Дмитрий Беразинский - Задолго до Истмата Страница 60

— Куды, Матвеич? — спросил дьяк, сидевший за столом.

— На муды! — привычно ответил старик.

Дьяк гнусно захихикал:

— Частенько ты туда ходишь, Матвеич. Гузно опосля нужника чистишь?

— Заткнись, Федька! — посоветовал комендант зарвавшемуся дьяку. — Мозоль отвалится.

Комендант отворил дверь в кабинет и поманил Алексея пальцем:

— Пойдем, мил человек, нам сюда надоть, к Иннокентию свет Михалычу.

В большом светлом кабинете, окна которого были лишь слегка задернуты шторами (по случаю избытка солнца), Алексей не сразу обнаружил самого министра. Иннокентий Михайлович сидел за массивным двухтумбовым столом в самом уголке кабинета, между большой пальмой в чугунной кадке и высоким приспособлением в виде колокола на длинной ножке. Это был торшер, на стойке которого угнездились два горшка с геранью — министр был поклонником фиолетового цвета. Над головой министра висело изображение императрицы — цветное глянцевое фото. Не имеющему никакого представления о таинствах фотографии Алексею картина понравилась.

— Господин министр, — почтительно произнес комендант, — прошу прощения.

Иннокентий Михайлович поднял голову.

— А, Матвеич, друг мой! Рад вас видеть!

Министр вышел из-за стола легкой пружинящей походкой, несмотря на добрых семь пудов веса, и оскалился в приветливой улыбке. Алексей с удивлением отметил, что министр как бы не младше его самого.

— Вот, Иннокентий Михайлович, привел вам человечка. Из этих самых, трудных...

Толстяк перевел взгляд синих глаз на Алексея. Макоедова утром вместо завтрака окатили изрядно водой — два ушата истратили. Хотя в четверг Алексей был в бане, но в кутузке запахи не самые приятные, пришлось стерпеть. Но под взглядом толстяка он почему-то подумал, что надо было вылить на пару ушатов больше.

— За что вас наказали? — полюбопытствовал министр.

— Шалили в шинке, — неопределенно ответил Алексей, — морды били.

Иннокентий Михайлович развеселился. Глянув на коменданта, жестом отпустил его, но старик остался на месте.

— Обещался я вот этому горюну снести весточку до дому, — ответил Матвеич, — давай свой алтын, человече, пойду за петушками для твоих чад. Бабе купить гостинец какой?

— Что душа подскажет! — пожал плечами Алексей и уже вдогонку крикнул: — Дедушка, а деньгу и пропить можешь!

— Непьющий у нас комендант, — заметил министр, — печень шалит.

— Требуха — штука такая, — согласился Макоедов, — ежели прижмет, то и тещу мамой назовешь. А на кой я вам сдался, господин министер? Я ведь и не шибко грамоте разумею, про культуру-то вашу слыхом не слыхивал.

Министр усмехнулся.

— Не слыхивал, говоришь? Людям забывал «здравствуйте» сказать, в суп чужой плевал, под соседской калиткой гадил?

Алексей хмыкнул. Забавный мужик — этот министер.

— Скажете тоже! С детства не приучен.

Иннокентий Михайлович подошел к аквариуму, стоящему на столе, и бросил туда горсть сухого корма.

— Про попугая императрицы слыхал? — спросил он вдруг у Макоедова.

— Кто же про него не слыхал, — осторожно ответил тот, — говорят, ругаться птичка может на языках разных. Забавная птичка.

— Забавная, — согласился министр, — так вот, друг Макоедов, ежели сия птица ругаться зачнет в присутствии Софьи Алексеевны, никто ведь и не подумает, что она — некультурная, верно?

— Что взять с птахи, — пожал плечами Алексей, — божья тварь.

— Человек — тоже божья тварь, и ты, и я, — развеселился Иннокентий Михайлович, — однако тебе и в голову не придет без портов по улице пройти.

Наш герой насторожился.

— К чему вы это, господин министер? — спросил он.

— А вот к чему, — голос министра внезапно изменился, стал серьезным, — ежели ты сейчас подумаешь и ответишь, чем тут мы занимаемся, то служить тебе у меня. А ежели не придумаешь — отправим улицы мести. Да, один момент! Сначала поразмысли, ибо если ляпнешь, что мы учим попугаев в портках вышагивать, то получишь еще десять суток, это я обещаю твердо.

Алексей по приказу министра сел на небольшой кожаный диванчик и принялся размышлять. Мужик-то он был вообще башковитый — через год вполне мог в мастера выйти, но тут задача была иного плана. Про попугаев в портках он упоминать, конечно, не собирался. Он думал, что министерство обучает попугаев, чтобы ругались, когда мужика без портков увидят. Еще слегка подумав, он решил, что вряд ли. К сожалению, мало кто из простого трудового люда в этом времени умел «абстрагироваться» — этому приходилось учить, ломая привычные стереотипы: сарафан — баба (а не трансвестит; особо продвинутые вспоминали, что сарафан слегка похож на рясу), борода — мужик, колокол — церковь, грех — баба (опять же).

