Сергей Щепетов - Троглодит Страница 56

И тут вдарило!

Выражение «искры из глаз» в данном случае совсем не полно характеризует случившееся…

В общем, я плюхнулся обратно в воду, но сознания, кажется, не потерял. Как-то вынырнул, как-то влез, перевалился через борт и кулем свалился на дно каноэ, отдавив ноги гребцам…

Что-то командовал Нганук, где-то стреляли, а я рассматривал в полутьме чью-то босую ступню и понимал, что сейчас умру…

Время шло. Все никак не умиралось – скорее бы…

Наконец шок (или что?) прошел, боль малость отступила. Я заподозрил, что некоторое время, наверное, еще проживу. А каноэ, похоже, мчится вперед «на всех парусах».

Однако полежать спокойно мне не дали – на судне начались какие-то перестановки, по мне стали ходить на четвереньках и наступать на конечности. Почему-то меня это просто взбесило. Ухватившись руками за борта, я встал на колени и почти сразу все понял. Мы «летим» вперед сквозь ночную тьму, за нами погоня, а один из гребцов вышел из строя. Похоже, пулей, пробившей борт, ему разворотило бедро. Теперь Нганук и второй киксади пытаются убрать его с сиденья, чтобы занять его место, но ничего у них не получается, потому что мешаюсь я.

– Щас, – прохрипел куштака. – Щас я его…

Раненого ханьячи я завалил на свое место, а сам уселся на скользкую от крови доску. Вытащил кинжал и освободил из бессильных рук пленного весло. Ухватил его сам, примерился, поерзал, и сказал:

– Готов! Поехали!

– Хей-хоу!

С первого раза я чуть не сломал этот изящный гребок, а лодку повело влево. Нганук сказал в мой адрес что-то очень ласковое. Однако я быстро вошел в курс и ритм: «Упираться мне не надо – этак тихонько, эдак легонько и будет как у всех!»

Я работал веслом в общем ритме и пытался осознать себя: «Двигать левой рукой очень больно – со стороны спины в области лопатки. Но при этом рука-то меня слушается! И вроде бы потоками кровь не хлещет. Может, все-таки, буду жить? А терпеть боль – дело привычное…»

Покрутив головой, я пришел к выводу, что нам предстоит преодолеть довольно обширное пространство открытой воды. За нами, естественно, гонятся: две большие лодки – байдары, наверное? – и с десяток байдарок. Они там – позади – перекрикиваются и временами постреливают из ружей, однако у нас приличная фора, и не факт, что двигаются они быстрее. Нганук командовал и смотрел с носа во все стороны, а второй киксади – с кинжалом в руке – занимался тем, что контролировал всех пленных сразу, включая русского начальника, которого, кажется, даже не успели связать.

Наверное, сейчас нам была бы в жилу полная тьма, но луна, хоть уже и приблизилась к горизонту, прятаться еще не собиралась и даже от дымки освободилась. Минут через пять я настолько освоился с веслом и своей травмой, что решил дерзнуть:

– Нганук! Пересади одного на левый борт. Я буду грести за двоих!

– Да, – сказал командир. – Нам надо оторваться.

Пересаживать, конечно, никого не пришлось – гребец просто подвинулся на своей скамейке. Правда, ему пришлось освободить руки, чтоб он смог перехватить весло. За сим последовала команда, требующая от личного состава работы в полную силу. Каноэ взвилось на дыбы, вспенило носом воду и помчалось сломя голову…

Понять, сколько продолжалась эта гонка, было трудно – явно больше тридцати минут, но, наверное, меньше сорока. В итоге мы оказались в лунной тени, которую отбрасывал на воду высокий скалистый берег, покрытый густым лесом. Погоня осталась далеко позади. Последовала команда «суши весла», и мы сделали рокировку – опять по три весла на борт, но мое место занял воин-киксади, а мне было приказано следить за пленными и, чуть что, пускать им кровь немедля! По-видимому, предстояло сложное маневрирование в почти полной темноте. Так оно и оказалось…

Мы протискивались, просачивались, прогребались по каким-то безнадежно запутанным проливам и протокам. Обогнув какой-нибудь мыс, вдруг начинали двигаться почти в обратную сторону. Иногда гребцам приходилось веслами отпихиваться от камней, чтобы не повредить борт. По временам то здесь, то там слышались плюхи и плески – надо полагать, это удирали прочь испуганные каланы – и ночью нет покоя бедным животным!

В конце концов, мы оказались в месте, из которого двигаться дальше было некуда – тупик, кругом скалы и лес. Нос каноэ со смачным шорохом въехал на гальку пляжа – уфф!

Мне уже стало казаться, что эта ночь никогда не кончится – сколько же можно?! Зарубок на амулете оставалось много – сразу и не сосчитаешь. Пришлось подсмотреть на обычный таймер. Получилось, что я нахожусь в этом мире чуть меньше пяти часов! Однако…

– Где мы? – задал я дурацкий вопрос.

– Мешок Камней, – ответил Нганук. – Разве не узнаешь?

– Чего тут узнавать-то?! – обиженно буркнул я. – А если выследят? Будет ловушка!

– А! – беззаботно отмахнулся индеец. – Уйдем по суше. Русского возьмем, а остальных зарежем.

