Борис Орлов - В окопах времени Страница 57

— Ну, не все так просто. Тут есть технический аспект и есть психологический. Только и тот и другой до 22 июня 1941 года были скрыты, — ответил Упырю Кот, выбивая из пачки очередную «Беломорину».

— Ну, давай, не томи! — затеребил Кота Шмель.

— Ну, с техническим все просто, — продолжил Кот, — «сорокапятка» — основное орудие РККА в 1941 году и не только пехотное, но и танковое. Конечно же, танки с танками не воюют, но…война есть война. Однако есть разница, чем воюешь! В нашей реальности большинство снарядов для «сорокапяток» с трудом пробивали 30 миллиметров на дальности 500 метров при условии попадания в броню под прямым углом. Чуть броня толще или чуть угол в сторону от прямого — трындец — снаряд раскалывался. Что это означает в бою, понятно? Поясню на примере Курской битвы, когда нашим танкам для того, чтобы подбить немецкий «тигр», приходилось подкрадываться с боку. Успевали подкрасться далеко не все! Чаще — сгорали на подходе. Так и в сорок первом — наши начали войну со снарядами, которые не могли пробить броню «чехов», «троек», «четверок» и «штуг». Поймал наш танкист, артиллерист в прицел немецкий танк — выстрел! Снаряд попал в немца и раскололся. Немцу хоть бы что, а нашего он ответным выстрелом снимает. Конечно же, нашли способ — попасть в гусеницу, танк противника развернет бортом — и тогда ему в борт. Но это ДВА выстрела! А чтоб одним… Только «единички» и «двойки» можно было сразу. А так — как минимум два выстрела. То есть на один танк нужно два противотанковых орудия, ибо уже после первого выстрела сопровождающая танки пехота гвоздила артиллерийский расчет из пулеметов или минометов.

Здесь же, вместо 30 миллиметров пробивает 40 при угле встречи в 30 градусов, а под прямым углом — все 50 миллиметров! То есть можно с 500 метров бить в лоб почти все немецкие панцеры, за исключением самых последних, с сильной экранированной и разнесенной броней. Что это означает на практике? То, что «панцерваффиста» век не долог». Нашего противотанкиста век тоже не долог, но размен идет не так, как в «нашем» сорок первом. У нас получалось — пушка с расчетом за разбитую гусеницу, здесь получается — пушка за танк. Причем зачастую расчет пушки выживал, а вот танкистов крошили наши пехотинцы. Тут, кстати, плавно наступает психологический момент, ибо «ничто так не радует, как пожар в доме у соседа» — американцы при Перл-Харборе радовались как дети, видя падающие японские самолеты, и стреляли по ним даже из револьверов, а один так ваааще гонялся за торпедоносцами на башенном кране, пытаясь сбить низколетящие самолеты его стрелой. Так и тут — увеличение танкового падежа у противника повышает моральный дух у своей пехоты, которая держится дольше, стреляет увереннее и уменьшает число супостатов, напавших на нашу Родину, значительно в большем количестве.

Конечно же, чудес на свете не бывает, и нашу оборону немцы проломили, но… то тут, то там у них пошли накладки — и психологические и технические. Психологические — это когда «панцерваффисты» вдруг осознали, что слишком узок их круг становится, что жареных тушек геноссе за неделю боев на Восточном фронте гораздо больше, чем за неделю боев во Франции. И в атаки стали рваться уже не так рьяно, ибо каждая атака, точнее, каждая бесценная арийская жизнь, могла быть прервана болванкой какого-нибудь чокнутого расчета русских «ягеров», которые десять дней в окружении питались древесной корой и катили свое орудие с последним снарядом по болотам, и все из упрямства — найти дойчепанцер и жахнуть бронебойным. Что до технических проблем у немцев — им стало «не хватать» сил для завершения прорывов и замыкания котлов, ибо то там на три танка больше потеряли, то там еще пять танков у них сожгли — ну я про сравнение с нашей реальностью. Именно поэтому Минский котел у них получился больше похожим на дуршлаг, а потом и вовсе рассыпался. Тут ведь и обратный эффект: если попал первым и остался жив — стреляешь дальше по врагу. А врагу, понесшему потери, нужно предпринимать новую атаку, а и нечем и боязно. Тот там пара часов, то здесь сутки, то там еще один час — в итоге — немцы замедляются, а наши получают возможность подтянуть подкрепления, подвезти снаряды, сформировать лишние дивизии и перебросить их.

— А немецкая экономика?

