Виктор Дубчек - Красный падаван Страница 63

«Боевой лагерь, — повторил про себя Сталин, думая о крепости в Белоруссии. — Вероятно, в мире действительно случаются такие центры… центры кристаллизации, способные притянуть, собрать воедино, возглавить и направить по верному пути разрозненные силы вокруг себя, силы дремлющие, напуганные, лишённые воли. Как знать: не требуется ли для пробуждения такой силы чрезвычайное, немыслимое потрясение, предельно тяжёлое положение?..»

— Бывали дни, когда наша страна находилась в ещё более тяжёлом положении. Вспомните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции. Три четверти нашей страны находились тогда в руках иностранных интервентов. Украина, Кавказ, Средняя Азия, Урал, Сибирь, Дальний Восток были временно потеряны нами. У нас не было союзников, у нас не было Красной Армии — мы её только начали создавать, — не хватало хлеба, не хватало вооружения, не хватало обмундирования. Четырнадцать государств наседали тогда на нашу страну. Но мы не унывали, не падали духом. В огне войны организовали тогда мы Красную Армию и превратили нашу страну в военный лагерь. Сила великого Ленина вдохновляла нас тогда на войну против интервентов. И что же? Мы разбили интервентов, вернули все потерянные территории и добились победы.

Пищевые концентраты, производимые по технологиям союзников. Накормить страну — накормить детей, стариков, женщин. В тылу и на фронте, у станка и на передовой. Накормить, подарить им жизнь, жизнь и право рожать новых советских людей.

Новые, по земным меркам неисчерпаемые источники энергии.

Разведанные месторождения — уголь, нефть, металл. Золото, алмазы — в которые так алчно вцепились надменные западные дикари. Пусть их: самое интересное впереди.

Новое оружие — его пока ещё нельзя пускать в ход, пока ещё нельзя.

Технологии… да, это самое главное: технологии, открывающие нам дорогу к звёздам. Ещё десять, пятнадцать, двадцать лет — и Советская наука усвоит, впитает, переварит всё, что только сможет получить от Империи.

— Теперь положение нашей страны куда лучше, чем двадцать три года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьём, чем двадцать три года назад. У нас есть теперь союзники, держащие вместе с нами единый фронт против немецких захватчиков. Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании. Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины. У нас нет серьёзной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании. Вся наша страна, все народы нашей страны подпирают нашу армию, наш флот, помогая им разбить захватнические орды немецких фашистов. Наши людские резервы неисчерпаемы. Дух великого Ленина и его победоносная сила вдохновляют нас теперь на Отечественную войну так же, как двадцать три года назад.

Людские резервы… он вспомнил о сыне, и внезапная острая боль пронзила сердце. Немцы ещё двадцатого июля объявили, что захватили его в плен, — с тех пор ничего, никаких известий.

Ничего.

Ничего.

Держись, Иосиф. Твоя личная трагедия… это такая малая цена за жизнь твоего народа, за победу.

Он не позволил ледяному ветру выбить из глаз слёзы.

— Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?

«Нет», — высоко в небе подумал Лорд Вейдер, отворачиваясь от панорамы с трансляцией.

В победе нельзя сомневаться. Победа не прощает сомнений в себе.

Победа там, где Владыка Сталин.

Где Сталин — там Победа.

«Мне пора спуститься на поверхность», — подумал Тёмный джедай.

Капитан Таус Игнази улыбнулся с долгожданным и пронзительным наслаждением. Он готовился стать полноценным хозяином «Палача».

— У врага меньше силы, чем изображают некоторые перепуганные интеллигентки. Не так страшен чорт, как его малюют. Кто может отрицать, что наша Красная Армия не раз обращала в паническое бегство хвалёные немецкие войска? Если судить не по хвастливым заявлениям немецких пропагандистов, а по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой. В Германии теперь царят голод и обнищание, за четыре месяца войны Германия потеряла четыре с половиной миллиона солдат, Германия истекает кровью, её людские резервы иссякают, дух возмущения овладевает не только народами Европы, подпавшими под иго немецких захватчиков, но и самим германским народом, который не видит конца войны. Немецкие захватчики напрягают остатки силы. Нет сомнения, что Германия не может выдержать долго такого напряжения. Ещё несколько месяцев, ещё полгода, может быть, годик — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений.

