Михаил Ланцов - Помазанник из будущего. «Железом и кровью» Страница 54

Важная сценка, ключевая. По идее режиссера, эти слова и породили ту королеву, которая смогла вытащить Англию из полной разрухи и за сорок лет правления превратить в самую могущественную страну мира. Неизвестно, прав был индус или нет, но Александра эти слова зацепили. Именно вокруг них и вились разъяренным роем те осколки мозаики мировосприятия, что рухнули под напором тяжелого психологического состояния. Психика цесаревича трещала по швам под напором этих образов, крутившихся навязчивым роем мыслей.

Какие-то секунды прошли с того момента, как его накрыло, но для Саши прошла уже вечность. Тонны информации, накопленной за столько лет жизни в самых потаенных уголках подсознания, обрушились на него, сметая его старое самосознание. А в центре вектором шла эта сценка, которая, как заевшая пластинка, двигалась по кругу.

Александр остановился, пошатнулся и побледнел. Закрыл глаза. Что вызвало обеспокоенность у солдат и офицеров, которые присутствовали на перроне и заметили это. Некоторые бросились к нему, желая помочь, однако все закончилось так же внезапно, как и началось. Побледневший цесаревич открыл глаза, и от холода этих глаз ужаснулись те, кто туда заглянул. Его психика не выдержала. Он сломался. Разбился на мириады мелких осколков только ради одной цели – чтобы высвободить то, что вынашивалось все это время, то, чего он так боялся, погружаясь в работу, дабы не оставаться наедине с собой. На подбежавшего офицера смотрела совершенно невыразительным взглядом стальная статуя. «Нет страха в нем. Лишь обострились все его чувства». Поручик Афанасий Иванов прошел с цесаревичем сквозь Американскую и Датскую кампании, а до того сражался в Севастополе против англичан и французов. Он уже давно мало чего боялся, но сейчас, в эту секунду, когда он встретился с великим князем взглядом, ему стало страшно. Что-то неуловимое изменилось в этих, много раз виденных глазах. Но подобной толики хватило для мурашек, которые прошли по его спине, а всего его охватил какой-то животный страх.

– Афанасий, что-то случилось? – Голос цесаревича звучал как будто так же, как и раньше, только появились едва уловимые новые нотки.

– В… Ваше Императорское Высочество, – поручик с трудом смог собраться, – вы побледнели и пошатнулись, мне показалось… С вами все в порядке?

– Да, теперь со мной все хорошо. – Александр вымученно улыбнулся и похлопал его по плечу. – Не переживай, я просто не выспался, да и жену с детьми не каждый день теряю. Пленные есть?

– Д… да… – Афанасий как-то очень настороженно посмотрел на цесаревича и, робея, повернулся к нему спиной, поведя за собой к группе пленных. Где-то на десятом шаге его догнал Саша, приобнял за плечо и шепнул на ухо:

– Не пугайся, дорогой, не пугайся. Мальчик вырос и стал императором. Из стали. Из нержавеющей стали. – После чего оставил совершенно опешившего поручика собираться с мыслями, а сам поспешил к уже замеченной группе пленных повстанцев.

Накрыло, как говорится, товарища не слабо. Впрочем, это было предсказуемо. Если помнит уважаемый читатель, у Александра уже в конце 1864 года наблюдалось довольно тяжелое психологическое состояние. Гнетущее чувство одиночества накладывалось на боль от былых утрат, разочарование в людях, раздражение от проблем и многое другое, порождая настолько некомфортное состояние, что великому князю приходилось с головой уходить в работу, дабы не оставаться с самим собой наедине. Со своими чувствами, эмоциями, которые бурей крутились внутри его сознания.

И все эти годы ситуация только усугублялась, удерживаясь под контролем лишь титаническими усилиями воли. Важным нюансом стало то, что Саша не выносил наружу все то, что кипело в его нутре, «держа марку». Но смерть пусть и нелюбимой, но жены вывела его окончательно из внутреннего равновесия – «крыша поехала», а старое самосознание совершенно разрушилось, не выдержав давления той бури эмоций, что на него рванули диким, неудержимым потоком. Не смог больше Саша стерпеть эту боль, и она вырвалась на свободу, сметая все на своем пути. Как снежная лавина, летящая по склону со всенарастающей скоростью…

Как вы понимаете, столь значительные изменения психики очень быстро нашли свое отражение в поступках. Стратегическая ситуация для цесаревича складывалась весьма сложно. С одной стороны, узурпатор в Санкт-Петербурге стягивал войска и готовил «теплый прием» законному наследнику и императору, то есть дорога была каждая минута простоя, которая укрепляла противника. С другой стороны, оставлять в тылу взбунтовавшуюся Польшу казалось безумием, так как граф Шувалов пообещал ей в обмен на поддержку полную независимость. То есть, устремившись к столице, Александр встанет меж двух огней. Конечно, никакой серьезной угрозы Польша не представляла для войск цесаревича, однако хороший шанс начала затяжной партизанской войны, при активной поддержке повстанцев со стороны Великобритании и Франции, совершенно не радовал. Учинять тотальный геноцид в этом регионе не входило в планы Саши. Пока не входило. Поэтому требовалось полноценно прекратить восстание и лишь после этого продолжать наступление на Санкт-Петербург, имея уже относительный покой в тылу. По крайней мере, именно так и мыслил цесаревич.

