Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер Страница 55

Ещё один постулат оставался неизменным и в начале ХХI века – Англия сама решает, когда ей начинать войну. Никаких объяснений по этому поводу она никогда и никому не давала, или, если возникал вдруг подобный каприз – причиной и поводом объявлялось всё, что угодно. Так, не имевший никакого отношения к интересам Великобритании спор между Николаем Первым и турецким султаном о статусе Святых мест Иерусалима вполне сгодился для организации нападения на Россию наскоро сколоченной европейской коалиции. С неприкрытыми планами отторжения от неё Крыма, Кавказа, Бессарабии, Финляндии, Польши, всей Прибалтики, Камчатки, устья Амура и прилегающих территорий[73].

Вот и на этот раз Англия втягивалась в первую за столетие войну между европейскими державами с азартом и нетерпением, мечтая на этот раз добиться всего, что не удалось за предыдущие три века.

Никто из охваченных «фебрилис милитарис»[74] государственных и военных деятелей не только Британии, но и остального «цивилизованного мира» не замечал, что вопреки собственным традициям – до последнего уклоняться от перспективы большой войны, старательно и часто во вред себе стремясь к компромиссам, – на этот раз Российская империя с распростёртыми объятиями шла навстречу пожеланиям партнёра.

…Команда – «поддаваться на провокации» флоту очень понравилась. Начиная от главкома и до командира «корабля четвёртого ранга», к коим относились малые миноносцы, сторожевики, прибрежные подводные лодки и прочий расходный материал войны. Ничего нет хуже, если «исторический противник» наглеет день ото дня, а ты связан всякими там дипломатическими условностями. Россия с Англией не воевали в открытую уже полтора века, а после Русско-японской войны, где обе стороны были ярыми противниками, пусть и не «стреляющими» (так зато японцы вволю постреляли по русским с английских кораблей и из английских пушек), странным образом оказались союзниками, сначала в Мировой войне, а потом и в ТАОС. Причём, как говорят в Одессе, – «теми ещё» союзниками.

Весь минувший век среди русской аристократии и просто богатых людей процветала англомания, как бы в виде реакции на прошлые конфликты. Всякое, мол, бывало, зато теперь – тишь, гладь да божья благодать. Покупать квартиры, виллы, замки в Лондоне и окрестностях стало более модно, чем в Париже и на Лазурном Берегу. Но на Российском Императорском флоте к англичанам отношение более тёплым не стало. Эта неприязнь подчёркивалась во всем, начиная от передающихся из поколения в поколение в кают-компаниях историй о британском жлобстве, когда даже во время «дружеских визитов» за счёт короля (или королевы) гостям подносилась одна (!) рюмка виски или три – портвейна. А дальше, если есть желание, – пей своё или за свои. На такую сволочную манеру русские офицеры придумали асимметричный ответ. Если английские офицеры оказывались на русском корабле (или вообще в подходящих обстоятельствах), их усилиями всей команды, от командира до вестового, упаивали до бессознательного состояния, после чего бесчувственные тела либо выкладывали на пирсе (если дело происходило в порту у стенки), либо на катере, со всеми церемониями и сигналом горна, подвозили к парадному трапу. А там пусть хоть на руках уносят, хоть горденями поднимают. Традиция стала вековой, и обе стороны в неё играли охотно. Наши потешались собственным остроумием (напоить человека, знающего, что его собираются напоить, нужно уметь), а англичане радовались, сколько изысканных напитков удалось употребить «на халяву». Отсюда, наверное, и пошло в Великобритании популярное выражение: «Халява, сэр!»

В более серьёзных вопросах взаимоотношений как флотов, так и личного состава, от рядовых до адмиралов, взаимная неприязнь тоже присутствовала постоянно. Вечное соперничество во всём – от скорости постановки на якорь в чужом порту до результатов учебных стрельб в открытом море, специально затевавшихся на виду друг у друга и не всегда с соблюдением положенных правил. Море-то открытое, не лезь, если видишь, что место занято. Однако лезли, чуть не прямо в зону падения снарядов, и опять в основном англичане. А потом, воткнись даже «практический» (т. е. учебный, без начинки) снаряд в борт английского крейсера – год минимум дипломатических разборок обеспечен.