– Тоже верно… – не мог не признать я. – А тут есть куда уйти? Я ж водяной все-таки…

– Конечно, есть! За перевалом наш залив. Тут перешеек узкий, только русские этого, наверное, не знают. Я так думаю.

– А откуда ты про бабу эту… И Антипатра?

– Про семью правителя? – расплылся в самодовольной улыбке индеец. – На Кадьяке их все знают! А про беду с ними я сам придумал. Он же за бабу свою и сыночка любого растерзает!

– Силен ты парень! – признал я. – И котелок у тебя варит! А что у меня со спиной?

Нганук потрогал мой доспех и сказал:

– Снимай, посмотрим…

Глава 5

Правитель

Смотреть, конечно, было трудновато, в основном пришлось щупать. Результат обследования был таков. Скорее всего, мне в спину засветили крупнокалиберной пулей – с грецкий орех, наверное! Ну, может, чуть поменьше… И эта дура надломила и чуть раздвинула две дощечки моей кирасы. Будь под ней голая кожа, получилась бы нехилая рана – не смертельная, но весьма неприятная. Однако между кожей и кирасой помещался сдутый спасжилет, который пробить или проколоть довольно трудно. В общем, похоже, что я заработал замечательную гематому на треть спины – и не более того!

Отделавшись от Нганука, я порылся в рюкзаке, достал аптечку и, кое-как извернувшись, вколол себе обезболивающее. Меньше чем через минуту жить стало гораздо легче и веселее! А еще я нашел в своих анналах маленький ножик и зачистил корявые края сломанных плашек. Надо было бы, конечно, их заменить, но не здесь и не сейчас – авось и так проживу, а если загнусь, то от чего-нибудь другого. Амуницию я вернул на место, завязки завязал, ремешки подтянул и счел себя пригодным для дальнейшего употребления.

Пока я со всем этим возился, народ занимался своими делами. Нганук вместе с воином, имени которого я так пока и не узнал, выгрузили пленных на берег, избавили их от весел, дали возможность справить нужду, снова связали и усадили на видном месте. Русского, со связанными сзади руками, поместили чуть в сторонке. Наших подневольных гребцов стало на одного меньше – раненый ханьячи умер. Его тоже выгрузили на пляж и избавили от уже ненужных пут. После этого киксади собрались вытаскивать каноэ подальше на сушу, и я пришел им на помощь.

Нганук в этой суете как-то скис – координация движений у него нарушилась, команды он отдавал невпопад. Я отнес это на счет стресса – он же молодой еще, а тут такое! Наконец все дела были переделаны, стало возможным задать главный вопрос, но Нганук меня опередил:

– Слушай, куштака…

– Ну?

– Ты знаешь, кто это?

– В смысле?!

– Русский этот…

– Вроде не рыпается, сидит тихо. Старенький какой-то, лысый. А что?

– Это – Александр Андреевич.

– Что-о-о?! – аж присел я. – Мы взяли самого Баранова?!

– Ага. Я… Мне… Не знаю…

Я вдруг почувствовал, что этот неустрашимый и коварный воин, не моргнув глазом снимающий скальпы, на самом деле еще мальчишка – по сути дела пацан! Рука как бы сама собой поднялась, и моя короткопалая тяжелая лапа легла ему на плечо:

– Спокойно, парень, спокойно. Не теряй головы. Все будет хорошо – все мы помрем. Рано или поздно. Веришь?

– Да… – он как-то обмяк под моей рукой, сделался маленьким и робким. – Слушай… Поговори с ним сам, а? Я… Мне…

– Понял, – кивнул взрослый седой мужчина. – Сейчас займусь.

«Эк его разволокло! – мысленно усмехнулся я. – Даже не спросил, знаю ли я русский. Впрочем, кушаки, наверное, говорят на любых языках – нечисть же. А ведь он, похоже, Александра Андреевича боится! Точнее, робеет перед ним. И это – хорошо!»

Впрочем, я и сам, наверное, недалеко ушел от пацанства – слегка за тридцать, хоть и выгляжу на полтинник. В общем, захотелось мне поиграть – совсем чуть-чуть! – и я себе не отказал.

«Слабый свет невидимой луны почти не рассеивает ночную тьму. Где-то наверху ветер шумит кронами деревьев, а здесь лишь шелестит мелкая волна, набегая на пляж. На мокрых холодных камнях в неудобной позе сидит маленький человечек, его обширная лысина чуть светится в темноте. Ему 58 лет, он – безродный каргопольский купчишка – недавно получил известие о пожаловании в чин коллежского советника. В армии это соответствует полковнику, а на флоте – капитану I ранга. Он не вышел ростом, зато умом и волей Господь его не обделил. Здесь – на этой промозглой, неуютной и бесконечно далекой окраине Российской империи – он сам стал царем и богом. На него молятся, его проклинают, но жить без него Русская Америка не может – он есть ось, на которой крутятся все шестеренки, он краеугольный камень, на котором держится кособокое строение Российско-американской компании. Он делает дело, которое считает единственно важным в жизни, он идет вперед не щадя ни себя, ни других. Ради этого дела он оборвал десятки жизней, искалечил сотни судеб. И вот все кончилось – вдруг, ни с того, ни с сего. В палатке на столике осталось недописанное письмо старому другу, кругом враги, от которых нечего ждать пощады. О чем он думает сейчас? Скорбит о рухнувших планах? Или вспоминает леденящие душу рассказы о том, как индейцы расправляются с пленными?»