Михаил Ланцов - Русский медведь. Царь Страница 6

Станислав предпринял три попытки штурма укрепленных позиций русских, но его войска неизменно отходили с колоссальными потерями. Даже до редутов дойти не смогли.

Смеркалось.

Лещинский с грустным видом сидел в своей палатке и думал о том, как ему выкручиваться. По предварительным оценкам его армия потеряла около пятнадцати тысяч человек, оставшимися лежать на подступах к редутам. И нужно было что‑то срочно придумывать, дабы не сточить всю армию об этот крошечный камешек.

А рядом несколько старших офицеров подбивали его завтра учинить дуэль артиллерийскую, благо, что пушки у него есть. Причем не просто так, но в качестве отвлекающего маневра, чтобы войскам скрытно обойти позиции русских, зайти им в тыл и решить все дело решительной атакой.

— Но ведь там только узкая дорога и неудобья сплошные!

— Даже если несколько рот пройдет, это вызовет переполох у них и позволит нам атаковать во фронт без столь ужасного и губительного обстрела. Предлагаю послать кавалерию. Атаковать редуты во фронт все равно ей нельзя.

— Хотите дать возможность нашим гусарам взять реванш за позор под Минском? — Усмехнулся Лещинский.

— Почему нет? Они с радостью поквитаются за обиду…

В общем, наутро, после того, как туман рассеялся, сто семнадцать пушек начали обстрел редутов. Войска же отдыхали. Лишь ближе к полудню доложился артиллерийский офицер — русские себя очень странно вели — не отвечали, хотя могли.

Послали лазутчиков.

— Проклятье! — Взревел Лещинский, когда ему донесли о том, что полдня его канониры жгли порох, расстреливая муляжи и земляные валы, в то время как русских на позициях нет и, судя по всему с ночи. А ведь сводная армия коалиции уже расположилась лагерем, полагая простоять как минимум трое суток. Нужно было срочно срываться и догонять.

Как несложно догадаться это обстоятельство породило беспорядки, которые всегда происходят при попытке резко поменять планы. Да что беспорядки. Натуральный бардак! Ведь его армия состояла во многом из совершенно не дисциплинированных войск Речи Посполитой, портящих своим присутствием даже дисциплинированную прусскую пехоту. Так что лишь на утро следующего дня удалось организовать преследование.

И сразу же начали неприятности.

Оказалось, что, отступая, русские раскидывали по дороге 'чеснок ', да не сплошными полями, а маленькими островками. То тут горсть этих маленьких вредителей бросят, то там. Из‑за чего резко снизилась скорость движения войск. Станислава это обстоятельство привело в натуральное бешенство. И, казалось бы, вновь ухватившись за хвост удачи, он с раздражение ощутил в руке несколько куриных перьев.

Дальше — больше!

Ближе ко второй половине дня, начали встречаться совершенно ужасные вещи — направленные фугасы. Хотя, конечно, никто не знал, как это правильно называется. Так вот — некоторые холмы и склоны рядом с дорогой иногда взрывались, осыпая преследовавшие русских войска, градом мелкого камня. Потери это причиняло невысокие. Все‑таки войска довольно сильно растянулись. Но нервировало это неимоверно. Особенно в связи с тем, что никак не получалось узнать, как это все работало. Тайники в земле, где отсиживались подрывники до наступления темноты надежно хранили свои секреты.

Взрывы, чеснок и безумная медлительность выводили Лещинского из себя. Он даже заснуть не мог, дергаясь и переживая. Пропал его знаменитый аппетит.

Станиславу жутко хотелось догнать эту ничтожную группу русских и втоптать в землю. Но он не мог. Физически не мог. Слишком мало в этой округе достойных дорог. Леса да болота. Вот и приходилось ему топтаться на месте под мелкими, пакостными ударами русских.

Но наконец, на седьмой день преследования, когда не только король, но и вся армия уже были доведены до белого каления, началось поле, которое запирали редуты с теми самыми войсками. Надо ли говорить о том, каких усилий стоило Лещинскому накопить войска перед началом атаки, не допуская горячие головы в бой сразу же.

И вот — знаменательный день, точнее утро шестнадцатого августа!

Сто тридцать тысяч солдат и офицеров выстроились напротив русских редутов с единственным намерением — пленных не брать. Вообще. Они хотели отомстить за эту жуткую неделю, унесшую порядка пяти тысяч человек и те страхи, которых они натерпелись.