Больше пятидесяти лет прошло с интересного события на Спитхедском рейде, а всё не забывается, хотя много с тех пор случилось всякого, с куда большими жертвами и последствиями. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году пришёл в Англию крейсер «Князь Дмитрий Пожарский», доставил на какое-то мероприятие правительственную делегацию. Стоял крейсер на внешнем рейде, где указано, и ночью вахтенный мичман услышал какое-то шевеление под кормой. Взял и бросил, согласно уставу, в подозрительное место обычную ручную гранату. К всеобщему удивлению, через короткое время из-под кормового подзора всплыл труп в легководолазном снаряжении.

Поднятый на борт, труп оказался коммодором «ХМН»[75] Крэббом, широко известным в узких кругах водолазом-диверсантом, награждённым за разные похожие дела Крестом Виктории. Скандал разгорелся неслабый, англичане отмазывались единственно тем, что капитан за неделю до того взял отпуск и в нерабочее время, для общего развития, решил посмотреть, какие у нового русского крейсера винты. Винтов за двадцать лет службы не видел, так заинтересовался, что на свои деньги частную подводную лодку нанял, поскольку надводных судов в окрестностях крейсера вахта не обнаружила.

Наши утверждали, что англичане банально минировали крейсер, но разрешения на подводно-спусковые работы для проверки, не осталось ли чего интересного на дне, естественно, не получили. Спорили долго, но кое-как спустили дело на тормозах[76]. Российским морякам, естественно, правительство вручило ордена, включая наиболее непричастных, британцам своё – смолёные фитили до самой диафрагмы.

Осадочек, как в известном анекдоте, остался. Симпатии у флотской братии друг к другу не прибавилось, но и столь наглых выходок с тех пор не повторялось. Русские – они же ненормальные, как с ними дело иметь? Кому ещё в голову придёт после отбоя за борт ручные гранаты бросать, которых на флотах вообще на вооружении не имеется?

В силу всего вышесказанного, события, начавшиеся тремя неделями позже дня принятия «окончательного решения», особого удивления вызвать не должны. Слишком долго висело на стене пресловутое «чеховское ружьё».

Как раз посередине треугольника, двумя углами которого являлись Азорские острова и острова Мадейра, а третий находился чуть юго-западнее буквы «А», третьей в надписи на карте – «Атлантический океан», случилась столь желанная всеми «провокация».

С веста, от берегов Америки, из Норфолка шёл двенадцатый оперативный отряд, непостоянная боевая единица, экстренно составленный из четырёх российских лёгких океанских разведчиков (они же – «истребители торговли») типа «Аскольд»[77]. Их сопровождали четыре «Новика»[78] и небольшой эскортный катамаран-гидроавианосец «Гайдамак», несущий до десятка двухместных штурмовиков-разведчиков «КОР-5»[79], летающих лодок катапультного запуска.

Штурмовиками, впрочем, их обозвал сгоряча кто-то из давнишних адмиралов, которому требовалось срочно отчитаться о неуклонном росте морской мощи государства. Что там от штурмовика, кроме возможности летать и стрелять по цели сверху вниз? Бронирования ноль, носовая двадцатимиллиметровая пушка, спаренный пулемёт «ДШК» в кормовой турели и пятьсот килограммов противолодочных бомб или акустических буев на подкрыльевой подвеске. Разве что вражеские пароходы-прорыватели блокады пугать. И скорость смешная – четыреста пятьдесят километров в час. Ни от кого не убежать и никого не догнать, кроме старых поршневых транспортников и морских вертолётов. Но зато, если доведётся вражескую лодку в надводном положении засечь, – верный ей конец! А как разведчик вполне хорош – может забираться на высоту в двенадцать километров и болтаться там до полусуток, неуязвимый для зениток и истребителей противника и видящий всё вокруг на сотни миль.

Отряд под командой контр-адмирала Дукельского возвращался согласно приказу о готовности номер один из Джексонвилла в Хайфу для укрепления боевой устойчивости Средиземноморской эскадры, которая в случае возникновения «конфликта» должна была вести боевые действия от Гибралтара до Суэца, предполагая нейтралитет со стороны французов и итальянцев.

В течение двух с лишним часов отсутствовала связь на средних и коротких волнах, и это тревожило адмирала. Корабли внутри ордера легко могли переговариваться на УКВ, но не бралась ни Хайфа, ни даже гражданские радиостанции Европы. Такое впечатление, что от полярного круга до экватора протянулся сплошной грозовой фронт. Америка ловилась свободно, но для того, чтобы выходить на военно-морского агента[80] в Вашингтоне, адмирал пока оснований не видел.