Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015 Страница 6

Все молчат.

– Ладно, извините, если кого огорчил, – вздыхает Ник Саныч. – Будем надеяться, что это все плохие новости на сегодня. Приступайте к работе.

Медсестры начинают раздавать истории болезни.

– А они нужны ей… эти шансы? – спрашиваю я тихо свою муфточку.

Но слышит меня, разумеется, не она, а Витя – молодой аспирант Ник Саныча, пришедший вместе с ним на наше отделение из Универа.

– Простите, это вы мне?

– Да нет, самой себе. Вот, ознакомьтесь.

И я показываю на плакат, с незапамятных времен висящий у нас на стене:

Острый психоз – вы говорите с кошкой.

Острый галлюцинаторный психоз – вы говорите с несуществующей кошкой.

Паранойя – вы боитесь сболтнуть лишнего при кошке.

Шизофрения – кошка говорит внутри вас.

Неврастения – вы жалуетесь кошке, кошка молчит, вас игнорирует, и вам это кажется совершенно невыносимым.

Биполярное расстройство – вы то плачете, утираясь кошкой, то хохочете, подбрасывая кошку к потолку.

Синдром навязчивых состояний – вы не можете пройти мимо кошки, не погладив ее.

Истерия – когда кошка выгибает спинку, вы делаете «мост».

Аутизм – ваша кошка кажется вам невыносимо болтливой.

Ипохондрия – вы уже про четвертую кошку говорите, что она вас переживет.

Амнезия – вы не помните, есть у вас кошка или нет.

Ретроградная амнезия – вы не помните, была у вас раньше кошка или нет».

Ниже подписано ручкой:

«Похмелье: Все коты, как коты, а этот – топ-топ, топ-топ, топ-топ.

Алкогольный делирий: по вам ползают маленькие кошки.

Полный п-ц: ваша несуществующая кошка не помнит, есть ли у нее вы».

– У меня сегодня острый галлюцинаторный психоз, – говорю я. – Он у меня частенько. Привыкайте.

Витя читает, хихикает.

– И всё-таки, о чем вы говорили с вашей воображаемой кошкой? – интересуется он. – О Юлии Сергеевне?

– О ком же еще? Она наша большая общая психотравма. Кстати, этот плакат сюда повесила она. В Интернете нашла и распечатала.

Я не говорю, что приписку ручкой сделала тоже Юлия Сергеевна. Прежде чем пошла сдаваться гепатологам. Витя – хороший мальчик, умненький, и просто пришел сюда работать: диссертацию писать и нам помогать. Зачем окунать его в наше дерьмо?

– Вам сильно ее не хватает? – спрашивает Виктор.

– Разумеется. А еще меня вот уже три минуты сильно не хватает в массажном кабинете. Так что, извините.

– О конечно, конечно.

Я действительно опаздываю на три минуты. Сонечку уже раздели, и мама укрыла ее для тепла одеяльцем. И сейчас Сонечка изо всех сил пытается ухватиться за нарисованный на одеяльце цветок. Смотрит на цветочек, потом на свою правую руку, тянет, тянет ручку, наводит ее, как крановщик наводит стрелу с закрепленной на ней панелью, чтобы поставить ее точно на стену дома, но опустить не может. Для этого ей нужно плавно снизить напряжение большой грудной мышцы, удерживая при этом в тонусе разгибатели верхней конечности. Но для Сонечки это пока сродни решению уравнений квантовой механики. Поэтому она просто расслабляет ручку и колотит ею по одеялу, разражаясь плачем. При этом не замечает, что левая ручка, оставленная ею без присмотра, уже схватила вожделенный цветок.

– Сонечка, а что тут у нас? А ну-ка посмотри сюда!

Это мое самое крутое колдунство, какое только может быть: полуторалитровая бутылка из-под газировки, в которую я налила глицерин и набросала кусочки фольги. Когда бутылку переворачиваешь, блестящее конфетти начинает медленно падать на дно, закручиваясь в волшебном танце, и оторвать взгляд от этой серебристой метели трудно даже взрослому, а не только малышу.

– Здорово, да, Сонечка? Вот сейчас мама у нас бутылочку подержит, а мы с тобой поработаем. Давай я тебя на животик переверну. Вот так.

– Угу, – говорит Сонечка. – Угу… агу.

– Солнышко мое запело, – улыбается Сонечке мама. – Раз – и слезки высохли. Вот бы нам так.

И, поднимая голову, говорит мне:

– Так и не лепечет. И игрушку взять не может.

– Ничего, – обещаю я щедро. – Вы еще мечтать будете, чтобы она замолчала.

Мама только грустно улыбается. Наши мамы – настоящие специалисты по развитию детей. И Сонечкина мама прекрасно знает, что гулить и не справляться с собственными ручками для младенцев нормально. Когда им три-четыре месяца. А Сонечке уже семь. И еще мама знает, что пока Сонечка не залепечет, никто не будет уверен, что она когда-нибудь заговорит.

