StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования Страница 60

Серёга одним резким движением выдернул свою задницу из приветливых объятий задницы тёщи, и Наташе стало отлично видно на миг разверстое мокрое лоно баб Ани: распятые губы, слипшиеся волосы и зияющий зев, из которого, подобно брызгам молочного киселя, обильными ручьями стекала зятева сперма на её чёрные кудри. Только тут Серёга немного пришёл в себя и недоумённо обернулся даже не Наташу, а на входную дверь: видимо, до Наташиного прихода он считал её напрочь закрытой!

– Как зовут? – он вздохнул, переводя дух, и присел перед Наташей на корточки.

– Наташа! – Наташа попыталась улыбнуться, но возбуждение не отпускало пока, пришлось только чуть подёрнуть плечиками с неким лишь подобием улыбки на лице.

– Ой-ёшеньки! – лишь тут спохватилась баб Аня, спешно скинула вниз халат и принялась лихорадочно натягивать валявшиеся до этого на полу трусы. – Наташенька, как ты тут?

– Я переобуться забыла, баб Анечка! Я…

– Погоди! – перебил Серёга, беря обе всё ещё прижатые Наташей к груди ладошки к себе в руки. – Наташ, ты пионерка?

– Ага… – Наташа видимо растерялась.

– Наташ, ну будь другом, а? Никому, хорошо? – Серёга смотрел прямо в глаза. – Никогда?

– Никому… Хорошо… Только когда вырасту… – Наташа тоже умела прямо смотреть в глаза.

– Идёт… – легко согласился Серёга и поцеловал Наташу в её сложенные корабликом ладошки.

Наташа, как завороженная смотрела на его ещё длинный свисающий к полу член, с которого вниз тянулась крошечная перламутровая капелька на сверкающей ниточке. Наташа облизнула пересохшие вмиг губы…

– Ой! Ё! – Серёга стремительно выпрямился, заправляя болтающийся конец в штаны.

Ещё чуть дрожащими от пережитого волнения руками Наташа поплескала в тазике на ноги, натянула босоножки и устремилась к выходу. Но на самом пороге хоть какой-то просвет блеснул в не дававших покоя мыслях (всё же очень мучительно – беречь даже самую тайную тайну на одного!), и она обернулась столь резко, что запрыгала на одной ножке: «Дядь Серёж!».

– А? – Серёга подошёл и наклонился.

«А Катюше можно?», шепнула в ухо ему Наташе.

Серёга улыбнулся, подумал секунду для солидности и сказал:

– Катюше? Катюше можно.

Спальня девочек

…Если смотреть на край оброненной в аквариум стеклянной пирамидки ранним летним утром несколько минут, то проливающиеся сквозь грани солнечные лучи обращённые в радугу превращают проплывающих мимо рыбок в каких-то невероятно-светящихся всеми цветами существ…

Но бывает это только летом и только ранним утром. А сейчас на календаре в детском доме давно была нарисована занесённая снегом дубовая рощица, и по ранним утрам было не добудиться не только младших малышей, но и самого солнышка. В серых сумерках перед завтраком рыбки в аквариуме удивлённо глядели на Наташу, роняющую крошки корма на поверхность притихшей воды, и напрочь отказывались брать корм из рук.

Обычно по южному тёплая зима была скупа на морозы и снег, особенно под встречу нового года. Но в этом году в снежных сугробах утопала не только дубовая рощица на календаре, снегом выше колена был устелен весь двор детского дома, и морозы порой стояли почти северные. Кирилл Алексеевич, сам сибиряк, на радостях откопал где-то на школьном чердаке три пары слегка приржавевших от долгого неупотребления коньков и принёс из дома ещё пару своих – новеньких. Из дому же он принёс (а точнее прямо пришёл на них) настоящие спортивные лыжи. Радости в окрестностях лежавшего вблизи дикого пруда хватило на три дня, и обернулась она, в конце концов, тем, что неугомонному Кирилл Алексеевичу пришла мысль о поездке всем детским домом на зимнюю спартакиаду, как раз проходившую в Москве, в качестве зрителей, болельщиков и просто туристов на зимних каникулах. Что ж, Вероника Сергеевна на его предложение только, улыбнувшись, пожала плечами, каникулы были в самом разгаре, и даже явно намечавшаяся задержка и опоздание к началу учебного процесса серьёзно не беспокоили – успеваемость в школе по детскому дому уже второй год держалась выше среднеобластных показателей. Кирилл Алексеевич забрал весь детский дом и уехал в Москву на звенящем о морозные рельсы зелёном поезде.

