Александр Мазин - Князь Страница 53

Говорили без толмача. Булгарский диалект «славянского языка» Духареву был понятен. Сурсувул, в свою очередь, прекрасно понимал диалект, на котором изъяснялся Сергей и который довольно неплохо знал Тотош.

– Хочу с воями своими через ваши перевалы во Фракию пройти! – заявил прямолинейный угорский княжич. – А потом – обратно. Десятая доля взятого – ваша!

– У кесаря моего с кесарем константинопольским – вечный мир, – напомнил Сурсувул.

Тотош помрачнел:

– Значит, не пропустите?

Сурсувул развел руками:

– Отцу твоему, почтенному дьюле, ведомо, насколько расположены мы к мадьярам. Но пойти против нашего уложения с Константинополем тоже нельзя. Кесарь мой Петр, от слова отступив, и честь потеряет, и Божье покровительство.

– Ну коли так… – с угрозой начал Тотош, но Духарев его остановил.

– Ты не так понял славного княжича Тотоша, – вмешался Сергей в разговор. – Разве он зовет вас воевать с ромеями? Княжич, разве ты хочешь, чтобы воины Петра присоединились к твоему войску?

Тотош пробормотал нечто, подразумевающее «на хрен они мне нужны».

– Вот видишь, почтенный болярин, в просьбе Тотоша нет ничего, ущемляющего честь кесаря Петра. Вы в дружбе с Константинополем? Замечательно! Но ведь с угорскими племенами вы тоже в дружбе, разве не так?

Сурсувул подумал, почесал затылок, поглядел на раскрасневшегося княжича…

«Какие вопросы! – было написано на бородатой физиономии угра. – Не пустите к ромеям, пощупаем вас!»

Политика кесаря Петра (которую правильней было бы назвать политикой Сурсувула) заключалась в минимизации конфликтов. В настоящий момент ромеи были далеко, а угры – рядышком. Скажи Сурсувул «нет», и храбрый княжич, вернувшись к своему войску, вполне способен будет заняться грабежом его, Сурсувуловых, владений. А то и сразу начнет грабить, с той тысячей, что сейчас выпасает коней на луговинах около замка. Разбойники – они и есть разбойники. С другой стороны, и ромеи в последнее время стали вести себя неуважительно. Присылают Сурсувулу повеления, словно он не первый булгарский болярин, приближенное лицо супруга порфирородной ромейской кесаревны Марии, а мелкий чиновник. Нынешний император Никифор Фока – простой вояка, грубый, жадный, агрессивный, не скрывающий своего нежелания платить булгарам «за дружбу». Забыли, забыли ромеи, как бил их папаша Петра Симеон. Может, пора напомнить Константинополю, что спокойствие во Фракии целиком зависит от благорасположения булгар к империи? А благорасположение булгар к империи – от него, болярина Сурсувула?

Хотелось бы… Но боязно. Да и кесарь может воспротивиться. Была бы его жена-ромейка здорова, точно бы воспротивился, поскольку слушался слабовольный кесарь только жену и Сурсувула. Причем жену – охотнее. Нет, ссориться с ромеями совсем не хочется. Тем более сыновья Петра, Борис и Роман, живут в Константинополе. Когда в Булгарии поднялась смута, в Преславе рассудили: так будет удобнее. Но если отношения Петра и Никифора испортятся, тогда почетные гости, правнуки императора Романа I Лакапина, могут превратиться в заложников…

– У кесаря Петра нет вражды с дьюлой Такшонем, – осторожно ответил Сурсувул.

– Стало быть, вы – друзья, – резюмировал Духарев. – И ромеи тоже ваши друзья. Разве в договоре между Булгарией и Византией указано, что Булгария не должна пропускать одних своих друзей к другим?

Сладилось. Лидер византийской партии впитал в себя самую суть византийской политики: хитроумие, изворотливость, двуличность и безусловный приоритет личных интересов.

Войско угров не только беспрепятственно пройдет по территории Булгарии, но также будет снабжаться провиантом и фуражом. А за это двенадцатая доля добытого во Фракии отойдет булгарскому кесарю. И двадцатая доля – болярину Сурсувулу.

Что же касается посла киевского князя, воеводы Серегея, то ему предлагается ехать в Преславу и ждать, пока Сурсувул организует ему прием у кесаря. Для проживания послу будет выделен особнячок со всем необходимым и денежное содержание.

Можно было не сомневаться, что Сурсувул немедленно сообщит византийцам о киевском дипломате и попытается извлечь из ситуации максимальную выгоду. А византийцы… Надо полагать, попытаются посла отравить. Это у них стандартный прием. Стандартный, но эффективный. Могут еще использовать «сладкую ловушку» – подсунуть послу очаровательную девушку, которая ночью его прирежет. Ну, с девушкой у них вряд ли прокатит, а вот отравы придется поберечься.

