Дмитрий Дашко - Мы из Тайной канцелярии Страница 6

В доме были две комнаты. В одной Василий жил сам, другую сдавал постояльцам. Благодаря заступничеству Ушакова, копиист был избавлен от сущего наказания петербуржцев — солдат к нему на постой не определяли.

Вряд ли на весь город набралось бы несколько десятков подобных счастливцев. Своих казарм ни армейские, ни гвардейские полки не имели, потому в зимнее время на плечи горожан ложилась тяжёлая повинность по содержанию на собственном коште служивых людей. И не было никакой возможности избежать. Надлежащие ведомства за этим следили строго. От воинского постоя страдали дома даже именитых семей.

За квартиру Турицын запросил немного. Очевидно, в его глазах угроза Ушакова не выглядела шуточной. Сговорились, что заплатит Иван сразу, как получит первое жалованье. «Денег на скудность», то бишь «подъёмных», ему не выдали. Отец оставил сыну всего рубль, да и тот медными пятаками.

Василий отомкнул замок на дверях сдаваемой комнаты, пригласил рукой:

— Заходи, осматривайся. Хоромы не боярские, но чем богаты… Как тебе?

— Нравится, — сказал Елисеев, оглядываясь.

На самом деле он покривил душой. От постоянной петербургской сырости потолок покрылся пятнами плесени, с голых стен сыпалась штукатурка, деревянный пол противно повизгивал под ногами. Оконные рамы с частым переплётом света пропускали мало.

Мебельная обстановка была скудной: узкая скрипучая кровать, обшарпанный комод, письменный стол, возле которого стояли два стула с высокими резными спинками.

— Заселяешься? — спросил Турицын.

— Всенепременно, — кивнул Иван.

— Как обустроишься, приходи на кухню. Ты ведь голодный, поди? — не дожидаясь ответа, Турицын снова заговорил, а поговорить он любил:

— Кухарка аккурат через полчаса стряпать закончит, так мы с тобой поснедаем. Время к ужину клонится. Пора чрево насытить, слава тебе Господи! Шти капустные любишь?

— Люблю.

— И я люблю до обожания. Видишь, как много промеж нас общего! Значит, мы с тобой, Ваня, задружимся, а дружба в нашем деле неоценимая вещь! Давай, жду к столу. Ты, главное, не журись. Ко всему человек привыкает.

Турицын правильно истолковал чувства Ивана. Елисееву было непривычно. Петербургский быт совершенно не походил на спокойную размеренную деревенскую жизнь, к которой тот привык, а будущее пугало неизвестностью.

Кухарка у Турицына была наёмной. Приходила два раза в неделю, на выделенные Василием «экономные» суммы покупала продукты, приносила домой и стряпала нехитрую еду сразу на несколько дней.

Звали её Пелагеей. Росту она была высокого, формы имела необъятные и едва помещалась на крохотной кухоньке, но это не мешало ей ловко управляться с печью, горшками и ухватами.

Щи получились наваристыми, вкусными. Успевший нагулять аппетит Елисеев и сам не заметил, как опростал свою миску и тут же был вознаграждён за старания добавкой. Бездетной Пелагее худенький Иван казался совсем ещё ребенком. Она с умилением наблюдала за тем, как тот ест, смешно двигая челюстями и шевеля ушами.

После ужина на Елисеева навалилась тупая сытость. Желание говорить и чем-то заниматься пропало. Его всё сильнее и сильнее клонило ко сну.

Хозяин, заметив осоловелость постояльца, весело подмигнул Пелагее. Иногда та оставалась ночевать у Турицына и понимала его с полуслова.

— Ступайте почивать, сударь, — заговорила кухарка. — У вас глаза слипаются.

— Пожалуй, так и поступлю, — не стал спорить Иван. — Покойной вам ночи.

Он вошёл в свою комнату, разделся и упал в пропахшую сыростью постель. Ночью ему снилась полноводная Нева, по которой плыли корабли. На одном из них капитаном почему-то был его отец. Егорий Савелич, словно рыба, открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, но Иван, как ни силился, не смог разобрать слов. Ещё привиделась дочка Ушакова — Екатерина Андреевна. Она улыбалась и лукаво грозила пальчиком, будто Иван сделал что-то неподобающее, и это удивляло Елисеева ещё больше (он считал себя неспособным на неблаговидные поступки, особенно по отношению к молодой прекрасной барышне).

В таких странных снах прошла вся ночь.

За стеной долго скрипела и качалась кровать. Спящему юноше грезилось, что это шумят снасти, переваливавшегося с волны на волну корабля.

Спозаранку Турицын разбудил Елисеева тихим стуком в дверь.

— Пора вставать, соня! На службу опоздаем.

