Александр Конторович - Черная смерть (Главное - вернуться) Страница 57

— Надо же… никогда бы не подумал…

— Э-э-э, батенька, я же по основному профилю именно что памятью и занимался в свое время… да… пришлось, знаете ли… Вот и помню, что да как в таких случаях говорить. Вас-то я сразу узнал. Да только, назови я ваше имя, вы, вполне возможно, что и не вспомнили бы ничего.

— Почему так?

— Человек должен с а м все вспомнить, иначе мозг не разбудить! Извне это почти и невозможно, только изнутри. Замыкается человек в себе, и мозг спит. Вы вот во сне много ли сделать можете?

— Не знаю. Наверное, немного.

— Почти ничего. В смысле — ничего сознательного. Да… Ладно, отдыхайте, вам еще дня два лежать надо.

Уже у выхода подполковник обернулся.

— Как, вы говорите, называется ваша часть?

— 82-я отдельная армейская штрафная рота.

— Думаю, что здесь вы ошибаетесь…

— Почему же? Я хорошо помню…

— Ваш командир говорил мне, что за дот он написал на вас представление. Об освобождении из штрафной роты. Так что… сами понимаете…

— Мой командир? Капитан Романов? Вы его видели?

— А что ж тут такого необычного? Ваша рота отсюда в двух километрах стоит. Видимся иногда…

Назавтра главврач зашел снова. Мне несколько получшело, голова уже не гудела, как церковный колокол.

— Поправляетесь?

— Вашими стараниями…

— Да у вас и организм крепкий. Тренированный. Такие нагрузки должен переносить.

— А с чего вы взяли, что тренированный?

— Голубчик, я же врач! Уж и не знаю, кем вы там до штрафной роты были, но уж тренированного спортсмена от тракториста я всегда отличить сумею! А где тело здоровое, там и ум соответствующий.

— Хм… по-другому тоже бывает.

— Ну уж! Это вы, батенька, загнули!

— Загнул?

И я рассказал главврачу о немецких «выпускниках». А что? Никакой подписки я никому не давал, да и кто б здесь мог ее у меня отобрать? Рассказ мой потряс подполковника. Он сидел молча, только прикуривал папиросы. Одну за другой. Нервничал, ломал их крепкими пальцами. Снова закуривал. Временами начинал ходить по палатке.

— Это все?

— Все, что знаю лично я.

— Кошмар… Я лично знал многих немецких врачей, высококлассные специалисты, мастера своего дела… Но чтобы вот так… на живом человеке… Маурер, вы говорите?

— Да. Карл Фридрих фон Маурер. Профессор. У него своя клиника под Лейпцигом.

— Все так. Я его не знал, лично не встречались. Но про его работы на мозге слышать приходилось. Вот, значит, куда его занесло… не ожидал… Эх, в Москву бы мне сейчас!

— Так в чем же дело? Вы ж не к теще на блины, как я понимаю, собрались?

— Какие уж тут блины… Там клиника есть, работают над случаями, аналогичными вашему. Только в более тяжелой форме. Маниакальный бред, навязчивые галлюцинации… ну и прочие радости… вы не специалист, не поймете, но есть, есть в ваших рассказах нечто важное… Да и сами вы…

— Я-то здесь причем?

— Якорь! Помните! И в вашем случае, как и у этих… э-э-э… «выпускников», есть такая же зацепка в памяти. Надо только ее найти.

— И что же тогда произойдет?

— Мы разбудим мозг! Человек сможет чувствовать! Видеть и слышать! Понимать! Эх!

— Так напишите рапорт. Ну… что в таких случаях полагается писать у вас?

— Хоть десять напишу. Да толку?

— В смысле?

— Немцы утром прорвали фронт. Их танки у нас в тылу. Дороги на Москву для меня нет.

— И вы так спокойно об этом говорите?

— А что же я должен делать? Кричать «караул!» да бегать? У меня госпиталь! А не боевая часть! Здесь мой фронт!

— Так что же тогда я тут разлеживаюсь?

— Завтра! Это я вам как лечащий врач говорю! И чтоб ни-ни! Раньше я вас не выпущу!

Начальнику Особого отдела армии

Полковнику тов. Ладыгину В. К.

Исходя из требований ориентировки № 85/д, сообщаю Вам, что допрошенный мною гауптман Фридрих фон Краевски показал на допросе следующее.

— Пленение гауптмана было произведено в дерзкой форме, среди бела дня в городе, заполненном немецкими войсками;

— Пленивший его человек назвался старшим офицером специального подразделения Красной Армии;

— Этот человек хорошо водит автомашину, танк. Стреляет из танковой пушки и пулемета.

— Уточненные мною обстоятельства боя у деревни Храмчихино, в целом, подтверждают показания Краевски.

— Местонахождение этого человека мною устанавливается. К сожалению, связи с 2-м батальоном в настоящий момент не имеется. Часть ведет бои в окружении. Поэтому опросить командира батальона более подробно возможности не имеется.