Часть 10

Польская «трагедия»

Знаете, как приводится в действие польский парашют? Он открывается автоматически при ударе о землю.

Глава 74

17 сентября 1867 года в кабинете премьер-министра Великобритании

– Господа, теперь переходим к русскому вопросу. – Премьер дождался тишины в кабинете, неодобрительно покосился на лежащие перед ним бумаги и продолжил: – Два часа назад из нашего консульства в Берлине пришла телеграмма, в которой говорилось, что корпус принца Александра взял Варшаву. Польского добровольческого корпуса более не существует. – Эдвард Смит-Стенли выдержал небольшую паузу. – При всем при этом у нас есть совершенно достоверные сведения о том, что русский корпус действительно участвовал во Фленсбургской наступательной операции, которая переломила положение дел на Датском фронте… Прошу высказываться.

– Вчера я получил депешу из Санкт-Петербурга, – включился Кларендон. – Канцлер Шувалов обещает в течение двух месяцев приготовить город к обороне.

– А Шувалов в курсе падения Варшавы?

– Думаю, да. По крайней мере, в настоящее время точно в курсе.

– Это ровным счетом ничего не значит, в курсе он или нет. Канцлер не будет готов встретить Александра ни сейчас, ни через два месяца, – откликнулся седеющий лорд с военной выправкой. – Я убежден в том, что этот цесаревич сможет взять Санкт-Петербург с ходу. Вы в курсе, что во время вышеупомянутого наступления русский корпус потерял всего сто двадцать семь человек убитыми и тяжелоранеными? И это против семи тысяч прекрасно вооруженной и отлично обученной датской пехоты на блестящих оборонительных позициях! А теперь подумайте о том, что будет с практически необученными финскими ополченцами. Шувалов обречен.

– Господа! Но в Санкт-Петербурге расквартировано около трех тысяч наших доблестных солдат! – возразил Кларендон.

– Увы, уже значительно меньше, – опять отозвался военный. – Примерно тысяча двести солдат погибли или попали в плен во время проведения бездарно организованной московской экспедиции. Однако это не важно. Даже полного состава нашего изначального десанта при поддержке морской пехоты и вооруженных матросов эскадры не хватит, чтобы удержать город хотя бы в течение суток. Для цесаревича они будут на один зуб. По крайней мере то, как цесаревич показал себя в Дании, позволяет быть в этом совершенно уверенным. Боюсь, что вскоре у России будет новый правитель. Если вы помните, то изначально вся эта авантюра строилась на его упрямстве. Будто бы он застрянет в Дании минимум на полгода. За это время мы планировали стянуть до тридцати тысяч польских ополченцев и около сорока тысяч финнов. Еще несколько тысяч выставить из числа гвардейцев и недовольных отставников. Кроме того, незадолго до ледостава британский корпус должен был быть усилен десятью тысячами солдат, что из-за скорого падения Копенгагена стало невозможно. Боюсь, что теперь победа цесаревича совершенно неизбежна. Через два месяца у Шувалова будет не более двадцати тысяч финских ополченцев, которые даже не знают, с какого конца держать винтовку. Что совершенно неудовлетворительно.

– Но тогда…

– Да, сэр, – Смит-Стенли выразительно посмотрел на Джорджа Кларендона, который сменил ушедшего в отставку Джона Рассела, допустившего полный разгром Австрии. – Да, завтра на докладе в Палате лордов нас всех съедят живьем. Интересам Великобритании нанесен непоправимый ущерб. Напомню всем присутствующим один прискорбный факт… – Эдвард прокашлялся. – Дело в том, что канцлер Шувалов пригласил британских солдат на помощь по просьбе регента великого князя Константина Николаевича, в то время когда непосредственный наследник уже был мертв. То есть регентство было недействительно, а наследником престола выступал уже брат Александра – великий князь Владимир Александрович. Но это еще полбеды. Из-за этой безумной московской экспедиции получается, что английские солдаты поддержали узурпатора и участвовали в военном походе на законного правителя России. – Эдвард усмехнулся. – Но это все мелочи по сравнению с тем, что будет, когда русский корпус возьмет Санкт-Петербург. Боюсь, что количество чистосердечных признаний, ставящих нас в неловкое положение, окажется безмерным. Наши вчерашние друзья пойдут на все, чтобы спасти свои головы. Особенно опасны в этом деле Шувалов и великий князь Константин Николаевич. И если канцлера довольно убить, чтобы избежать его признаний, то ликвидация великого князя сыграет против нас. Он будет выставлен мучеником. Впрочем, он в любом случае им становится, живым или мертвым. Нам вредит сам факт того, что он участвовал в этом деле. – Смит-Стенли снова выдержал паузу, смотря на то, как задумались и погрустнели присутствующие в кабинете господа. – Но и это мелочи по сравнению с тем, какой урон будет нанесен репутации Лондона проявившимися обстоятельствами нашего участия в подготовке этого переворота. Вы в курсе, как отреагировали все столицы Европы на массовую гибель членов августейших фамилий? Да, господа, вижу, что в курсе. И теперь, теперь, господа, это припишут нам. Причем хоть как-то оправдаться у нас не получится в принципе. Никому будет не интересно слушать, что мы говорим. – Смит-Стенли закурил сигару, замолчал и задумался.