Владимир Свержин - Колесничие Фортуны Страница 6

Сияющая полоса булата стремительно обрушилась сверху, норовя изрядно добавить мне головной боли. Приняв атакующий клинок на сток, я крутанулся под рукой хозяина здешних мест и, развернув меч плашмя, со всей дурацкой силой ударил сэра Роберта в грудь. Он взмахнул руками и рухнул наземь.

Рев возмущения вырвался из десятков глоток. Многие разбойники схватились за оружие и, выкрикивая нечленораздельные угрозы, начали врываться в священный для любого опоясанного рыцаря круг поединка. Стараясь не обращать внимания на это вопиющее нарушение правил честного боя, я протянул руку поверженному противнику. Этот номер уже не раз выручал меня. Во время своих многочисленных странствий по самым разным уголкам Европы и Леванта я имел возможность убедиться в одной простой, хотя на первый взгляд странной истине: «Хорошая драка при первой встрече в девяти случаях из десяти способствует установлению крепкой дружбы».

– Ох, как это? Что это было? – Локсли ухватился за протянутую руку и поднялся на ноги, потирая ушибленную грудь. – Однако не угодно ли доблестному рыцарю назвать себя? Клянусь, не много найдется в Англии воинов, столь ловко владеющих мечом.

– Меня зовут Вальдар из рода Камдилов, сьер де Камварон. Иногда еще величают Верная Рука.

– Вальдар Камдил? Вы и есть Вальдар Камдил – спаситель нашего короля?

– Не только я. Мой друг Рейнар принимал в этом деле ничуть не меньшее участие.

– Эй, Ален э-Дейл, спой-ка нам балладу о рыцаре Вальдаре и короле Ричарде! Клянусь своими золотыми шпорами, которые мне так и не довелось носить, друг нашего отважного короля – всегда желанный гость лесного братства.

Между тем Ален запел довольно складную балладу о том, какой я крутой парень и как мне все нипочем.

Песня была шикарная. Она вполне годилась для того, чтобы стать официальным историческим источником, то есть ни единым словом не соответствовала происходившим событиям.

– Благодарю тебя, благородный сэр Роберт. Слава о твоих деяниях так же давно уже покинула пределы Шервудского леса, дав тебе новое имя – Робин Гуд. Рейнар, дружище, спой-ка нам, будь добр, балладу о Робин Гуде.

И Лис запел:

Если рыщут за твоеюНепокорной головой,Чтоб петлей худую шеюСделать более худой. 

Нет надежнее приюта,Скройся в лес, не пропадешь,Если продан ты кому-тоС потрохами не за грош…

Разбойничья братия, замерев, слушала напористое пение Лиса, гулом одобрения приветствуя каждый припев.

О раздорах было забыто, и ужин, грозивший перейти в завтрак, был записан на счет фирмы. Лишь только те, кому перепало в потасовке, не принимали активного участия в общем веселье, но, казалось, и они уже не таили на нас обиду.

Как обычно, Рейнар пользовался бешеным успехом.

Сто сарацинов я убил во славу ейПрекрасной даме посвятил я сто смертей.

Слова великого российского поэта гулко разносились между скал. Меня всегда поражало умение Лиса с ходу переводить песни с одного языка на другой.

Древнее золото редко блестит.Древний клинок ярый.Выйдет на битву король-следопыт.Зрелый – не значит старый!

Разбойники слушали затаив дыхание. А уже через пару часов Рейнар пел им:

Ты ж мене пидманула,Ты ж мене пидвела.

И доблестные джентльмены с большой дороги усердно выплясывали джигу под зажигательный мотив этой песни.

Глава третья

Никогда не разговаривай с незнакомцами.

Проснулся я от того, что на меня кто-то смотрел. Смотрел долго и пристально. Чуть приоткрыв глаза, я из-под прикрытых ресниц осмотрел поляну вокруг себя. На дальнем ее конце ватага робиновских стрелков самозабвенно и по-детски непосредственно гоняла некое грубое подобие мяча. Их играющий тренер, по совместительству – мой оруженосец, блистая чудесами футбольной техники, носился по полю из конца в конец, потрясая руками и оглашая лес невразумительными криками команд.

Никому из играющих до меня не было ровно никакого дела. Однако ощущение пристального взгляда не пропадало. «Что за чертовщина», – невольно подумал я, еще раз внимательно осматривая окрестности. Рядом со мной никого не было. Ни одной живой души.

И тут я увидел глаза. Поймите меня правильно. Если бы вместе с глазами имелись рот, нос и прочие полагающиеся по штату предметы, я не преминул бы о них упомянуть. Глаза глядели не мигая, и все бы в них было бы хорошо, но то, что подобным образом смотрело дерево, несколько смущало. Именно так. И моим визави был толстенный дуб, дупла и крона которого были вполне пригодны для жилья.