Станислав важно кивнул, понимая, что теперь его пехота не остановится, и началась атака.

Не желая выделять какие‑либо резервы, он двинул вперед сразу всех мушкетеров и фузилеров, широким фронтом приближающихся к позициям противника. Стремясь, как бы их охватить. Зайти во фланги, которые как будто специально выглядели такими беззащитными…. Сто тысяч в едином порыве двинулись вперед.

Дистанция восемьсот шагов. Земля вспучивается от серии взрывов и в лицо наступающим войскам летят камни направленных фугасов, выкашивая целые роты. Но это только добавило бешенства. Ненависти.

Пятьсот шагов. Новая волна взрывов направленных фугасов.

Вот заработали винтовки русских.

Вот стали ухать картечи.

Но наступление продолжается.

Ненависть. Бешенство. Ужас. Все перемешалось в солдатах. Они хотели только одного — дотянуться до своих врагов. Их нежных тел, что так стыдливо укрывались редутами. И рвать их, раздирать голыми руками, зубами…. Наслаждаясь болью и смертью.

Сто шагов — новая, сдвоенная волна взрывов, идущая по отметке ста и двухсот шагов…. Но дым развеялся и, к удовлетворению Лещинского, его пехота продолжила наступление, несмотря ни на что.

И тут случилось то, чего он боялся больше всего — на его батареях, развернутых больше для порядка, начались рваться снаряды. Да, да. Те самые снаряды, поставившие жирную точку в Минском сражении.

Станислав затравленно оглянулся и с ужасом увидел, как по дороге, с которой еще недавно втягивались его войска, движутся русские. Теми самыми непривычными колоннами и явным намерением атаковать.

Бах! Бах! Бабах! Ухали тяжелые разрывы, обильно осыпая остатки батарей и кавалерийские порядки землей с осколками.

Бух! Рванул снаряд совсем недалеко от короля и что‑то толкнуло его в шею. Не очень сильно. Вроде как ком земли. Он потянул руку его стряхнуть и замер… поняв, что в руку бьет пульсирующая струя крови. Смерть…. Потекли его последние секунды. Но никаких мыслей не посетило его в этот момент. Ни сожаление, ни воспоминания о прожитых, наиболее ярких моментах жизни. Только цепенящий ужас, парализовавший все его волю. Стремительно нарастала слабость, вялость. А потом, когда стало темнеть в глазах, король усмехнулся, поняв, что это — конец. Совсем. Окончательно….

Август стоял с Петром на небольшой наблюдательной площадке, сооруженной на дереве, и наблюдал за ходом сражения. Теперь, после Минска, он уже не сомневался в победе. Даже не понимая, как этого добьется союзник. А потому ему было очень любопытно.

Вот прозвучал сдвоенный взрыв фугасов, приласкавших пехоту противника с фронта и тыла. Вот открыл огонь дивизион тяжелой артиллерии, накрывая ставку, кавалерию и батареи. Вот зашипели легкие пусковые установки, отправляя в воздух сотни небольших ракет, ставшие последней каплей в разгроме наступающей пехоты коалиции. Их взрывы были ничтожны. Но дымный след и звук полета добили психику союзной пехоты окончательно. Они побежали. Правда, вот еще не решили куда. Вокруг поля густой лес, болота, да россыпи чеснока по опушке. А обе дороги запирают русские войска, и кавалерия Петра, готовящаяся завершить разгром….

Глава 5

21 августа 1702 года. Варшава. Королевский дворец

Петр стоял у окна и смотрел на проплывающие где‑то вдалеке кудрявые облака. Его переполняла радость, хоть и приходилось сдерживать всемерно. Шутка ли — две тяжелейшие битвы против значительно превосходящего противника удалось с блеском выиграть!

— До сих пор не могу поверить, что мы победили. — Произнес Август, сидящий в кресте, за спиной царя. — Слишком несоразмерны были силы….

— Но все же, мы смогли это сделать, — усмехнулся Государь, присаживаясь напротив.

— Уже известны потери? — Поинтересовался курфюрст Саксонии. — Признаться, мне каждый раз казалось, что у тебя какие‑то заговоренные солдаты, которых ни сабля, ни пуля не берет.

— К сожалению, это не так. Шестьсот двенадцать убито. Триста семьдесят покалечено. И четыре тысячи сто пятьдесят ранено. Полагаю, что они вернутся в строй в течение года, максимум двух.