Евгений Витковский - Павел II. Книга 1. Пронеси, господи! Страница 58

Кушали и кушали. Лихой Рыбуня только раз за весь обед сорвался и гаркнул, — но не чреватое политическими осложнениями «Москва — Пекин», а совершенно уместное: «Здравия желаю, господин генерал!» — «И ты будь здоров», — ответил Георгий Давыдович и, двинувши в воздухе рюмкой в сторону попугая, оную тут же и выпил. А полковник знай себе метал на стол деликатесы, понимал, что для него лично никакого другого пути к сердцу шефа нет. После долмы, за бастурмой, перекурили; дед откланялся, Наталья тоже, Георгий Давыдович ей ручку поцеловал и сказал, что Елена тоже в гости придет, как только с Тайваня вернется. Остались вдвоем и только тогда расстегнулись.

— Врагов читаешь? — напрямую, но очень доверительно спросил генерал, разумея машинописные и размноженные ксероксом тексты передач «Голоса Америки» и «Свободы». Аракелян кивнул и генерал продолжил: — Ну, и что скажешь? Как тебе эта новость с Романовыми?

— Никак, Георгий Давыдович, кому нужны теперь в России Романовы? неуверенно ответил Аракелян, у него до сих пор не шел из головы давнишний уже теперь разговор с Абрикосовым.

— А напрасно, Игорь. Все на свете надо принимать в его данности!

Аракелян ничего не понял, но на всякий случай повинно склонил голову. Шелковников продолжил:

— И Романовых надо принимать в их данности! Мало мы монархистов разоблачили за годы советской власти? Нет, не мало. А что это значит? А это значит, что монархистские настроения все еще сильны как в нашей стране, так и за рубежом, даже, исходя из конкретных данных, все усиливаются в настоящее время и, можно предположить, будут все более усиливаться в дальнейшем. А что это значит? Что, вот скажи мне на милость, если уж ты занимаешь высокую должность в нашем комитете, если уж ты отвечаешь за спокойный сон детей нашей родины, что все это означает?

Аракелян, сердце которого сквозь кюфту, обреченно булькающую в желудке, медленно проваливалось в пятки, на всякий случай непонимающе кивнул, словно бы с повинной пришел. Шелковникова это удовлетворило и он продолжил:

— А следует из этого, дорогой Игорек, что Романовых нам ни в коем случае со счетов скидывать нельзя! Сейчас, и только сейчас, нам предстоит самый последний и самый решительный бой! Законна ли советская власть? Безусловно законна. Достаточно ли законна? Постороннему взгляду, конечно, покажется, что достаточно. Но ничто не может быть признано достаточным в самодостаточности, когда речь идет об укреплении основ законности советской власти! Законная власть в нашей стране, как ясно, надеюсь, каждому пионеру, должна не просто оставаться законной, она должна неустанно утверждаться в своей законности, становиться все более законной!

— Неужели вы, Георгий Давыдович, всерьез думаете, что за этими самыми старшими Романовыми стоит какая-то сила? — вякнул полковник.

— Ого-го! — заколыхался генерал, раскуривая армянскую сигарету (с виргинским табаком, правда, но это ему лично и еще знаменитому генерал-композитору Мелкумяну такие набивали). — И еще какая сила! Говорю тебе, бой предстоит очень и очень решительный!

Аракелян еще раз склонил голову, выражая готовность на таковой бой идти вслед за свояком. Червь, точивший его сердце, вырос до размеров хорошей анаконды.

— И еще скажу тебе уже не по-служебному, Игорь. Может, это тебя и удивит, но заявляю тебе со всей партийной категоричностью: в другой раз обращаться за консультацией к полковнику Абрикосову я тебе запрещаю! Без моего на то заблаговременного разрешения, разумеется. Кстати, выпей моего личного, капитан, дайте полковнику пятьдесят граммов!

Возникший из-за двери Сухоплещенко поднес в серебряной стопочке немного темно-коричневой жидкости. Шустовский коньяк десятого года сделал свое дело очень быстро, полковник, начавший терять сознание, пришел в себя. Так вот что за связи отыскал Шелковников через деда Эдю! Так вот отчего он, Аракелян, жил в попугаячьем дерьме. Но делать было нечего.

— А кофе где? — спросил Шелковников бодро.

Кофе через минуту внесла Ираида, — как ни странно, именно кофе она варить научилась. Джезва для хорошего кофе должна быть все время более или менее одна и та же, но в доме Аракеляна это не получалось, их разгрызали и употребляли на заточку клювов попугаи. Однако несколько лет назад генерал подарил свояку две привезенных из секретной поездки на Цейлон джезвы, — их попугаи почему-то оставили в покое. Вот в них-то и внесла кофе Ираида, и, судя по реакции генерала, кофе и на этот раз получился хороший. Сам Аракелян никакого вкуса не ощутил. А Шелковников выпил чашечку, застегнулся, встал и откланялся.

— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Так что подумай, Игорь, на досуге над моими словами. Нам, еще раз повторяю, предстоит очень решительный бой, и будет очень печально, если мне в этом бою придется воевать не с тобой, а тебя… Это был бы неравный бой, дорогой… — зловеще закончил генерал и, кивнув, вышел вместе с телохранителями.

Аракелян закрыл за ним дверь и затворился в туалете. И тут же с кухни раздался дикий вопль, почти сразу, шаркая, пробежал туда дед: он-то первый понял, что невоспитанный Пушиша опять клюнул Ираиду. Но Аракеляну было уже не до того.