– Ничего, – повторяю я. – Вон зато как мы уже голову держим. Гордо и долго. А два месяца назад что было? Вот то-то.

– Вот бы Юлия Сергеевна порадовалась, – говорит Сонечкина мама. – Она скоро вернется?

– Думаю, не скоро. Ей нужно отдохнуть.

– А помните, как она нас в первый раз осматривала? – улыбается мама. – Сонечка еще как полешко была. Я тогда испугалась даже.

Я тоже тогда испугалась. Юлия была уже, что называется, на исходе. В тот день от нее несло перегаром так, что только перепуганная мать могла этого не почувствовать. И когда она вошла в палату, ее так шатнуло, что я едва не бросилась, чтобы ее подхватить. Но Юлия только мотнула головой, восстановила равновесие, подошла к лежащей на пеленальнике Сонечке и, сказав матери: «Только ничего не бойтесь», – взяла девочку за ноги и «уронила» ее на кафельный пол вниз головой. Вовремя остановила и некоторое время удерживала ее в пяти сантиметрах от пола – так, чтобы мы все видели: Сонечка выставила ручки. А это значило, что, несмотря на всю тяжесть ее нынешнего состояния, прогноз хороший. Мозг сопротивляется повреждениям, полученным во время беременности и родов. Значит, Сонечка будет бороться.

Юлия ловко вернула Сонечку на пеленальник, провела полный осмотр, продиктовала диагноз: перинатальная энцефалопатия, пирамидная недостаточность, гипоксическое поражение коры головного мозга (позже при осмотре я подтвердила: именно пирамидная недостаточность, то есть поражение пирамидных нейронов в пятом слое прецентральной извилины), синдром двигательных нарушений, задержка психомоторного развития. Назначения: доплерография, консультация чтеца (то есть меня), массаж, электрофорез, медикаментозное лечение. Пообещала маме: «Всё будет нормально, но со временем», – и вышла из палаты, слегка пошатываясь, но стараясь держаться прямо. Ей самой оставалось работать на отделении всего пару недель.

И вот сегодня, два месяца спустя, я своим «особым зрением» вижу то, что Юлия увидела, еще когда это было только в зародыше – прогресс. Я вижу, что пирамидные нейроны светятся ярче, горят, как рубины в колье, а их аксоны, напротив, стали бледнее, жемчужно-розовыми – это идет миелинизация: аксоны окутываются защитной электроизолирующей оболочкой – миелином, – которую производят глиальные клетки. В результате электрические импульсы теперь не прыгают беспорядочно с аксона на аксон, как в электросхеме с ободранной изоляцией, а идут каждый строго по своей веточке. Значит, Сонечка учится управлять своими мышцами.

Я кладу ее на спинку, щекочу ей ладошки большими пальцами, и она крепко хватается за них. Я осторожно, поддерживая ее ручки четырьмя пальцами за запястья, подтягиваю ее тельце вверх до угла в сорок пять градусов, приговаривая:

– Сели, сели, сели!

Потом так же осторожно укладываю ее на массажный стол, похлопываю пальцами по ладошкам, чтобы она их разжала. И вижу, как бегут по пирамидным путям импульсы к мышцам. Сокращение – расслабление.

В конце массажа я беру яркую погремушку и держу перед Сониным личиком, чуть покачивая, чтобы привлечь внимание. Она улыбается. Смотрит на погремушку, потом на свою ручку, потом опять на погремушку и начинает медленно поднимать ручку. Все время проверяя глазами, правильно ли она нацелилась.

Мы с мамой затаили дыхание.

Наконец Сонечка легко касается погремушки тыльной стороной пальчиков, потом перемещает ручку на пару миллиметров правее, скользя пальцами по игрушке, и наконец хватает ее. Массажную комнату оглашает победный треск погремушки.

Мама ахает.

– Вот видите, а вы в пессимизм ударились, – говорю я. – Скоро залепечет так, что не остановите. А потом и поползет, и пойдет.

– Жаль Юлия Сергеевна не видит, – улыбается Сонечкина мама. – Вы ей расскажете, да?

Я киваю.

– Она и так уже знает, – шепчу я, снова «разговаривая с несуществующей кошкой». – Она еще тогда знала.

Вот почему я не стала врачом. Потому что я, со всеми своими сверхспособностями, вижу только настоящее. А врач должен уметь видеть будущее.

После Сонечки идут Сашенька, Коленька, Русланчик и Галочка. Потом у меня обеденный перерыв и обязательный бретонский пирог с яблоками. Потом я звоню в «Гармо-маму», говорю с секретарем и записываюсь на субботу, на первичную консультацию. «Легенду» я пока не придумала, но на это есть еще два дня. Надо сочинить что-нибудь невыносимо трогательное и трудно проверяемое. Вроде того, как злая и бесчувственная официальная медицина разлучила меня с моим собственным «я», и теперь я изо всех сил пытаюсь нащупать ускользающую связь… Да, «ускользающая связь» – это очень хорошо. Надо запомнить.