Дарья Плещеева - Охота на льва. Русская сова против британского льва! Страница 6

Из зеркала глядел плечистый офицер в расцвете лет. Так сказал бы всякий про мужчину с уверенной повадкой, которому до тридцати всего год, мальчишеской худощавости не осталось и в помине, под одеждой угадываются литые округлые мышцы, и взгляд не распахнутый, полный удивления перед причудами жизни, а с истинно мужским строгим прищуром. Хотя постоянно возникающая на губах молниеносная улыбка и выдает живой и непоседливый нрав…

— В самом деле? — откликнулся его приятель, орловский помещик Барсуков, лихорадочно копаясь в своем саквояже. Он был в одном белье, панталоны и белоснежная сорочка висели на спинке стула, а где-то в глубине квартиры камердинер утюжил фрак.

Из саквояжа вылетали, будто от разрыва гранаты, платки, носки, перевязанные лентами пакетики, мешочки; шлепнулась на пол потрепанная книжка «Искусство флирта и обольщения»; наконец вспорхнули к люстре большие домашние туфли без задников.

Барсуков на миг оторвался от своего занятия и оценивающе взглянул на Давыдова.

— Хорош!.. За что «Анну»-то схлопотал?

— За Люйшунь.

— Ух ты! Это когда там эскадру япошек на минное поле заманили?

— Ага. Славную «липу» им тогда подкинули…

— Сокол ты, Давыдов! Весь в деда… Так что ты там про «Ведомости» сказал?

— Да репортеришки ихние — сущие балаболки: где-то что-то краем уха услышат, сущую нелепицу, и сразу раздувают событие европейского масштаба, а потом из номера в номер извещают о своем расследовании. И вся Москва потешается! — усмехнулся Денис, отойдя наконец от зеркала вполне довольный собой.

— А им того и надо, — поддакнул Барсуков и вернулся к прерванному занятию — поискам запропастившихся куда-то запонок. Он сумел вырваться из имения, оставив жену с новорожденной дочкой, и примчался в столицу тратить деньги. А для этого следовало сделать из себя светского льва хотя бы на две недели. — Читал недавно про медведя?.. Да вот же они! В последний миг Катя сунула…

Разогнувшись, он показал коробочку, открыл ее, недовольно хмыкнул.

— Алеша, надень другие запонки. — Давыдов искренне посочувствовал приятелю. — Почему тебе понадобились именно яшмовые? Кто вообще тебя запонками снабжает? Это же сущий ужас!

— Жена… — вздохнул Барсуков. Он пытался одеваться не хуже столичных щеголей. Получалось плохо.

— Выбрось, право. Новые купим на Кузнецком Мосту… Так что медведь? Я не уследил — хозяин нашелся?..

Из номера в номер репортеры описывали страдания юного медведя. Сперва он был опоен водкой и отправлен из Вышнего Волочка в Москву в багажном вагоне, уложенный в кадушку и укрытый рогожей. Затем мишка проснулся слишком рано, на станции Кулицкой, вылез и произвел подозрительный шум. Станционные служители решили, что в вагоне заперт сундучный вор — мошенники наловчились сажать щупленьких парнишек в хитро устроенные сундуки и отправлять в виде багажа, чтобы за время пути воришка вылез, обчистил все ящики и чемоданы и с добычей забрался обратно. Вызвали полицию, вагон оцепили, двери раздвинули и увидели страшное чудовище. Перепуганный медведь вскидывался на задние лапы, ревел и, сказывали, едва не пробил дурной башкой вагонный потолок. Его поскорее заперли и отправили в столицу — пусть там разбираются. И вот выяснилось, что зверя уложили в кадушку по распоряжению именитого купца Бабушинского. Его управляющий привез кадушку и проследил, чтобы ее установили в углу вагона. Он же, будучи приперт к стенке, и про водку рассказал.

— Нашелся! Штраф платить не желает… Вот неплохо бы, если этот купчина вздумает дворянства добиваться, поместить ему на герб медведя в кадушке!

Давыдов рассмеялся.

— Это было бы по заслугам, — сказал он. — А вообще — недостоин наш купчина такого зверя. Геральдический медведь — это сила, ловкость и большое упрямство при защите отечества. Кажется, в гербе города Берлина он присутствует, еще какие-то европейские города его присвоили.

— Да, медведь — он такой… Это я тебе как охотник говорю. Куда опаснее льва. А львов на гербах развелось — на целую Африку хватит, и за что им такая честь? Взять хотя бы британского! На самом же деле лев — ленивая скотина, ему львицы добычу приносят.

— А на британском гербе лев-то в короне, да еще и рампант!

— Это как?

