Дмитрий Рыков - Урусут Страница 65

«Однако. Я все-таки вошел дважды в одну и ту же реку», – подумал Белый Лоб и с трудом поднялся.

– Прощай, глупый монгол, – сказал он Туглаю и дотронулся до его плеча. Тело завалилось на спину, одна ладонь разжалась и выпустила кинжал, но другая по-прежнему крепко держала знаменитую саблю.

Булат Тибир-бека и вправду оказался заколдован шаманом. Приходи, царь касогов, забирай свой клинок.

Снизу послышался вой – то ли отряд посланцев Тохтамыша пошел в атаку на Альборс, то ли наткнулся на Салавата с друзьями.

Олег побежал дальше, ровная площадка закончилась, пришлось идти вверх и вверх, затем ползти, уже совсем стемнело, снег все сыпал и сыпал – было похоже на настоящую русскую вьюгу, кровь хлестала, оставляя кривые полоски на белом покрове – заметет к утру, не заметет?

Сурен продолжался, так что остановиться и перевязать раны не имелось никакой возможности – нужно уйти как можно дальше.

Он просто полз по льду, стараясь не соскользнуть – покатишься вниз, и несколько десятков саженей пути придется преодолевать заново.

Вдруг раздался чудовищный треск, лед подломился, и он кубарем полетел в какую-то дыру.

Когда упал на камни, понял, что попал в пещеру. И еще понял, что сломал ногу. Похоже, что настал конец. Завыл про себя, но раз есть временная передышка, надо заняться делом. Снял ненужную кольчугу, перетянул всеми тряпками – платом, кусками рубахи – ногу и руку. На плече кровь остановил, а вот из бедра она била толчками, с каждым ударом сердца. Не фонтаном, нет, но он чувствовал выплескивавшуюся жидкость, как чувствуешь пальцем ее бег по жилам на запястье.

«Это – смерть, – понял Белый Лоб, глядя на неестественно вывернутую левую стопу. – Истеку кровищей. Поделом. Из людей выпускал – так попробуй сам эту участь». Сил не оставалось ни на что. Прямо на скальном выступе откинул голову и заснул, не успев прочитать и строчку из молитвы на исход души.

Когда проснулся, сквозь узкое отверстие саженях в двенадцати вверху яркими лучами било солнце. Находившийся над ним еще один выступ, мимо которого он пролетел, свет закрывал не полностью. Он представил, как искрит радугой снег снаружи после утихнувшей бури, и застонал от тоски и боли – нога опухла, став похожей на каравай, кровь из бедра продолжала, хоть и тихо, вытекать. Слабость во всем теле ощущалась невероятная. Он подумал и отвел себе тринадцать-пятнадцать часов. Зато теперь Камень не достанется никому. Ни Тохтамышу, ни Тимуру. Пусть бьют друг друга без талисманов.

Подполз к краю площадки – пещера уходила дальше вниз, глаза из темноты уже не выхватывали глубину. Но, похоже, яма – всем ямам яма.

Он открыл суму и, не обращая внимания на мешок с булыжником, ставший причиной его гибели, вынул маленький сверток, бережно развернул его – там лежали калям, чернила в глиняном пузырьке с пробкой и превосходная бухарская бумага. Решил – вдруг Хромец пошлет на поиски своих скалолазов, вдруг они найдут труп в пещере – а им будет записка. Или еще кто найдет. Он много читал, и мечтал всегда написать сам что-нибудь, только вот не знал, что. Кое-как присел, устроился, пользуясь тем, что пока света имелось достаточно, обмакнул перо и принялся старательно выводить на листе, подложив под него книгу ал-Гарнати. Писалось быстро.

«Я, нареченный Олег, Иванов сын, Александров внук, по прозвищу Белый Лоб, пишу сие, лежа с ранами и сломанной ногой в пещере на горе Альборс. Сейчас лето от С.М. 6902-е месяца декабря. Я охранял Камень, талисман Тимура, и отдал за это жизнь. На мой отряд напали монголы под предводительством старого знакомого Туглая, которого я убил. Их послал Тохтамыш, но цели своей они не достигли. Служу я Тимуру три с половиной года, а до этого служил оглану Илыгмышу девять с лишним лет. Когда я был ребенком в селении в Нижегородском княжестве, на него напали татары, всех убили, а меня увели в плен. Там я учился ратному искусству, и когда вырос, честно сражался с Тимуром на Кондурче. Когда все убежали, моя сотня продолжала биться, и мы почти добрались до Тимура. Он пленил меня, и я сражался под его началом в Мазандаране, в Иране и в Азербайджане. Здесь, на Востоке, меня называли Палваном. Мне стыдно за то, сколько людей я убил, но никогда я не трогал мирных жителей, женщин и детей – а только воинов, и, в основном, только тех, кто нападал первым. Я родился в Москве, мой дед учился в Царьграде, а отец плотничал в Нижнем Новгороде. В Москве у меня живет жена Алтантуяа, монголка по происхождению, крещенная Анной, дочь Елизавета и сын Олег, которого я ни разу не видел. Боже, прости мне все грехи, вольные и невольные! В руки твои передаю себя, хоть и с нечистой совестью! Прости, Богородица, Дево, прости, Иисусе Христе!»