Посему пришлось этому Макоедову пригрозить дополнительным наказанием, создать стимул, чтобы мужик не брякнул первое, что придет на ум. К счастью для себя, Алексей вспомнил самое начало беседы: гадить у соседской калитки, вежественность, божий страх. Что-то хотел министр услыхать иное...

— Ну что, мой друг, — спросил Иннокентий Михайлович минут десять спустя, — пришло что-нибудь на ум?

— Умишко! — вздохнул Алексей. — Хоть топите, хоть вешайте, господин министер, но в голову ничего, окромя десяти библейских заповедей, не лезет!

— Вот и прекрасно! — обрадовался министр. — По крайней мере что-то осмысленное сказал. Но ты хотя бы приблизительно понимаешь, что означает слово «культура»?

Собеседник вздохнул:

— Мудреное слово, а чего значит? Погодьте, перед Дворцом Чудес этих культур немерено!

— То скульптуры, — кротко поправил министр, — давай-ка мы вот как, дружок, поступим. Я попытаюсь тебе объяснить, если ты поймешь — то мы с тобой сработаемся. Если нет, отбываешь свои сутки — и катись к женке. Договорились?

Алексей кивнул. Иннокентий Михайлович напрягся, попытался мыслить на уровне человека, сидящего перед ним. Затем вспомнил серию книг Юрия Никитина, закупленную в Москве двадцать первого века, в которой Вещий Олег пытался двигать понятиями этой самой культуры не в пример раньше. У пещерника получалось это с трудом, но все-таки получалось. Но там закон жанра обязывал, а тут...

— Слушай, Лексей, — по-братски обратился он к мужику, — среди нас понятие культуры толкуют такими словами, что без пол-литры не разберешься. Я попытаюсь объяснить попроще. Ты знаешь, что отличает человека от зверя?

— Скажете тоже! — разобиделся Макоедов. — Ни один зверь город построить не додумается, хотя хату каждый себе сам строит... а ласточки? А! Вот! Церковь ни один косолапый еще не додумался построить!

Симонов вздохнул. Это было «почти», но не совсем. Он подбодрил собеседника:

— Правильно. Религия — это одна из составляющих культуры. Я тебе расскажу, как определял культуру один мудрец... он давно жил...

Министр подумал, что Никитин на него не обидится. Ведь для этого мужика что триста годков до, что триста после — один хрен. Небытие. Особая форма.

— Часто культуру путают с цивилизацией! — вдохновенно начал он, но Макоедов, услыхав еще один непонятный термин, пригорюнился. — Если взять одиноко стоящее дерево, а рядом поставить кучу всякого зверья из Библии, кому в голову придет первому свалить это дерево? — навскидку задал он вопрос.

— Человеку, конечно! — довольно ответил Алексей. — Бобер, правда, тоже могет. Но ежели посреди чиста поля, то только человек.

— Чище не бывает! — поспешно согласился министр. — Только дерево... его же голыми руками не свалишь.

Макоедов приосанился, словно всю жизнь посещал занятия в школе для дебилов. «Сейчас слюну пустит!» — с ужасом подумал Иннокентий Михайлович.

— Так ведь для этого дела топор придуман! — сообщил Алексей.

— Ну вот! Топор — это один из признаков цивилизации, — облегченно выдохнул министр. — А скажи, у тебя дома есть топор, а к тебе вломился пьяный сосед. Перепутал дома: твой и свой. Как ты поступишь?

— Ежели бодаться зачнет — в рыло съезжу, — с удовольствием ответил Алексей, — да через забор и перекину.

— А кто тебе мешает топором по морде ему съездить? — тихонько спросил Иннокентий Михайлович.

Довольная физиономия сразу поникла.

— Дык ведь, господин министер, разве можно? Это ведь сосед. За это и на каторгу недолго...

— А если обухом по затылку, аккуратно? — допытывался настырный Симонов.

— Да что вы! Это ведь сосед! За что его топором бить, ему кулака мово хватит за глаза!

Иннокентий Михайлович подошел к столу и налил себе из графина воды. Выпил. Предложил Макоедову. Тот шмыгал носом и обиженно сопел. Министр подошел к нему и сел на стул напротив.

— Так вот, друг Алексей, культура — это то, что мешает тебе соседа, когда он, обмишулясь, попал к тебе домой, зарубить топором. И просто размахивать этим топором направо-налево. Это то, что сдерживает человека, когда он может натворить глупостей. Но и не только это. Если один хозяин выходит по нужде в нужной чулан за домом, а другой справляет нужду у самого крыльца, то у кого из них уровень культуры выше?