Торопливо позавтракав, они поспешили по ещё тёмным петербургским улицам. Пелагея эту ночь провела у Турицына, потому Василий откровенно зевал всю дорогу и сонно щурил глаза.

Ушакова ещё не было на месте, заданий от него не поступало. Пользуясь свободной минутой, наставник стал показывать Ивану подведомственное хозяйство. Сначала они попали в переднюю светлицу, где на посту стоял гвардеец в высокой гренадерской шапке. Выглядел он бодро, не в пример канцеляристам.

В прошлый раз Иван не обратил внимания на странный запах, царивший в здании. Не до того было. Теперь же он явственно чувствовал, что все помещения Тайной канцелярии не просто пахли — благоухали чем-то диковинным. Запах исходил от стен, от мебели. Казалось, он въелся в одежду, волосы и парики канцеляристов и не выветривался даже на улице.

— Ничего удивительного, — пояснил ментор. — Тут раньше аптека была. Всякими снадобьями в колбах китайских торговали. Запахи и по сию пору остались. Поначалу от них голова побаливает, а потом легче становится. Я уж и замечать перестал. Человек — скотина такая, что ко всему приноравливается.

Елисеев лишь покачал головой. Ему было страшно думать, чем пахнет в пыточной — иноземными лекарствами или людским потом, испражнениями и кровью. Но без пытки сыска не бывает.

За передней светлицей следовала секретарская. Тут были владения Николая Михайловича Хрущова, второй по значимости фигуры в Тайной канцелярии после Ушакова. Секретарь тоже отсутствовал. Ему дозволялось приходить на службу с опозданием, зато домой Николай Михайлович уходил, когда на дворе было темно, хоть глаз коли.

В судейской светлице выносились приговоры тем, кого уличили в преступлениях против Бога и Государства. Турицын туда Ивана не повёл. Лишь приоткрыл дверь, чтобы Елисеев увидел большой стол, крытый красным сукном. На столе серебряная чернильница. Возле стены зеркало в деревянной рамке. Тикали медные настенные часы. Строго глядел парадный портрет императрицы Анны Иоанновны.

— Мы тут, брат, редко бываем, — сказал Турицын. — Здесь всё больше важные господа да вельможи заседают, особливо, ежели негодяй попадётся преизрядный.

Они двинулись дальше и остановились возле нескольких маленьких конторок. Почти за каждой, поскрипывая перьями, трудился канцелярист. Одна ниша пустовала.

Её-то и заняли Турицын с Елисеевым.

— С сего дня трудиться будешь здесь, — наставительно проговорил Василий. — Я схожу в секретарскую за бумагами, а ты жди.

Вернулся Турицын с целой кипой папок. В них были черновики расспросных листов, которые копиисты переписывали, дабы придать документам надлежащий вид.

— Это тебе, это мне. — Василий принялся распределять папки. — Это тебе, это… это, пожалуй тоже мне. Не дорос ты до сего покуда. А вот сие для тебя в аккурат. Держи.

— Всё, братец, — сказал он, когда закончил, — можешь приступать.

Иван пододвинул к себе верхнюю папку из выделенных Василием, старательно очинил перо, взял стопку чистой бумаги, доверху наполнил чернильницу. Потрудиться предстояло на славу.

Глава 4

— Мне это не нравится, — тихо произнёс профессор Орлов.

— Что именно, Арсений Петрович? — удивился я.

— В последний раз максимально зафиксированное время «подселения» к реципиенту составляло около двух часов. Это был наш рекорд. Мы надеялись, что сможем увеличить это время, но плавно, небольшими шажками. Вы пробыли больше суток, ни на что не реагируя. Мы с огромным трудом вывели вас из этого состояния. Меня чуть инфаркт не хватил.

— Да, но ведь со мной всё хорошо. Я бодр и здоров как огурчик. Чувствую себя не как в первый раз, намного лучше. Нет жажды, меня не клонит ко сну, я не похож на сомнамбулу.

— Тем не менее, голубчик, вам надо обследоваться. Я уже связался с медиками.

— Арсений Петрович! Стоит ли?

— Стоит-стоит. Я несу за вас ответственность. Так что извольте завтра сдать все анализы. И строго натощак. Вот направления. Мне бы ужасно не хотелось нанести вашему организму вред. Даже малейший. Так что подстрахуемся, возьмём небольшую паузу. Не волнуйтесь, всё будет оплачено.

— Да я и не волнуюсь.

— Вот и хорошо.

Орлов одновременно с сочувствием и укоризной покачал головой.

Я не мог понять его волнений. Самочувствие и впрямь было отменным, меня просто переполняло энергией: хотелось танцевать, отжаться сто раз, крутануть на турнике «солнышко», пробежать стометровку…