Вот и все. Вроде бы вся жизнь – а уместилась в нескольких строчках. И добавить нечего.

Но есть чернила, светит солнце, и душа еще не покинула тело.

Переписал текст по-арабски, по-тюркски и по-гречески. Пока мучился, стемнело и силы совсем пропали. Надо вот только додуматься, куда бумагу сунуть – сыро ведь, сгниет! Положил листки в книгу, а книгу решил к сухому камню в кожаный мешок – и зашнуровать его потом поплотнее. Да и, молясь, отдать душу, как положено…

Непослушными руками развязал тесемки, глаза слипались, засыпал, умирал – все одновременно! – принялся пропихивать книгу глубже, и вдруг почувствовал – Камень издает тепло! Раз ощупал, другой – теплый! Вот и вправду – диковина! Вынул его из мешка, начал вертеть на ладонях, но не видно не зги, и силушки ушли, того и жди – уронишь, постарался вернуть на место, случайно провел ладонью по шероховатой поверхности – и тот заискрился! Принялся сыпать лучами во все стороны! Не только у Великого, выходит, получается!

Олег держал предмет в ладонях, и постепенно пространство пещеры начал заполнять неведомый звук. Противный, как комариный писк, но гораздо тяжелее и глубже. Наконец он стал просто невыносимым. Ратник бросил талисман вниз и зажал уши. Упавший Камень озарил все вокруг зеленым светом – от него одно за другим расходились овальные кольца, в разных плоскостях, края колец – темно-зеленые, а сами плоскости – светлые.

«Да это же видение, – предположил плотницкий сын. – Я уже кончился, сейчас душа отделится от тела».

Он захохотал в голос, вдруг закашлялся, и понял, что не чувствует своих рук. Он попробовал поднести ладонь к глазам, но ладони не было.

«Я – умер», – пронеслась молниеносная мысль, и Олег Белый Лоб потерял сознание.

Часть 7

Февраль 2012-го года

Кавказ

I

Громкость нытья Антона по поводу отрицательных сторон путешествия в горы перекрывала даже мощный гул винтов в салоне отечественного Ми-8 – в советские времена, когда производился этот птеродактиль, о комфорте пассажиров и какой-то там звукоизоляции заботились мало.

«Ах, зачем нам Кавказ!», «Эх, ну почему сначала не в Альпы?», «Где тебе рекомендовали инструктора?», ну и, самое главное: «У меня четверо детей! Кто их кормить будет, если вдруг… не дай Бог?..»

Странность появившегося недовольства Бобчинского заключалась в том, что именно он зажег Олега идеей альпинизма и скалолазания. Нет, после того как Белолобов проштудировал огромное количество специальной литературы и прошелся по альпинистским клубам Москвы (где поговорил со многими интересными людьми, с глубоким изумлением лично внял рассказу человека, поднявшегося на Мак-Кинли на Аляске и выслушал рассказы людей про людей, покорявших Эверест, К-2, Канченджангу и так далее), он знал, что «скалолазание» – отдельная дисциплина, вполне себе спортивная и глубоко презираемая настоящими покорителями вершин. Но ведь действительно зажег! Дзюдзюцу они занимались вместе уже три года – Тошка попал в клуб на пять лет позже Белого Лба, и за это время довелось им поговорить много о чем. Друзьями не-разлей-вода они не стали, но общались за пределами додзе частенько.

Так Олег узнал, что прошлой зимой во время катания на лыжах в Шамони Бобчев полез в горы и «покорил» Монблан. Капиталистическая система по выкачиванию максимально возможного количества денег из доверчивых туристов была отлажена настолько хорошо, что каждый, кто хоть раз смотрел с вершины что вниз, на далекие извилистые дороги, кажущиеся тонкими ниточками, что вверх, на небо и облака, становившиеся вдруг ближе и потому понятнее, достигал неописуемого восторга и желал это непременно повторить. Или поведать друзьям, чтобы те испытали похожие чувства. Или продолжить самому лазать по остальным цивилизованным Альпам, принося деньги местной туристической индустрии.

Вместо Альп уже летом Антон забрался на высшую точку Апеннин – гору Корно-Гранде в Сан-Марино, и так вдохновил рассказами товарища, что тот решил сам попробовать. Да не просто попробовать – а залезть на какие-нибудь вершины в разных популярных для восхождений местах. Гиндукуш, Памир, Кордильеры, Атласские горы? Почему и нет? Гималаи? А чем черт не шутит?