Алек Сэй - Нихт капитулирен! Страница 6

Берлин, Вильгельмштрассе, 77 (личные апартаменты Фюрера)

10 ноября 1938 г., около десяти вечера

— Ах, Ева, как я устал. — Адольф Гитлер, владыка одной из самых могущественных держав в Европе, устало опустился на пол возле кресла, в котором сидела с книгой его гражданская жена.

— Ты себя совсем не щадишь. — ласковые руки Евы Паулы фон Браун нежно обвились вокруг шеи любимого мужчины, а губы, зарывшись в густые жесткие волосы, достигли макушки и запечатлели на ней поцелуй. Книга была забыта. — Столько работаешь. Это из-за сегодняшней ночи? Ты так мучаешься последние пару дней… Разве можно работать столько?

— Милая, теперь мне предстоит работать вдвое больше. — Гитлер невесело усмехнулся. — Перспектива быть самым страшным тираном истории…

— Не смей! — Ева еще крепче сжала мужа руками. — Никогда не смей так говорить! Ты — великий человек, ты приведешь Германию к процветанию. Ты… Ты больше чем Бисмарк и Фридрих вместе взятые!

Ева Браун заглянула Адольфу в глаза, изящным движением покинув кресло, и твердо произнесла:

— Что бы ни случилось, я всегда буду верить в тебя. В твой гений. В твою любовь… Нет, не только ко мне! Ее я не смогла бы подвергнуть сомнениям и под пытками! В твою любовь к Германии!

— Ах, Ева… — Гитлер потянулся к любимой женщине, ладонь его скользнула по ее щеке. — Если бы ты только представляла, как мне дорога твоя вера. Без тебя я бы был ничем…

Он перехватил ее руку и страстно припал губами к кончикам пальцев.

Чего бы не говорили про Гитлера потомки, мужчиной он был страстным и куртуазным.

— Моя маленькая нимфа.[10] — Адольф припал губами к запястью Евы. — Патшерль…

Ночь была жаркой. Не в смысле климата.

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

11 ноября 1938 г., одиннадцать утра

Карла везли в автомобиле с занавешенными окнами, так что он понятия не имел, куда прибыл. Конечно, роскошные внутренние убранства здания наводили на мысль о том, что место совсем непростое, да и референт был чем-то смутно знаком, но такого… Нет, этой встречи он не ожидал. Четверо конвоиров, которым строго (при нем) было приказано с ним не разговаривать и все попытки разговоров с его стороны пресекать, провели его по длинным коридорам, роскошным, украшенными скульптурами лестницам, через приемную, и просто оставили в кабинете какого-то, судя по обстановке, высокопоставленного чиновника. Одного. Не приковали, не связали, просто аккуратно посадили на стул с высокой спинкой, и вышли.

Ждать пришлось около десяти минут — целую вечность для его истерзанного предчувствием концлагерей или казни сознания. А когда дверь в кабинет, не та, в которую вошел он, а другая, для хозяина, ведущая куда-то внутрь, отворилась…

— Хайль Гитлер! — какая внутренняя пружина его подбросила, и заставила вскинуть руку в нацистском приветствии? Гены прадедов, один из которых сложил голову под Сталинградом, а еще один — остался гнить под жарким солнцем Северной Африки? Патриотизм, присущий любому из народов, о чем их противники имеют свойство забывать? Страх и узнавание? Кто знает, если этого не знал и он сам.

Адольф Гитлер — кто еще мог войти в его кабинет без стука? — улыбнулся.

— Присаживайтесь, герр Геббельс. Присаживайтесь. — произнес он, проходя к своему месту во главе стола. — Я же уже знаю, что вы меня не любите. Трудно любить человека, которого объявили Антихристом, а?

— Прошу простить, канц… рейхсканцлер, но трудно любить человека, который привел страну к полувековому унижению. — Карл сел, но с Гитлера глаз не сводил.

У Гитлера, в ответ на его фразу, дернулась щека.

— Я человек. — резко ответил он. — Значит и я мог допускать ошибки, которые теперь намерен исправлять. Вы хотите обвинить меня в человечности моей натуры? Вы бы, на моем месте, смогли поступать лучше?

— Я?!!

— Вы, коль беретесь судить. — Фюрер с трудом сдерживал себя, что мог бы понять любой, его знавший. Но Карл-Вильгельм Геббельс знал Гитлера только по лекциям в школе.

— Я знаю то, чему меня учили, и то что читал сам. — юноша вспыхнул. — А читал я, что умри вы в следующем году, то вошли бы в историю Германии как величайший ее правитель. Круче Бисмарка!

Гитлер о близкой перспективе смерти всерьез никогда не задумывался (особенно после ночи, которую ему подарила Ева), так что эта фраза на миг заставила его смешаться. Чтобы в разговоре, покуда он собирается с мыслями, не возникло паузы, он задал неважный, но уточняющий вопрос.

