Уолтер Миллер - Гимн Лейбовичу (С иллюстрациями) Страница 64

— Вы хотите, чтобы я объяснил вам?

— Да.

— Если человек не верит, будто нечто является верным, и действует в соответствии со своим невежеством, то он не совершает греха, ибо его естественного разума недостаточно, чтобы подсказать ему, что это неверно. Но если невежество может извинить человека, оно не извиняет действия, которое неверно само по себе. Если же я разрешу действие только потому, что человек не ведает об ошибке, то я совершу грех, ибо я-то знаю, что это ошибка. Все это мучительно просто.

— Послушайте, святой отец. Они сидят там и смотрят на вас. Некоторые стонут. Некоторые плачут. Некоторые только пришли. И все они говорят: «Доктор, что мне делать?» И что я могу предложить им в ответ? Ничего не сказать? Или сказать: «Вы умрете, вот и все»? Что бы вы сказали?

— «Молитесь».

— Да, вы бы сказали именно так. Послушайте, боль — это единственное зло, которое я знаю. Это единственное, с чем я могу бороться.

— Тогда да поможет вам бог.

— Антибиотики помогают мне куда больше.

Аббат Зерчи поискал резкий ответ, нашел его, но поспешно проглотил. Он отыскал чистый клочок бумаги, ручку и толкнул их по столу.

— Только напишите: «Я не буду предлагать эвтаназию ни одному пациенту, пока нахожусь в аббатстве», и подпишите это. Тогда вы сможете использовать наш внутренний двор.

— А если я откажусь?

— Тогда им придется тащиться еще две мили по шоссе.

— Без всякого сострадания…

— Совсем наоборот. Я даю вам возможность делать ваше дело в соответствии с законом, который признаете вы, не переступая в то же время закона, который признаю я. Будут они тащиться по шоссе или нет — зависит от вас.

Доктор уставился на чистый лист.

— Что вам даст, если я напишу это на бумаге?

— Я предпочитаю такой способ.

Доктор молча взял ручку и написал. Он посмотрел на написанное, затем поставил под ним свою подпись и выпрямился.

— Хорошо, вот вам обещание. Вы думаете это лучше, чем мое слово?

— Нет. Не обязательно. — Аббат свернул записку и сунул в рукав рясы. — Но это находится у меня, и вы знаете об этом, а я могу время от времени смотреть на это, вот и все. Кстати, вы держите свои обещания, доктор Корс?

Врач некоторое время разглядывал его.

— Держу, — пробормотал он, повернулся на каблуках и, гордо ступая, вышел вон.

— Брат Пат! — негромко позвал аббат Зерчи. — Брат Пат, вы здесь?

Секретарь подошел и остановился в дверях.

— Да, преподобный отец?

— Вы слышали?

— Кое-что. Дверь была открыта, и я ничего не мог поделать со своими ушами. Вы не включили глушители…

— Вы слышали, как он сказал: «Боль — единственное зло, которое я знаю»? Вы слышали это?

— Да.

— Господи, как после всего, что было, эта ересь снова вернулась в мир? Дьявол лишен фантазии. «Змей соблазнил меня, и я съела». Брат Пат, уходите лучше отсюда, а то я начну буянить.

— Домине, я…

— Что там у вас еще? Что это, письмо? Хорошо, давайте его сюда.

Монах подал ему письмо и вышел. Аббат бросил его на стол и снова посмотрел на поручительство доктора. Наверное, оно ничего не стоит. Но все-таки доктор был честен. И он предан своему делу. Он должен был быть преданным своей работе за те деньги, которые ему платит Зеленая Звезда. Он выглядел невыспавшимся и утомленным. Наверное, с тех пор, как по городу был нанесен удар, он живет на бензедрине и пирожках. Видя всюду страдание и ненавидя его, он искренне жаждет что-то сделать с этим. Искренне — в этом-то весь ужас происходящего. На расстоянии противники казались аббату извергами, но вблизи они демонстрировали искренность не меньшую, чем его собственная. Наверное, Сатана был самым искренним из всех.

Он распечатал письмо и прочел его. В письме ему сообщалось о том, что брат Джошуа и другие отбыли из Нового Рима к известному месту на востоке. В письме ему также сообщалось, что информация о «Quo peregrinatur» просочилась в Службу Внутренней Безопасности, которая послала своих представителей в Ватикан, чтобы выяснить, насколько обоснованы слухи о несанкционированном старте звездолета… Очевидно, звездолет все еще на Земле.

Они довольно быстро разузнали о «Quo peregrinatur», но, благодарение небесам, слишком поздно поняли, о чем идет речь. «Что же дальше?» — подумал Зерчи.