Малая ложь, подумал Берия.

И великая правда.

Так бывает.

Так бывает.

— Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощённые народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведёте, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Козьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Да пребудет с вами победоносная сила великого Ленина!

Далеко, далеко в небе, в тесном транспортном отсеке маленького инопланетного бомбардировщика капитан Эклипс оттирала с лица лейтенанта Половинкина засохшую кровь.

— Да сиди ж ты тихо! — в очередной раз со смехом сказал Коля и пнул копошащегося на полу отсека Гитлера ногой. Гитлер что-то взвякнул и снова смолк. Кусаться бывший фюрер больше не рисковал.

— Ты сам не дёргайся, — с возмущением потребовала Юно, — рана опять откроется.

Коля приобнял девушку.

— Ничего, — тихо сказал он, — нам бы этого гада довезти обязательно, а бошку потом заклеим, ничего.

Гитлер, завёрнутый в тяжёлую бордовую портьеру из его же собственного роскошного кабинета, заскулил под ногами.

— Вот здесь… — сказал Старкиллер, протягивая Половинкину какую-то, что ли, леску, — а узел за спиной.

— Дельно, — согласился Коля, с трудом наклоняясь к пленнику.

— Что это ещё за верёвочка? — с сомнением сказал Гхмертишвили. — Разве такая тонкая выдержит?

— У друзей верёвочки не рвутся, — заметил Мясников. — Довезём в лучшем виде, прямо товарищу Сталину.

— А какой он — товарищ Сталин? — неожиданно спросил Кожедуб по внутренней связи. Ночь за штурвалом давала себя знать — Юно не раз предлагала подменить, но упрямый лётчик кусал губы и полюбившуюся чудо-машину не уступал. Хотя в драки больше не лез и возможные районы с немецкой зенитной артиллерией обходил стороной.

— Товарищ Сталин? — задумчиво переспросил Половинкин. — Товарищ Сталин…

Он пытался найти такие верные слова, чтобы объяснить этим замечательным, ставшим по-настоящему родными ему людям, какой же он — товарищ Сталин. Но слова всё никак не находились, потому что некоторые вещи очень сложно объяснить словами; но и молчать было нельзя, и тогда Коля, искренно надеясь, что его всё-таки поймут, произнёс то, что, кажется, всегда знал сердцем:

— Товарищ Сталин… он отец.

Мясников вздрогнул и сдержал привычный ехидный хмык.

Юно вздрогнула, отстранилась и внимательно посмотрела на Колю.

Старкиллер вздрогнул и застыл лицом так, словно вся эта замечательная история вдруг открылась ему совсем с иной стороны.

Гхмертишвили, привалившийся к переборке в дальнем конце отсека, вздрогнул тоже и отвернулся, пряча, кажется, случайную сентиментальную слезу.

Под ногами вздрогнул и заскулил Гитлер.

И только Кожедуб не вздрогнул и даже ничего не сказал.

Он только что удачно увернулся от звена советских «яков» и, постоянно сверяясь с навигационной системой, крался над опустевшими московскими улицами прямо к Красной площади.

— За полный разгром немецких захватчиков! — прогремело над площадью.

— Смерть немецким оккупантам! — прогремело над площадью.

— Да здравствует наша славная Родина, её свобода, её независимость! — прогремело над площадью.

— Под знаменем Ленина — вперёд к победе! — прогремело над площадью.

А когда над площадью стихли все звуки, к застывшему на трибуне Мавзолея товарищу Сталину быстрым шагом приблизился Лаврентий Палыч Берия и что-то прошептал ему на ухо. Сталин недоуменно покосился на Лаврентия Палыча, но всё же повернулся в сторону собора и прищурил глаза, словно чего-то ожидая.