— Круче, видимо, это более велик. Но Бисмарка? Неужели мои действия потомки оценили столь высоко?

Карл пожал плечами.

— Конечно. Именно вы подняли страну из того пепла, в который она превратилась после Первой Мировой. Но вы же и ввергли ее в гораздо большие беды. И только последнее — официальная история.

Гитлер долго молчал. Очень долго.

— Смелый юноша. — наконец произнес он. — Впрочем… обоснованно смелый. Скажите, Карл, а как вы видите свое будущее?

— А?.. — выпучил глаза Геббельс.

Гитлер поглядел на него с совершенно непередаваемым выражением не-то иронии, не-то долготерпения.

— Ваши знания по истории, которые могут быть полезны Рейху — ничтожны. Так?

— Да… рейхсканцлер. — Карл вынужден был кивнуть, ведь это было правдой.

— Ваши знания по технике еще ничтожнее. Вы знаете как ею пользоваться, и все. Так?

— Да… — с каждой секундой Геббельс чувствовал себя все более ничтожным тараканом.

— За месяц мы получим все, что вы знаете. Меньше. — Адольф махнул рукой. — Что дальше?

— Газенваген? — Карл вздрогнул от догадки.

— Что за идиоты учили вас истории?!! — вскочил с места Фюрер и грохнул по столу кулаком. — Я что — палач своей расы? Убийца своего народа?!! Кем меня выставили в ваши дни?!! Может я и родню всю живьём сожрал?!!

— К-к-казнили… — пролепетал юноша.

— ЧТООООО?!! — Гитлер рванул воротничок. Он все еще помнил — как живую — Ангелу Раубаль, двоюродную сестру и любовницу.

— Говорили, что у вас есть еврейские предки, и чтоб это скрыть… — пролепетал Карл.

— СВОЛОЧИ!!! ПЕДЕРАСТЫ!!! НЕГОДЯИ!!! ПОДОНКИ!!!

Фюрер рухнул в кресло, откуда успел вскочить незадолго до этого, и вдруг, совершенно спокойным голосом, спросил:

— И многие в это верят?

— Да кто хочет верить — верят. А остальным просто пофиг. Давно это было, господин рейхсканцлер.

Адольф Гитлер помолчал.

— И все же? Как вы видите свое будущее?

— А я не пророк, чтоб его видеть. — набрался наглости Геббельс. — Да и не мне решать.

Фюрер опять помолчал.

— Знаете, герр Геббельс, я бы хотел видеть вас в рядах офицеров СС. - наконец произнес он. — Вы истинный ариец, вы не бесталанны, но… Но для этого нужно много учиться.

— Расстреливать не буду. — мрачно отозвался Карл.

— И не надо. Есть и другой вариант. Вы же собирались идти по стопам старшего брата, если мне правильно доложили?

— Была такая мысль. — Геббельс не успевал следить за мыслью Фюрера, и ему это сильно не нравилось. — Он уже старший помощник на круизном лайнере. В смысле — будет. В мое время.

— Так, — Гитлер хитро улыбнулся, — что вы скажете, если НСДАП направит вас на учебу в Кригсмарине? Если удастся возвратить вас в ваше время, полученные во время учебы познания будут весьма полезны при поступлении, не так ли?

Карл онемел.

— Ну же, герр Геббельс. — рейхсканцлер продолжал улыбаться. — Что скажете?

Карл-Вильгельм Геббельс заставил — невыносимым усилием воли — себя подняться, и произнес:

— Мой Фюрер, я патриот своей страны и счастлив буду служить Германии при… любой власти. Но… доводили ли до вас мои показания про «Энигму»? К 1943-му я буду покойником, в надводном или подводном флоте служи.

— Довели. — улыбка не сходила с губ Фюрера. — А вы не подумали, что герр… как его?.. Цузе может усовершенствовать «Энигму» своими методами, а в… «компах» кроме него никто… Как вы это называете?

— Не шарит. — мрачно ответил Карл. — Не думал.

Адольф Гитлер поднялся, показывая, что аудиенция закончена.

— Привыкайте думать. Через две недели — столько я дал нашим специалистам — вы отправитесь в Киль. Вам гипнотически внушат, что у вас амнезия. А если что-то потребуется, гипнотически же и спросят.

— Но…

— Зачем? Подумайте.

Карл замолк, едва не упал обратно в кресло, но удержался за счет рук на столешнице, и опустил глаза.

— Понимаю, герр канц… рейхсканцлер.

Гамбург, порт, борт судна «Швабенланд»

01 декабря 1938 г., около девяти утра

— И что бы это такое могло быть? — задумчиво произнес капитан Альфред Ритшер, вертя в руках запечатанный конверт, надпись на котором гласила: «А. Ритшеру. Лично. Секретно».