Глава 3,

в которой Духарев так и не удостаивается аудиенции булгарского кесаря, но зато встречает брата

Столица Булгарии располагалась на равнине, что не очень выгодно с точки зрения обороны. Но стены у Преславы были крепкие, а за ними имелись еще одни, окружавшие царский дворец. Эти были даже покрепче городских. Очевидно, собственная безопасность заботила булгарских кесарей больше, чем безопасность подданных. Разглядывая эти стены, Духарев от нечего делать размышлял, насколько связаны между собой крепость власти и крепость стен, отделяющих власть от народа.

У Киева стены были попроще. А у княжьего Детинца вместо стен – и вовсе бревенчатый частокол. Говорили в Киеве и Преславе, считай, на одном языке – славянском. Но разница между культурами племен одного корня была весьма значительная. Впрочем, по здешним понятиям, общность языковая – не повод для дружбы. Да и сходство между русами и булгарами только языком и ограничивалось. Здесь, на Дунае, все пропиталось Римом. И Вторым – нынешней Византией, и Первым. Здесь, вдоль Дуная, стояли стандартные римские крепости, связанные старыми, но превосходно сохранившимися дорогами. Здесь кланялись Христу и писали на пергаменте. В Киеве же приносили жертвы языческим богам и резали значки на бересте. Или рубили на камне. А дороги… Дороги и через тысячу лет останутся в России – без разницы, Великой, Малой или Белой – слабым местом. Все разное, кроме языка. Тем не менее Духареву очень хотелось договориться с кесарем Петром. Он изначально был расположен к булгарам – из-за Слады. А вот Святослав никаких симпатий к булгарам не питал. Может, не забыл, что во времена княжения его отца кесарь Петр сыграл на стороне ромеев, а может, в силу обычной установки повелителя, гласившей: дружи с тем, кто полезней.

Сергею вспомнился разговор со Святославом, состоявшийся вскоре после их возвращения в Киев.

…Они стояли вдвоем на Перуновом холме. Вчерашняя кровь на губах идола еще не успела почернеть.

«Золотые усищи и кровь. Вот оно, воплощение войны», – подумал Духарев.

О чем думал Святослав, сказать было трудно. Великий князь в белой рубахе, без брони, с одним только мечом, стоял перед полуторасаженным истуканом, гордо задрав подбородок с такими же пшенично-золотыми (он давно уж перестал их синить) усами. И губы у князя тоже были яркие, красные. Не от крови, конечно, от молодости.

Вчера, когда творили благодарственные обряды, Сергея тут не было. Ни Сергея, ни его сына, хотя традиция и право требовали их присутствия среди старшей дружины.

Артема не пустила мать, а Духарев сам не пошел. Велел взять на торгу семерых мужчин-рабов и передать жрецам с соответствующим денежным подарком. Откупился.

Но сегодня князь сам прислал за Духаревым и попросил (именно так, не велел, а попросил) сопутствовать ему в прогулке, которая и привела их сюда, на Перунов холм.

Прошлой ночью здесь побывало множество людей. Кровь была не только на губах идола, вся земля пропиталась ею. И запах был соответствующий – пахло кровью и дымом. Очень подходящий запах для обители бога войны.

– Не принимаешь ты Перуна, воевода, – негромко произнес Святослав.

Князь смотрел уже не на идола, на Сергея.

Духарев промолчал.

– Может, и хорошо, что ты христианин, – сказал Святослав. – Говорить тебе придется тоже с христианами. Я хочу, воевода, чтобы ты поехал в Булгарию – Дунайскую Булгарию – и предложил её кесарю военный союз.

– Против ромеев?

– Да.

– Как скажешь, – Духарев вздохнул.

Он очень рассчитывал провести этот месяц с семьей. А в конце сентября отправиться с князем в Смоленск, потом в Полоцк. Повидать Устаха, Роговолта, Гудыма…

Святослав как будто угадал его мысли.

– Не сейчас, воевода, – сказал он. – Сейчас ты мне нужен здесь.

– Весной?

– Нет. Весной ты поедешь к касогам и ясам. Наберешь охотников служить в моем войске. У тебя это хорошо получается.

– Может, лучше к вятичам?

– К вятичам Свенельд пойдет. Ты слишком добр, а с вятичами суровость нужна. Зато для ясов с касогами ты – в самый раз, тем более что в моей дружине, которая их побила, тебя не было.

Духарев подумал немного, потом предложил:

– Совет, княже. Не надо ждать весны. Пошли им вестника. Пусть предложит охотникам переселиться сюда.