Но весь детский дом в понимании окрылённого учителя физкультуры несколько не совпадал с детским домом в реальности: из мальчишеского состава по тем или иным причинам остались проводить каникулы в привычном тепле и уюте что-то около семи-десяти человек, а в спальне девочек оказалось только пятеро отложивших знакомство с Москвой до как-нибудь следующего раза.

Спальня мальчишек ближе к ночи наполнялась азартными выкриками и восторженными восклицаниями: там с поочерёдным успехом шли игра в пристенок и изучение классиков приключенческой литературы. На зимние каникулы, так пришлось, в этот раз остались в основном только воспитатели-мужчины (если точнее – Матвей Изольдович и учитель пения Эрнест Михайлович; оба под руководством Вероники). И азартные игры под Жюль Верна происходили исключительно совместно, в неразливном и тесном взаимопонимании.

Поэтому девочки принципиально не игравшие на деньги постепенно забывали, как выглядят лица их дежурных попечителей. Вероника иногда заглядывала к ним в спальню и просила назначенную старшей восьмиклассницу Ларису Мохову не забыть поторопить мальчишек с обедом или вывести на прогулку всю малышню. А по вечерам девочки наглухо закрывались от галдящего на другом конце коридора мира, рассаживались у затопленной печки, рассказывали страшные истории, разные сказки, и в комнате их тогда царил таинственный полумрак.

В Москву не поехали: Тася Банкина по прозванию Тобик (больное горло, поедание на спор сосулек); Диана Каримова (боязнь поездов, предпочтение авиации); и совсем малолетняя Раечка (в детском доме были девочки и помладше, но к Раечке они относились покровительственно по причине её никак не выдающегося роста). Заведующая детски домом Вероника Сергеевна вполне предвидела, что вот уже несколько месяцев подряд просаживающие по ползарплаты в приключенческом казино Матвей Изольдович Ласточка («Жулишь заново? Прекращу уважать!») и Эрнест Михайлович Горияшвили («А, э! Не можешь играть – отойди, покажу!!!») оставят девочек совсем без присмотра. Поэтому она попросила Ларочку Мохову остаться старшей над не поехавшей в поездку малышнёй. А Наташа не поехала потому, что не смогла поехать и осталась в детском доме её Вероника.

Этим вечером было сравнительно тихо даже у мальчиков (видимо, выигрывал Жюль Верн). Девочки же и вовсе прижухли в полной темноте своей спальни освещаемой лишь отбликами ярких языков пламени из открытой печечной дверцы – Ларочка Мохова только что поведала одну из запаса своих страшных страшилок, и теперь, чтобы совсем уже не помереть со страху повествование перешло к Динуле, которая страшилок не знала, а могла бесконечно долго рассказывать о похождениях всяких сказочных принцев к их не менее сказочным принцессам. Правда, Динуля постоянно то и дело сворачивала в одну и ту же сторону, сообщая внимательным слушателям, что очередные герой с героиней «поцеловались и лежали два часа и у них родилось два ребёнка», при этом количество часов и ребёнков пропорционально варьировалось, а поцелуи и лежания оставались неизменными. Но уклонения от основной тематики почему-то ни у кого возражений не вызывали, и от периодических упоминаний об этих загадочных возлежаниях коленки у большинства слушающей аудитории были тесно сведены вместе, а то ещё и обхвачены ладошками.

Ларочка имевшая о затрагиваемом поцелуйно-завораживающем процессе, наверное, самое развитое представление, слушала этот детский лепет с блуждавшей полунасмешливой улыбкой, но тепло и хорошо ей в уютном свете огня становилось наравне со всеми. Наконец, она не выдержала нараставшего во всём теле тискающего томления, потянулась и произнесла:

– Балда ты, Динулька! Разве так рассказывают про любовь! Девчонки, а давайте я вас дрочить научу!

«Девчонки» замерли все… Включая сидящую рядом с Ларочкой у самой дверцы печи Наташу. Само слово для кого-то звучало страшно, для кого-то смешно, а для кого-то попросту непонятно. Но все слегка очарованные Динулиными сказочными повествованиями слушатели, от семи до одиннадцати, внимательно смотрели теперь на Ларочку Мохову.

– Это просто! Кто из вас самый герой? – обратилась Ларочка к сидящим в ряд трём младшеклассницам. – Самый смелый первый снимает трусы!

– Я герой! – не задумываясь ответила Раечка. – Но я не сниму!

Наташа тихонько хихикнула и потянулась к полешкам, подбросить в печь.

– Понятно! – было похоже, что Ларочка Мохова и не ожидала иного результата. – Тогда смотрим на меня! Я самая смелая…

Ларочка приподнялась с одной из полудетских табуреток, которые усеивали всё пространство спальни девочек, и потянула из-под платья трусы. Мелькнув белизной ткани, она положила скомканные трусики в карман и присела обратно, как ни в чём не бывало.