Минуты три мы поиграли с деревом в гляделки. Потом древесный взгляд переместился с моего лица на руки, снова на лицо и… исчез.

«О черт! – выругался я, откидывая медвежью шкуру, служившую мне одеялом, и резко поднимаясь на ноги. – Вроде бы вчера и не сильно пил. Надо же такому примерещиться!» Подойдя к дубу, я потрогал кору руками, убеждаясь в ее грубой материальности. Кора как кора. Такая же, как и у остальных дубов, ровным кругом стоявших вокруг нашей поляны.

Пожав плечами, я стукнул кулаком туда, где еще недавно чудились мне глаза, и тут же был вознагражден десятком твердых, как камешки, желудей, барабанной дробью застучавших по моей макушке. Все бы это было ничего: как установил несколько позже сэр Исаак Ньютон, желуди обречены падать с дуба именно вниз, но все же то, что эти дубовые яйца упали точно мне на голову и никуда более, – несколько удивляло.

– Вот тебе и доброе утро, – вздохнул я.

– Вы уже поднялись, дружище Вальдар? – спросил меня подошедший хозяин окрестных чащоб, лорд – хранитель поголовья королевских оленей. – Это хорошо. Марианна скоро позовет завтракать.

– Благодарю тебя, Робин, – невпопад ответил я. – Спалось хорошо.

– Ты это чего? – удивленно осведомился Локсли, глядя на мой ошарашенный вид.

– Робин, тебе никогда не казался странным этот дуб?

– Дуб как дуб. Хороший дуб. Мы называем его Деревом Совета. Под ним всегда приходят в голову хорошие мысли.

– Может быть, и так. Но все-таки очень странное дерево.

– Право, Вальдар, ты совсем как наш брат Тук. Он тоже все твердит, что корни окрестных дубов сами подползают ему под ноги. Ну с ним-то понятно, для него бочонок вина все равно что для тебя кубок, а с тобой-то что?

– Да нет, Роб, ничего. Наверно, приснилось.

Между тем солнце уже вовсю вознамерилось вставать, и вся лесная певчая братия, оглушительно цвиркая и чирикая, не то приветствовала восход светила, не то выражала свое мнение о ходе матча.

– Тоже мне сборная Шервуда, – проворчал я, потирая ушибленную макушку.

Несмотря на явный суеверный ужас перед изысканным мастерством Криса де Монгийе, стрелки играли в типично английской манере, противопоставляя виртуозной технике напористый, жесткий, силовой футбол.

Наконец один из игроков «Шервуд Рейнджерс», тот самый, чью родословную я вывел от пещерного медведя, с ревом, подтверждавшим обоснованность моих предположений, врезался в Кристиана, снося его, и, немного помедлив, рухнул сверху на несчастного оруженосца.

«Пора изобразить судью на поле», – резонно заметил я, приближаясь к парочке, удобно расположившейся в утоптанной десятками ног траве.

– Эй, Виконт, вылазь! Нам скоро ехать. Иди готовь коней. Ты тоже поднимайся, – потряс я за плечо малютку Джона, а это был именно он, напоминая о необходимости вернуться в вертикальное положение.

Гигант скосил на меня хитрый глаз и, недовольно заворчав, начал вставать на ноги, выпуская Криса из-под своей неподъемной туши. Полурасплющенный Крис с трудом отдирал себя от мать сыра земли.

В отличие от мифического Антея пребывание на отчем грунте не прибавило ему сил. Настроения, впрочем, тоже.

– Вот и учи их после этого играть в футбол, – со скорбью в голосе изрек де Монгийе, ощупывая, весь ли он на месте.

– Как говаривал, бывало, Фид Манлий Торкват, сидя на развалинах храма Соломона: «Цивилизация всегда насаждается с кровью».

– Кто-кто?

– Фид Манлий Торкват. Был тут один древнеримский понтифик. Как-нибудь расскажу тебе о нем. Пока что иди позаботься об отъезде.

Как и положено в подобных случаях, отбытие высоких гостей сопровождалось военным парадом и обменом приветственными речами.

Слева от меня Виконт долго и прочувствованно жал руки разбойной братии, обещая вернуться и продолжить тренировки. Справа Лис внимательно слушал Робина, судя по жестикуляции, объяснявшего ему напоследок какую-то тонкость своей методы стрельбы. Рядом с ними робко жался Ален э-Дейл, желавший переписать себе слова баллады о Робин Гуде.

Наконец вольные стрелки перестали хлопать по плечам и спине несчастного стажера, и Робин сделал знак нашим проводникам двигаться в путь.

– А ну стой! – раздался за нашими спинами громовой голос такой силы, что кони затанцевали на месте. – Кому говорят, стой!