— А немецкая экономика работает по старинке. Шпеер пока еще не у власти и тотальной мобилизации не было. И поэтому темпы «воспроизводства» «панцеров» отстают от темпов их «убыли» на Восточном фронте. У нас, конечно же, тоже снизились из-за эвакуации части промышленности, но Сталинград и Ленинград танки штампуют, Харьков тоже штампует, хотя и Питер, и Харьков частично уже эвакуированы. Но самое главное — немцы забуксовали и потеряли темп, и прошли «точку невозврата». Теперь, даже если поставить во главе экономики Третьего Рейха Шпеера, ничего у немцев не получится — наши сумели отмобилизовать армию и использовать для мобилизации население тех областей, которые в нашем мире немцы к осени 1941 года сумели захватить. И урожай успели собрать. Немцы же… У них теперь на Восточном фронте мясорубка похлеще Вердена — причем на ВСЕМ фронте. В 1941 их, конечно же, не раздолбают, но в 1942 им придет пушной зверек — почти вся профессиональная армия, с которой они начали войну, уже сгорела. Новые зольдаты не имеют боевого опыта и нормальной подготовки — их не успевают обучить. Они скоро будут по качеству, как наше ополчение 1941 — энтузиазма много, а навыков практически никаких.

И если подвести итог — то автором здешней развилки является весь советский народ и Красная Армия. Народ дал армии «кувалду потяжелее», и процесс пошел….

— Так куда поведем свой народ «веселиться»? — заерзал Шмель.

— Тут нужно подумать, — хищно улыбнулся Кот, расстилая карту Восточной Европы. — А если, например, провести рейд с севера от берегов Балтики на юг до берегов Черного моря? Пройти по тылам и армейским складам вермахта?..

— Мысль хорошая, — засмеялся Упырь. — Только карта немножко не того масштаба…

Скалистый — Москва, 2009 г.

Валерий Белоусов

ПОКАЯНИЕ ИМПЕРЦА…

«Но прихрамывая, шелДруг мой безучастно,Через Балх на Кандагар,ПоПяндшеру шел…И смутили слух емуПеснею прекрасной —Чтоб с улыбкой умирал,Погибал с душой…И вставала рядом,С пулей, со снарядом,Песенка о добрых кобрах,О дневных нетопырях…О казармах светозарных,О шакалах благодарных,И о радужных холерных лагерях…

Хрясь! Стеклянный пузырек разлетелся на мелкие брызги. Грязное чернильное пятно медленно потекло вниз, заполняя высеченные на карельском граните буквы печально-строгой надписи…

Да, не знали ребята, медленной, мучительной смертью умиравшие в черноте неторопливо заполняемых ледяной балтийской водой отсеков «малютки» с гордым именем «Месть», что когда-нибудь их назовут оккупантами, палачами свободы и русскими свиньями…

«Эльцын! Эльцын!» — радостно скандировала небольшая толпа имя некоего политического перевертыша, который что-то комплиментарное схрюкнул со своего обычного перепоя в адрес сторонников неззааавииисссимой рееесспууубликки…

Впрочем, малочисленность толпы объяснялась достаточно просто… откуда здесь, в старинном флотском городке, который всего на пятнадцать лет моложе Петербурга, и который, кстати говоря — основан тем же Царственным Саардамским Плотником, эстонцы?

Рогервик… Балтийский Порт… Балтийск! Вся жизнь этого уютного, расположенного на полуострове Пакри городка издавна проходила под гордой сенью славного Андреевского стяга…

И железную дорогу-то проложили в Ревель только потому, что лежал этот самый крупный город Эстляндской губернии — по дороге к Балтийску.

(Вопрос на передачу «Что? Где? Когда?» — сколько букв «н» в правильном написании слова Таллин? Верный ответ — ни одной… Ревель!)

Это только в период кукольной независимости уродливого детища Версаля жители лимитрофа, не умеющие в силу своей имманентной тупости правильно выговаривать слова на человеческом языке, исказили имя Балтийска до Палтиски…

А после возвращения Прибалтики в дружную семью, которую навеки сплотила Великая Русь, либеральный интеллигент Л.П. Берия не велел переименовывать городок — мол, надо уважать слабости туземцев… да, добр был этот замечательный человек! Доброта его и погубила…

Разумеется, в городке, в котором проживали 8100 человек тридцати одной национальности, эстонцы составляли около двух тысяч (точнее, 2156 тупых, или вернее — тормознутых, голов…)

Однако мал клоп — да вонюч…

Никогда не забуду, как я шел однажды мимо школы… а навстречу мне выходит со школьного двора девочка лет десяти и ведет за руку братишку-первоклассника…