Алексей Махров - Спасибо деду за Победу! Это и моя война Страница 6

– Nicholaus Merten. Schütze. Und der Regimentsnummer sage ich nicht![2] – огорошил пленный. – Wer seid ihr? Ihr seid doch keine Militaergeheorige! Wie habt ihr die Soldaten der Wehrmacht anzugreifen gewagt?![3]

– Ах ты, сука… – почти весело сказал я, примериваясь хорошенько пнуть обнаглевшего ганса в раненое плечо. Чтобы сразу мозги прочистились. Но меня внезапно позвал Барский.

– Игорь! – каким-то странным голосом громко позвал Миша. – Игорь, подойди сюда!

Я резко встал и обернулся. Мелькнула мысль, что возвращаются немцы на броневике. И не одни, а с подкреплением. Но нет – Миша не смотрел на дорогу. Он в упор глядел на лежавший на клумбе ворох тряпья, вокруг которого пять минут назад фоткались фашисты. И что тут особенного? Я присмотрелся, и вдруг пелена упала с глаз – это был вовсе не тюк с тряпьем. Посреди желтеньких и красненьких цветочков ничком лежала женщина. А поверх нее лежала большая мохнатая собака. Так вот где смотрительница переезда и ее единственный защитник!

Причем креативные европейцы не ограничились простым убийством пожилой женщины и собаки. Из их трупов они создали артобъект – железнодорожнице подогнули колени и задрали юбку, а собаку разместили на ее ягодицах. Некрофилы, блядь…

Волна горячей ярости затопила мозг. Что-то изменилось на моем лице, да так, что Барский отшатнулся. Я на деревянных ногах шагнул к фашисту и без замаха ударил его в живот трофейным штык-ножом. Потом еще раз и еще… с проворотом, чтобы уж наверняка… С такими ранами он сразу не сдохнет, какое-то время помучается. Просто убить это… животное – подарить ему спасение. Нет, легко он не умрет! Эх, будь у меня хотя бы час… Он бы узнал, что мы в Сербской Крайне с боснийскими снайперами делали, когда они имели глупость попасться нам живьем…

…Горы, горы… Красивые они, заразы, вот до жути красивые, до дрожи, до смерти! А весной – особенно… Как же, мать его, назывался этот городок? Расстреляйте – не помню. Можно, я буду называть его «городок гаубицы»? Почему такое название? А потому, что именно в этом городке мы оставили одну из двух наших М-30. Микротрещины в наружном цилиндре накатника. После первого же выстрела начинал «плакать». Ну, капли гидравлического масла на поверхности. А в последний раз, при обстреле боснийских позиций, она так хорошо плюнула этим маслом, что у Витьки-Тракториста полщеки обожгло. В самую мордуленцию харкнула. И попала так точно, как снарядами никогда не попадала… Короче, мы ее на ремонт оставили. А сами дальше двинули. «Сами» – это шесть грузовиков, две пушки ЗиС-3, одна гаубица М-30 и три десятка лбов из той породы, которым дома не сидится, а все хочется отыскать приключений на свою жопу. Чем мы, собственно говоря, и занимались последние… ну, неважно сколько месяцев, на территории Республики Сербской, которая отделилась от Боснии и Герцеговины, которые, в свою очередь, отделились от Югославии.

Сначала-то мы в минометчики угодили, но после – после минометчиков сильно много стало, вот нас в артиллеристов и «переквалифицировали», так сказать. По чести, по совести, пушкари из нас были, как из дерьма – снаряд, хотя это – только поначалу. Потом подучились, попрактиковались, и вот, пожалуйте: восьмой отдельный артиллерийский дивизион, приданный корпусу «Дрина», – прошу любить и жаловать! Отправлен блокировать Жепу. Да не жопу, а Жепу – городок такой. Босняки там окопались, а у сербов к ним вопросы накопились. Очень хотелось уточнить: а что это вы там с детишками, бабами и стариками сербскими натворили? Ну, нам тоже приперло немаканных об том порасспрашивать, вот и бабахали мы со всех стволов по обрезанским позициям. Хорошо так бабахали: после нас – только лунный ландшафт и оставался. Ну да не о том речь…

В тот день мы перебазировались. По своей территории, да всего на пятьдесят километров – чем не туристический маршрут? Тем паче что погода хорошая, сами сытые, довольные и все у нас – зашибись!