— На дыбках стоит. Вроде к прыжку приготовился. А напротив него — единорог стоит, тоже взъерепенился. — Денис откровенно развлекался, разглядывая оторопелую физиономию приятеля.

— И почему же он ерепенится? — Барсуков даже рот приоткрыл из любопытства.

— Тебя на цепь посадить, небось тоже взбрыкнешь!

— Меня?! На цепь?!.. Накось, выкуси!..

Денис не выдержал и расхохотался. Барсуков несколько секунд непонимающе смотрел на него, потом, осознав причину веселья, надулся было. Однако тут же просветлел лицом и бросил с небрежной хитринкой:

— Слушай, Давыдов, а какого черта мы собрались в концерт? На кой нам сдались эти фортепьяны и шуманы? Давай в балет!

— В концерте — приличное общество.

— А в балете — фигуранточки!.. Юбочки — вот по сих! — Барсуков стукнул себя ребром ладони по бедру, вершка на три повыше колена. — Кузьма, где ты там? Беги, добудь газету с театральной афишкой!

Денис понял: классическая музыка обнаженным ножкам не конкурентка.

Он приехал в Москву из северной столицы ради встречи с курьером, везшим ценные сведения с Дальнего Востока, где снова зашевелились японцы, очухавшиеся наконец после разгрома их флота на рейде Порт-Артура восемь лет назад. Но курьер задержался где-то, чуть ли не в Иркутске, а о причинах этого сообщил весьма туманно. В результате Давыдов получил два дня неожиданного отдыха и телефонировал в московскую квартиру Барсукова так, наудачу. И надо же — старый лакей Кузьма, оставленный охранять квартиру, наушник сразу передал хозяину.

Концерт, составленный из произведений Шумана, не был предметом первой необходимости, просто Денис пожелал сделать приятное кузине-консерваторке. Кузина была хороша собой, и невинный флирт с девушкой очень занимал Давыдова. Но, увидев в афише балет «Дон Кихот», он ни секунды не колебался. В прелестном балете Минкуса столько азарта и романтических плясок, столько ножек мельтешит, что грех не сходить, тем более балетмейстер Горский поставил вполне связное действо, а не грандиозный дивертисмент, как в Мариинке. Конечно, столичные балерины лучше, безупречнее, но в московских плясуньях больше огня, так что решено!

— Телефонируем Шереметеву! — воскликнул воспрявший Барсуков. — То-то Митька будет рад!

Дмитрий Александрович, несмотря на молодость, уже получил чин тайного советника, был женат на прелестной юной графине Домне Бобринской, но при этом оставался страстным балетоманом, имевшим в Большом театре собственную ложу, добытую, правда, не без помощи авторитета отца, генерал-майора Свиты Его Величества и руководителя Музыкально-исторического общества Санкт-Петербурга. Обычно Шереметев приглашал в Большой мужскую компанию, чтобы без помех обсуждать достоинства не только музыки и сценографии, но и фигуранток, танцовщиц, корифеек и прочих балерин. Только там можно было, вопреки восторгам газетчиков, единодушно согласиться, что «у заезжей дивы Пьерины Леньяни ноги коротковаты, икры толсты, антраша — мазня, амбуатэ — кошмар, да и вообще в ее годы пора бы уж внуков нянчить».

Заранее радуясь веселому вечеру, Барсуков кинулся к телефону, распевая во всю глотку:

Я возвращался на рассвете,Всегда был весел, водку пил,И на цыганском факультетеОбразованье получил!

— Алеша, побойся Бога! Ты что, служил в «бессмертных»?! И где же нашли слона тебе под седло?

Менее всего, глядя на Барсукова, можно было подумать, что этот рослый и крупный мужчина хоть две недели прослужил в Александрийском гусарском полку: в гусары брали невысоких и шустрых, из них получались отменные наездники. «Бессмертными» александрийцев издавна прозвали за отвагу, черные мундиры и полковую эмблему — серебряную «мертвую голову», а их лихая застольная песня ушла в народ и исполнялась решительно всюду.

Так что поддеть располневшего и не знавшего прелестей военной службы приятеля — святое дело!

— А говорят, Бог посмотрел на гусара и придумал колесо, — отшутился Барсуков, намекая на известную кривоногость хороших наездников. В давыдовском роду их было немало, но Денис, к счастью, этой беды не унаследовал. — Барышня? Барышня, голубушка, душенька, дайте мне Эс-47—16!

Дмитрий страшно обрадовался звонку и даже предложил после балета ехать в «Яр». Да не просто так, а с молоденькими фигуранточками, которых обещал выбрать и пригласить лично. Танцорки Шереметева любили — щедр, обходителен, весел и не назойлив, да и какая дурочка откажется от приглашения в «Яр», где за соседним столиком запросто мог оказаться кто-либо из великих князей?