Потом он с трудом дошел до своего кабинета и затворился там. Налил полстакана забытого телохранителем «Еревана». Коньяк, с нетипичным количеством градусов — 57, проскользнул по пищеводу, обожженному рвотой, и не принес облегчения. Тогда Игорь Мовсесович присел к письменному столу, взял себя в руки и включил радио. Раз уж ему велели слушать — он будет слушать их сию же минуту, не дожидаясь утренней расшифровки. Аппаратура, слава Богу, была у него такая, что никакие хилые глушилки «Голос Америки» не удушали. Часы показывали четверть десятого, информационный выпуск он уже пропустил, «События и размышления» шли в программе предыдущего часа. Так что сейчас могло оказаться что угодно.

«…икрофона Аделаида ван Патмос, — бодро прощебетал приемник. Начинаем программу „Из мира коллекционеров“, в которой расскажем вам о редчайшей находке нью-йоркского нумизмата и о происшедшем из-за нее аукционе. После окончания этой передачи наш сотрудник Альберт Пунявский в программе „Меланж за декаду“ расскажет нам о загадочном городе, возрождающемся из руин каждые десять лет. И в конце часа новости медицины».

«Будь ты проклята, — подумал Аракелян. — Ничего о Романовых». Но решил принять и такое меню — чтоб не оставаться наедине со страшными словами Шелковникова. Прозвучало несколько тактов музыки, вроде той, под которую в «Иллюзионе» немые фильмы крутят. И опять полилась передача, заструился щебечущий голос вечной Аделаиды ван Патмос, уже тридцать лет слушал Аракелян его по радио, и еще два мужских голоса тоже отличал — из них один, впрочем, вещал по Би-Би-Си, — прочие сливались в памяти.

«Может ли стоить рубль — сто тысяч долларов? Этот вопрос многим нашим слушателям покажется, может быть, бессмысленным, чтобы не сказать — глупым. Ведь по официальному курсу рубля, который, как известно, много выше его реальной покупательной способности, — цена советского рубля составляет неполные два доллара. А ведь эта цена сильно завышена, советский рубль не котируется на рынках мировой валюты! Как же может рубль стоить сто тысяч долларов? Кто согласится заплатить эти сто тысяч за него? Ответ на этот кажущийся неразрешимым вопрос прост. Такую сумму за рубль с удовольствием заплатит любой состоятельный нумизмат. Конечно, не за простой рубль. Лишь некоторые рубли — а такую монету чеканят в России с середины семнадцатого века — стоят на рынке по-настоящему дорого, как например рубль 1825 года с профилем никогда не царствовавшего императора Константина Первого…»

«Уж это мы знаем, — подумал Аракелян. — Дед для Ромео еще в позапрошлом году „Гангут“ купил за две с половиной, положил неведомо куда и сказал, что к совершеннолетию подарит, — но оказалось, что дедово совершеннолетие — это двадцать один, другого дед не признает, ждать еще Ромке того рубля и ждать…» — Несколько фраз диктора промелькнуло мимо сознания полковника, а голос Аделаиды тем временем продолжал:

«… в американских коллекциях. О своей находке Батлер сделал доклад в Нью-Йоркском нумизматическом обществе, упомянув при этом, что, возможно, предложит обнаруженный уникат к продаже на аукционе в связи с тем, что русские серебряные монеты не входят в круг его основных нумизматических интересов. Как сообщают, еще до окончания доклада Батлера известнейший английский нумизмат лорд Бэнкс прислал Батлеру записку, где предложил ему двадцать тысяч долларов, — возможно, намереваясь предложить и большую сумму…».

«Совсем как мы с дедом торговались», — грустно подумал полковник.

«Многие слушатели, возможно, задают себе вопрос: каким образом рубль с портретом и вензелем императора Александра Первого мог быть отчеканен в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, когда императора уже тридцать лет не было в живых, а на престол только что взошел император Александр Второй, его племянник? Возможно, те из наших слушателей, кто слушает по четвергам программу Людмилы Густер „Среди книг“, уже знают о том, как потрясла в последний месяц умы американцев ставшая бестселлером книга Освальда Вроблевского „Федор Кузьмич: конец тайны“, выпущенная в ноябре издательством „Будрыс“. Возможно, именно потому, что какая-то часть правительства и, несомненно, часть царской семьи знала о том, что царь Александр Первый жив, и после смерти императора Николая ждала возвращения на престол законного правителя, — возможно, императорскому монетному двору были даны инструкции конечно же, сразу отмененные, — отчеканить рубли, подобные обнаруженному Батлером. Возможен и другой вариант, а именно, что известнейший уральский промышленник Димитрий Свиблов, приверженец негласно отрекшегося от престола императора, отчеканил эти монеты на своем знаменитом „подземном дворе“, раскопки которого были начаты перед самой революцией и до сих пор не доведены до конца, если верить сообщениям советской печати. Но самое важное для коллекционеров то, что обнаруженный уникат безусловно не является подделкой, ибо, исходя из данных спектрального и других проведенных анализов, монета изготовлена из уральского серебра в середине прошлого века и тогда же некоторое время находилась в обращении, чем объясняется некоторая потертость портрета. Именно это и привлекло многочисленных фанатиков-нумизматов на аукцион, состоявшийся в Бруклине двадцать девятого ноября. Единственный пока что в Соединенных Штатах рубль, уже получивший у нумизматов имя „Старший Александр“, был продан в итоге за сенсационную цену в девяносто шесть тысяч долларов известному американскому нумизмату и торговцу…»