Едем, значит, и дорожка такая – ну, не то, чтобы горный серпантин, а, в общем, предгорья. Едем час, едем два… Полста кэмэ – это по прямой, а по дороге гораздо больше получается. Вот так и катимся себе, под ясным синим небушком да ясным ярким солнышком. А время – к обеду. Значит, вставать где-то надо, и чтобы водичка рядом, и кустики – ну, чтоб после обеда далеко не бегать… О! Вот как раз такое местечко и нарисовалось! Дергает меня Сашка-раз за рукав – смотри, мол, командир, место-то какое! Прям по заказу…

И ведь не сказать, чтобы я новичком был, и ведь знал, что самое красивое место на войне почти наверняка дорожкой к кладбищу окажется, а вот поди ж ты! Кивнул башкой, ровно болванчик фарфоровый, и весь наш дивизион туда и свернул. И встали, точно бараны перед бойней, – в линию. Так выезжать потом проще будет…

Выгрузились, харчишки какие-никакие достали, расселись. И словно забыли, что вообще-то – война вокруг! Костерок развели, жизни радуемся. В ручейке водички набрали, чаек кипятим, лясы точим. Вот как домой вернемся – ух какая жизнь начнется. Ребенок на то время только у меня был, так парни насели: расскажи да расскажи, как с ребятешком живется? Рассказываю, по ходу – хлебушек с мясом жуем, заварку в котел бросили: сейчас попьем горяченького, оправимся по кустикам, да и дальше двинем. И тут…

Выстрел я не сразу услышал. Только увидел, как у Макса – Бродя его кличка была, – так вот, у Броди голова дернулась. И лег он лицом в землю. А выстрел только тогда по ушам и ударил…

Тут столпотворение вавилонское началось. У половины парней автоматы в грузовиках лежат, бронники у всех – там же. Разленились. Половина тех, что с оружием, – вокруг палят бестолково, а вторая половина – к грузовикам рванула. И снова один выстрел через весь этот грохот пробился. И Вовчик – не Черный, а второй, не упомню уже кликуху его, – на задницу – шлеп! А потом на бок валится, а затылка у него – нет!..

Тут уж все палить похерили – и под грузовики да за орудия. Съежились, будто кролики, каждый норовит в землю вжаться, чуть не вдавиться в нее. Ан хренушки – в каменистую землю не больно-то вожмешься. А под грузовиками – страшно. В кузовах, между прочим, – снаряды лежат. Сейчас пуля в бак прилетит – и всем коллективный песец!

Нам бы до тех стволов, что в машинах лежат, добраться – глядишь, чего бы и сладилось, а то ведь оба пулемета – там, автоматы – только у двенадцати человек, да и то – у четверых уже патроны на исходе. А эти – снайперы, сволота такая! – чего вытворяют? Один нам головы поднять не дает, а второй тем временем с фланга к нам и – бабах! Лешка-Седой вон – лежит, весь в крови, рот только беззвучно открывает, ну, как рыба пойманная. От боли голоса нет. Ему сейчас промедол срочно вколоть надо – шок снять, а попробуй-ка, сунься к нему. Я попробовал – еле назад прянуть успел. Пуля в камни возле самого моего носа долбанула – глаза крошкой запорошила. Еще бы чуть – я бы там и остался…

Лежим, в землю врасти стараемся. Сначала ужас накатил – вот как если в жаркий день ведром ледяной воды обдать. Руки-ноги – ватные, пальцы занемели, словно отлежал их. «Стечкин» из кобуры минут пять тащил, все вытащить не мог. А когда вытащил, как посмотрел на него – хера ли с тебя толку, товарищ «АПС»? Ты ж даже в самых смелых своих фантазиях и до половины расстояния, что до снайпера, не добьешь. Он ведь, гнида, может, метрах на восьмистах работает, а я тут… Кандидат в двухсотые…

Третью двухсотку нам минут через пять нарисовали. Старого, ну то есть ростовчанина Андрюху Старкова. Он бросился было к грузовику, тут его и… Как тетерева, на взлете… А что мы могли? Разве что выть. И только пули по металлу – дзинь! Да по камушкам – джик! Лежим, ждем, когда по телу «туп!» будет…

Когда Владик-Волчар – Волоков его фамилия, – свалился с пулей в плече, мне вдруг как-то по фигу все стало. Нет, страх не прошел, в смысле совсем, но вдруг такие мысли в голову полезли – ой, мама! Вдруг стукнуло, что вот лобстера я жареного никогда не ел, да теперь видно уже и не поем. И тут же вдогон прилетело: зато я знаю, что анчоусы и кильки – одно и то же. И снова грустная мысль: девственницы у меня никогда не было, а дело к тому идет, что уже и не будет…

Вот еще травинки, которые прямо рядом с моим лицом торчат, считать начал. Травинки чахленькие такие, бледненькие. Так ведь и не сезон еще для них – чай, не май месяц. Восемь их, травинок этих было. Две повыше, остальные – совсем маленькие. Вот смотрю на них и думаю: они вырастут, а я и не узнаю – чего хоть это за травка такая?..

У нас потерь прибавилось. Еще один «двести» и пара «триста». Седой кричать начал. С Волчарой, дуэтом. А мы сделать ничегошеньки не можем. Оружия нет, да еще снаряды эти… Того и гляди, взорвемся…

И тут вдруг подумалось мне, что вот так подохнуть – дело последнее. Что ж мы им, ягнята, что ли? Которые молчат? Рукой парням показал – мол, надо всем разом на грузовики рвануться. Оружие возьмем – раз, а то еще и засечем, откуда к нам эти пули-пташечки прилетают? Может, хоть не завалим, так хотя бы попятнаем этих тварей!