Поскольку указанные события могут иметь прямое либо косвенное отношение к лицу, указанному в ориентировке, прошу Вас проинформировать об этом инициатора запроса.

Оперуполномоченный Особого отдела

…. стрелковой дивизии

капитан Лаптев М. С.

Утром ко мне зашла Маришка.

Принесла не новую, но тщательно отстиранную форму, ватник, мой рюкзак и сапоги.

— А оружие мое где?

— То, что в мешке было, там и лежит. Винтовка у старшины, вы к нему зайдите, надо расписываться.

— А за пистолеты — не надо?

— Так их и не видел никто. Только позавчера Павел Петрович в мешок заглянул, думал, что документы ваши там есть. А вместо них — пистолеты лежат…

Вытащив из мешка «Маузер XSc» я протянул его Маришке.

— Держи! Подарок тебе. Мне все равно не положено, в роте отберут.

— Ой! Спасибо…

— На вот, патроны к нему тоже есть. И кобура.

Довольная сестричка подбежала ко мне и чмокнула в щеку. Засмущалась и выскочила на улицу.

Получив у старшины «СВТ» (надо же! Не зажилили…) и патроны, я пошел искать подполковника. Отыскал его не сразу, он сидел у операционной палатки и курил. Увидев меня, бросил папиросу и поднялся.

— Уходишь уже?

— Пора, товарищ подполковник. Сами знаете…

— Знаю. Ну… удачи тебе. Не подворачивайся больше под снаряд. В следующий раз может и не повезти…

— Спасибо, товарищ подполковник.

— Да ладно! Долг платежом красен, а мы тут все у тебя в должниках ходим!

— Вот, возьмите, — я протянул ему «парабеллум» в кобуре. — На память.

Главврач подбросил в руке пистолет, поймал и повел им из стороны в сторону.

— Добрая машинка. Спасибо тебе, в хозяйстве пригодится. Ну, давай, мне на операцию идти пора. Авось, увидимся вскорости, если вас куда не перебросят.

Мы обнялись, он похлопал меня по плечу и, не оборачиваясь, ушел в палатку.

Вот и еще один хороший человек встретился мне на долгом пути. Сколько их уже было? Севергин, артиллеристы со станции, дядька Хрисанф, девчонки-хохотушки, теперь вот и подполковник… Расстаюсь с ними, а у самого, будто кусок из сердца кто-то вынимает. Понимаю, что иначе никак, а все равно…

До деревни, где стояла моя рота, идти было недалеко. Где-то, вне моей видимости, бухали разрывы, немцы вели беспокоящий огонь по площадям. Но сюда, слава Богу, никто не стрелял.

Вот и крайние дома, виден одинокий часовой у забора. Нахохлился, будто петух под дождем.

Увидев меня, он проявил активность — вынул голову из воротника и тонким голосом прокричал: «Стой! Кто идет? Пароль?»

— Идет боец Леонов. Из госпиталя я. Пароля не знаю, кто там мне его скажет?

— Стоять на месте!

— Стою. Разводящего вызови, неохота мне тут мокнуть…

Разводящим оказался смутно знакомый боец из третьего взвода. Увидев меня, он раскрыл рот.

— Ты?! Живой?!

— Нет, поп с причетом. Неужто не видишь?

— Откуда?

— Сейчас — из госпиталя. А если вообще… тут долго рассказывать нужно. Мне бы к ротному. Доложусь, а уж потом…

— Пошли, об чем вопрос-то? Чапай за мной, покажу…

Капитан отыскался в небольшом домике. Стекол в окнах не было, неподалеку была воронка от мелкой бомбы. Видать, стекла взрывной волной вынесло. Окна были частично забраны досками.

Разводящий постучал в дверь, и дождавшись ответа, толкнул ее вперед.

— Товарищ капитан! Разрешите доложить? Боец Леонов…

— Ты?!

Отбросив в сторону стул, ротный шагнул ко мне и крепко обнял. Отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и стал рассматривать.

— Похудел… отощал… откуда тебя к нам занесло?

— Долго рассказывать, товарищ капитан. Воевал я, не на печке сидел…

— Расскажешь! Вечером зайдешь! Сейчас в роту давай, будешь за старшину, его третьего дня убило.

— Так я же…

— Ненадолго ты у нас задержишься. Это уж к бабке не ходи… Представление на тебя ушло, правда, думал я, что ты того, погиб уже…

— Повезло…

— Рахимов, — повернулся к разводящему капитан. — Свободен! Можешь идти. А ты, Леонов, останься пока…

Разводящий козырнул и вышел за дверь.

— Садись! — Романов указал мне на лавку. Поднялся и, подойдя к висящему на стене вещмешку, вытащил из него флягу. Поднеся к уху, встряхнул, удовлетворенно кивнул головой и положил ее на стол. Достал оттуда же банку консервов и буханку хлеба. Пододвинул это ко мне.