Андрей Посняков - Посол Господина Великого Страница 6

Свернул с Детиничьего мостика на Новинку. Резко запахло гарью. В виду Софьиной усадьбы, на углу Новинки и Прусской, собралась толпа. Олег Иваныч пришпорил коня. Боже! На месте зажиточной боярской усадьбы догорало пожарище! Черные, обуглившиеся стены терема вот-вот должны были рухнуть… Спрыгнув с коня, Олег Иваныч, закрывая лицо мокрым плащом, бросился в терем. Слезящимися от дыма глазами осмотрел горницу, спальню, людскую. Пусто! Лишь на пороге молельни лежал лицом вниз какой-то мужик в сером армяке. Олег Иваныч рывком перевернул его на спину… Никодим! Слуга Софьи… В груди старого слуги торчал кривой татарский нож, по всей комнате тут и там рассыпались кровавые пятна.

– Там, в амбаре, люди, – еле слышно сказали сзади. Олег Иваныч обернулся, узнав в молодом парне дьяка посадничьей канцелярии. Молча кивнув, последовал вслед за ним. Отдышался, пока шел через двор, наполненный плачем. Кричали выпущенные из амбара слуги. Те, кому повезло не быть убитым и не задохнуться в дыму. Хорошо – снег всю ночь шел…

Присланная посадником команда складывала найденные трупы у обгоревшего забора. Средь обожженных тел изредка попадались и женские. У Олега заныло сердце. Подойдя ближе, он внимательно всмотрелся в лица погибших. Нет, никого из них он раньше не знал… хотя… вот та молодая девчонка – сенная Софьина девка, а тот парень рядом – конюх.

– Парень-то кинжалом заколот, – пояснил дьяк. – А девка – удушена.

Веселенькая история… Еще одна посаднику морока – поджог усадьбы, да еще на Прусской, в самом-то боярском гнезде – дело куда как серьезное, на тормозах не спустишь при всем желании.

Опрос по горячим следам не дал почти ничего. Ворвались ночью какие-то шильники, лица черными тряпицами замотаны, поди узнай – кто… Кого сразу убили, кого – в амбар. Что с боярыней? А вот этого не видали. Нет, вроде как возок за оградой стоял – кони ржали… впрочем, следы все снегом засыпало.

В задумчивости, полный тоски и самых нехороших предчувствий, поехал Олег Иваныч на Владычный двор. Владыко Феофил встретил его встревоженный, наслышан уж был о пожаре. Ничем конкретным не порадовал его Олег Иваныч, покачал головой да развел руками – расследование покажет, кто поджег да зачем. Подумав, попросил полномочия усилить – мало ль кого с усердием пытать придется.

– Ты, владыко, грамоту мне выдай особую, с печатью… чтоб не обижались посадничьи да послушались бы…

Выдал таковую грамоту Феофил. Поворчал, но выдал. И в самом деле, не каждая ж собака Олега Иваныча знает, а в грамоте сказано: «Владычьим именем да Божьим промыслом человек служивый Олег Иваныч имать право имеет да дознаванье производить усердно…»

К полудню посланный к усадьбе Ставра Олексаха, злой да уставший, – шарился по злачным местам ровно собака.

– Нет в городе Ставра, – отдышавшись, доложил он, – ни на усадьбе, ни еще где. Дьячок церкви Дмитрия Солунского – она рядом там – сказывал, вроде как под утро проезжал боярский возок с охраной, куда – Бог весть. Служки на Ставровой усадьбе вольготничают, вино твореное в корчме покупали – видать, и вправду уехал боярин.

– О палаче удалось вызнать?

Олексаха отрицательно качнул головой.

Олег Иваныч задумался. Зрел у него один план, не совсем законный правда, да и не очень продуманный… но… за неимением лучшего…

Подсев на лавке поближе к Олексахе, он что-то зашептал ему на ухо, косясь на дверь – не идет ли кто. Олексаха покивал, улыбнулся. Так и ушел с улыбкой.

Вечером, когда колокола новгородских церквей зазвонили к вечерне, Олег Иваныч, в лучшем своем платье, украшенном крученой золотой канителью, важно прошествовал в посадничью канцелярию.

Узнав его, посторонилась стража, выбежал на крыльцо молодой дьяк – тот самый, что на пожаре встретился.

– По бесчестным монетам новое есть ли? – строго поинтересовался Олег Иваныч.

– Так палач новый еще не приходил, гоподине, – замялся дьяк. – Вот-вот должен… А так у нас уже все готово – и огонь разведен, и кнут, и дыба…

– Молодцы! – похвалил Олег Иваныч. – Не то что наши, владычные… Сразу видно – порядок во всем. Как звать-то тебя, человече?

– Февроний-дьяк, – поклонился посадничий.

– Ну, вот что, Февроний, бери-ко стражу да скачи немедля на сгоревшую усадьбу, в засаду. Верный человек сказывал – вернутся туда шильники, не все богачество взяли.

– Сейчас! – дьяк кинулся одеваться, выбежал в сени… да вдруг вернулся обратно.

