцатифунтовых пушек Армстронга. Что позволило ему начать артподготовку, не опасаясь контрмер со стороны датчан. Да и определить позиции окопанных и замаскированных русских пушек в темноте на дистанции свыше трех с половиной тысяч метров было затруднительно. Фактически, артиллерия цесаревича била с закрытых и не наблюдаемых врагом позиций по заранее разведанному расположению противника. Тем более что цели находились в зоне прямого визуального контакта. Впрочем, огонь переносился на следующий 'объект' только после подтверждения уничтожения текущего из штаба корпуса. Этот этап боя больше напоминал обычную, спокойную, размеренную работу, требующую высокой концентрации внимания, собранности и профессионализма. И отрабатывался он артиллеристами цесаревича прекрасно. Не зря он в свое время гонял расчеты до седьмого пота и тратил десятки тысяч рублей серебром на снаряды для обучения. Да и командиры не оплошали - для каждого орудия были произведены все необходимые вычисления, так что расчеты пушек, при переносе огня на новую цель, просто выставляли углы, согласно выданным инструкциям.

Ровно полшестого следующего дня по команде из штаба корпуса стрелковые части стали выдвигаться, но совершенно необычно для наблюдателей. Роон и фон Мольтке даже сразу не поняли что происходит. Пехота не шла обычными колоннами. И даже не новомодными цепями. Нет. На их взгляд - на поле происходила совершенная дикость. Дело в том, что солдаты выходили редкими, рваными цепями, причем сильно пригнувшись, практически ползком. Что делало их в предрассветных сумерках незаметными. Этот эффект усиливался формой русских солдат и травой на поле, которая в некоторых местах достигала пояса. Само собой, никаких криков и прочего шума не создавалось - стрелковые части двигались, сохраняя молчание и стараясь не привлекать к себе никакого внимания. Одновременно с началом движения, артиллеристы перенесли огонь на переднюю линию траншей.

В одиннадцать минут седьмого с востока пробился первый луч солнца и батареи замолчали. Пехота уже смогла подойти к позициям датчан примерно на семьдесят шагов и только и ждала, что сигнала к атаке. Поэтому, гнетущая тишина, которая образовалась после прекращение артиллерийского обстрела, длилась недолго. Уже секунд через тридцать до наблюдательного пункта донеслись отзвуки громоподобного 'Ура!' - это русские части, побежали в атаку, стремясь максимально быстро сократить дистанцию до траншей датчан. Все сто сорок четыре стрелковых взводов корпуса приняли участие в этой атаке - все девять с половиной тысяч человек. С позиций противника практически не наблюдались выстрелы, так как люди еще не пришли в себя после нескольких часов плотного артиллерийского обстрела. Они вообще не понимали что происходит. Поэтому, спустя какие-то двадцать-тридцать секунд русские пехотные части ворвались на позиции датчан...

Александр демонстративно захлопнул крышку часов и притопнул каблуком, привлекая к себе внимание:

- Однако рассвет, господа. Через два часа я, дорогой Хельмут, хотел бы увидеть, как Прусский корпус пересекает датские позиции по направлению к Тиглеву. Нет! Русские позиции! - Он вызывающе посмотрел на Хельмута фон Мольтке. - Я сделал свою работу, извольте не подвести. В предстоящем деле вера в меня вам будет не нужна. - После чего вежливо улыбнулся, кивнул Роону и Бисмарку, и вышел с наблюдательного пункта. Датские позиции были взяты. Нужно было незамедлительно совершать 'ход конем', чтобы запутать наблюдателей и выступить на Санкт-Петербург.

Глава 72

Спустя месяц. Варшава.

В шесть утра с западного направления на железнодорожный вокзал вошел странный состав. Локомотив не только тащил за собой вагоны, но и толкал их впереди. Что было чудно и необычно. Впрочем, странности на этом не заканчивались. Вместо обычных сараюшек на колесах, перед наблюдателями имели место быть просто открытые платформы, обложенные по периметру мешками с песком, поверх которых стояли многочисленные механические пулеметы. Вид у состава был устрашающий, впрочем, красно-белое знамя и патриотические надписи на польском языке вызывали у ополченцев, заполнивших собой вокзал, довольно радостные эмоции. Они начали приветственно махать руками и выкрикивать что-то задорное и веселое. Все приняли этот поезд за очередной подарок англичан. И очень зря.

Дождавшись, пока практически все люди, спящие вповалку на вокзале и в поле подле него, встанут, кто-то на платформе крикнул 'Огонь!' и все семьдесят четыре механических пулемета буквально взорвали осеннее небо. Спустя пять минут все было кончено. Многие смогли бежать, побросав оружие, но и погибших да раненых осталось изрядно.

Спустя еще пятнадцать минут к вокзалу подошел второй состав, из которого высыпали солдаты в форме цвета хаки и красными звездами на стальных пехотных шлемах. Александр распорядился о таком нововведение (красная звезда на шлемах) сразу после штурма датских позиций. Никто особенно не возражал, так как в войсках рыцари ордена Красной звезды очень высоко ценились за свой профессионализм. Солдаты были даже рады такой возможности, воспринимая ее как награду. Конечно, в орден их не зачисляли, но сопричастность к нему импонировала многим. У них вообще этот символ ассоциировался с цесаревичем, которого они глубоко уважали и которому были всемерно преданы. Так вот, солдаты высыпали и сразу стали занимать территорию, заодно добивая раненых, с которыми просто не было времени возиться.

Почему на вокзале было так много повстанцев? Все очень просто. Царство Польское, памятуя о том, как там порезвился цесаревич в 1863 году, очень боялось открыто собирать ополчения при живом Александре 2. Поэтому собственно восстание там началось лишь в конце июля. Да и шло медленно, без особого энтузиазма. Так как шляхта панически боялась возвращения Саши. В связи с чем, лишь к середине сентября с горем пополам получилось собрать около семи тысяч человек. Однако это было полбеды. Для переброски войск под Санкт-Петербург требовался подвижной состав, который в значительной степени был направлен канцлером для переделки под колею Николаевской железной дороги. Поэтому, 'бутылочным горлышком' этой логистической схемы стал Петербургский вокзал Варшавы, где и собрались практически все ополчения царства Польского, ожидая, когда прояснится проблема с транспортом. Александр решил не вступать с ними в открытый бой, вместо этого отправив им 'поезд счастья', тем более что никакого охранения железнодорожных путей у них не было...

Цесаревич ступил на перрон совершенно залитого кровью вокзала в семь часов пятнадцать минут по местному времени. Агенты первого отдела КГБ, действовавшие в Варшаве, уже доложились, поэтому стрелковые взводы и отделения спешили по полученным адресам со вполне четкими приказами. Александр понимал, что поляки к гибели его фамилии отношения не имеют. Впрочем, это не снимало с них ответственность за восстание. Они его, честно говоря, уже совершенно достали со своим тупым гонором, а общее раздражение и злость, которая в Саше копилась с самого того момента, как он узнал о гибели семьи, не позволяла проявлять милосердие. Его душа жаждала крови, но цесаревич держался. Старался, по крайней мере.

Глава 73

Александр сидел в каптерке железнодорожного депо, специально для него отдраенной до такой чистоты, которую она, видимо, не имела никогда даже в мечтах персонала. Небольшой диван, аккуратный столик с чистой тряпичной скатертью, заварочный чайничек, самовар, корзинка с различной сдобой - все было настолько неестественно и так сильно диссонировало с остальными засаленными и закопченными помещениями депо, что вызывало невольную улыбку.