Правовая ситуация была запутанной. Закон запрещал старт звездолета без разрешения Комиссии. Такое одобрение было бы трудно получить, и вопрос решался бы очень медленно. Зерчи был уверен, что Служба Безопасности и Комиссия посчитают, что церковь нарушает закон. Но между церковью и государством уже полтора столетия существовало соглашение, которое недвусмысленно освобождало церковь от испрашивания подобных разрешений и гарантировало ей право посылать миссии «на любые космические установки или планетарные аванпосты, которые не были объявлены вышеуказанной Комиссией экологически непригодными или закрытыми для неупорядоченной инициативы». Во время заключения соглашения все установки в солнечной системе были «экологически непригодными» или «закрытыми», но дальше в соглашении утверждалось право церкви на «собственные космические корабли и ничем не ограничиваемые полеты к открытым установкам и аванпостам». Соглашение было очень старым. Оно было подписано в те дни, когда звездолетные двигатели Беркстрана были только мечтой. Тогда думали, что межзвездные полеты откроют вселенную для неограниченного потока народонаселения.

Но все обернулось по-другому. Когда первый звездолет был еще в чертежах, начали сетовать, что никто, кроме государства, не имеет ни возможности, ни денежных средств, чтобы построить его; что из создания колоний на планетах вне солнечной системы с целью «межзвездной торговли» нельзя извлечь никакой выгоды. Тем не менее, руководители Азии послали первый колонистский корабль. И тут на Западе поднялся крик: «Разве можно позволить „низшим“ расам завладеть звездами?» Тогда разразился небольшой шквал ракетных запусков, когда колонии черных, коричневых, белых и желтых людей швырялись к созвездию Центавра во имя неприкрытого расизма. Впоследствии генетики доказывали — ошибочно — что расистам придется допустить смешанные браки, если они захотят выжить, ибо каждая расовая группа настолько мала, что рискует вырождением из-за браков между близкими родственниками.

Единственный интерес церкви в космосе был связан с колонистами, которые, будучи сыновьями церкви, оказались отрезанными от остальной паствы межзвездными расстояниями. Но она никогда еще не воспользовалась тем пунктом соглашения, который разрешал посылку миссий. Между соглашением и государственными законами имелось определенное противоречие, которое давало Комиссии теоретическую возможность, как последней законной инстанции, влиять на посылку миссий. Это противоречие никогда не обсуждалось судом, так как не было повода для тяжбы. Но если теперь Служба Безопасности перехватит группу брата Джошуа во время запуска звездолета без разрешения Комиссии или без фрахтовых документов, такой повод может найтись. Зерчи молился, чтобы группа успела отправиться в космос без разбирательства в суде, которое могло затянуться на недели, а то и месяцы. Конечно, потом может разразиться скандал… Многие будут обвинять церковь в том, что она-де попрала не только права Комиссии, но и законы милосердия, послав высокопоставленных церковных сановников и компанию мошенников-монахов, хотя должна была бы использовать корабль для бедных колонистов, нуждающихся в земле. Вечно повторяющийся конфликт между Марфой и Марией.[172]

Аббат Зерчи неожиданно обнаружил, что направление его мыслей за предыдущий день или два заметно изменилось. Несколько дней тому назад все ожидали, что небо расколется пополам. Но прошло уже девять дней с тех пор, как Люцифер царствовал в космосе. Несмотря на погибших, искалеченных, умерших, это были девять дней тишины. Хотя ярость и гнев не исчезли, худшее, вероятно, было предотвращено. Он обнаружил, что думает о том, что должно произойти на следующей неделе или в следующем месяце. А почему бы и нет? Проверяя свою совесть, он нашел, что не совсем еще утратил добродетель надежды.

В полдень монах, возвратившийся из командировки в город, сообщил, что в парке, в двух милях по шоссе, разбит лагерь беженцев.

— Я думаю, что он находится под покровительством Зеленой Звезды, домине, — добавил монах.

— Господи! — воскликнул аббат. — У нас здесь переполнено, и я отправил три грузовика с беженцами назад.

Беженцы во внутреннем дворе были шумливыми, и этот шум терзал и без того натянутые нервы. Извечная тишина старого аббатства была расколота странными звуками: громогласным хохотом мужчин, рассказывающих что-то смешное, плачем детей, грохотом кастрюль и горшков, истерическими рыданиями, криками врача Зеленой Звезды: «Эй, Раф, сходи за кишкой от клизмы!» Несколько раз аббат подавлял в себе желание подойти к окну и попросить их вести себя потише.