– Что, грамота нужна какая? – понимающе усмехнулся Олег Иваныч. – Ну, на! Чти…

– «Владычьим именем да Божьим промыслом человек служивый Олег Иваныч имать право имеет да дознаванье производить усердно», – шевеля губами, прочитал дьяк, вернул грамоту почтительно: – В таком разе – мы быстро. Эй, Почин, Дмитрий… Собирайтеся живее!

Выбежал… снова вернулся:

– А как же охрана, господине? Стража-то к утру придет!

– Ну вот мы до утра тут и посидим, с катом-то новым, поспрошаем шильника да покараулим. Да не бойся, дело это долгое. С усердием пытать будем, сам знаешь, каков злодей-то!

– Да уж, молодой да упорный. Ну, успехов вам!

С этими словами дьяк Февроний ушел окончательно. Заржали на дворе кони – понеслись на Прусскую. Флаг вам в руки…

В сумерках подъехал к посадничьей канцелярии закутанный в бобровый плащ человек на рыжем коне. Поднялся по скрипучим ступеням крыльца, отворил дверь…

– Я кат охочий, от Ставра-боярина, – ухмыльнулся, тряхнув бороденкой козлиной.

– Давно ждем! – обрадованно воскликнул дьяк – молодой беловолосый парень с гусиным пером за ухом и хитроватой мордой. – Сейчас и попытаем…

– Так ты что, один тут, что ли? – подозрительно огляделся кат.

– Все в порубе давно, тебя только и ждут. Спрашивали, на дыбе можешь ли?

– Могу и на дыбе, – важно кивнул палач. – Всяко могу. Ну, веди, человече.

По узкой лестнице спустились в поруб. Дрожало вокруг слабое пламя факелов, разбрасывая по стенам длинные черные тени. С поросших зеленым мхом камней сочилась вода.

Ведущая в темницу дверь, обитая железом, была приоткрыта. Молодой дьяк, осторожно постучав, вошел, пропуская вперед палача.

На широкой скамье, за руки-ноги привязанный, лежал лицом вниз софейский отрок Гришаня. Спина отрока была заголена, напротив скамьи разложены орудия пыток. Реберный крюк, кнутья, плети-кошки, ногтяные иглы да деревянные клинья – вбивать меж пальцами. Незнамо откель и взялись – редко кого пытали в Новгороде.

Рядом с отроком сидел важный дьяк или даже боярин в богатом плаще с накинутым на голову капюшоном и перебирал в руках приспособления для снятия кожи.

– Здрав буди, князь, – поклонился палач. – Сразу и начнем?

Не оборачиваясь, боярин кивнул, ничего не ответив.

Сбросив кафтан, новоявленный кат закатал рукава рубахи, взял в руки кнут, примерился, размахнулся…

Вскочивший боярин резко схватил его за руку.

– Ну, здравствуй, Митря Упадыш! – язвительно произнес он. – Говорят, ты в каты подался?

Узнав Олега Иваныча, Митря попытался было бежать – да не тут-то было! Подскочивший сзади молодой дьяк – Олексаха – ловко завернул ему руку.

Отрок Гришаня со смехом уселся на лавке, показав Митре язык.

– Что, попытал, шильник?

Олег Иваныч показал Митре владычную грамоту, пояснив, что деваться тому некуда. Тот заскрипел зубами от злости… а может, и от испуга. Вид у собравшихся вокруг людей был довольно-таки решительный.

– Нам с тобой церемониться не с руки, – доходчиво объяснил Олег Иваныч. – Либо выкладываешь все о Ставре – куда он увез боярыню Софью, да не связан ли с деньгами бесчестными, либо…

Он не договорил, но стоявший рядом Олексаха красноречиво помахал кинжалом.

– Вижу, ваша взяла, – вздохнул Митря. – Скажу, куды ж мне деваться. Руку-то отпустите, чай, не железная.

Хитер был Упадыш, хитер и коварен. Знал – в чем можно признаться, а что и так, не договорив, оставить.

Рукой махнул, рожу пожалостливей скривил, прогнусавил:

– О бесчестных деньгах ничего не ведаю, хоть сейчас пытайте. А о Софье… о Софье знаю. В псковскую землю повез ее Ставр, в монастырь дальний.

– Зачем в монастырь-то?

– Так не хочет она за него, – пожал плечами шильник и, стрельнув глазами, добавил, что дорогу туда только он, Митрий, знает. Показать может, в обмен на жизнь и свободу. На последнее особенно упирал, зная: частенько тех, кто сказал все, находили потом в Федоровском ручье… как найдут, может быть, по весне глупого подмастерья Сувора. Боялся, что и его туда ж кинут, по себе людей мерил, сволочь.

Напрасно просидела на сожженной усадьбе засада с посадничьим дьяком Февронием. Продрогли все, как стало светлеть – вернулись. Пусто было в приказе, так же пусто – и в порубе. Исчез и подозреваемый, и Олег Иваныч, человек служилый.

В отчаянье принялся Февроний о стенку головой биться – знал, за то, что случилось, кнут – это еще самое малое.

Стражник записку со стола поднял.