Владимир Поселягин - Офицер Красной Армии Страница 66

— Потому что двадцать пятого мая, то есть сегодня в обед, лично товарищем Сталиным был подписан приказ о присвоение звания гвардейского частям генерал-майора Титова и майора М, — с легкой улыбкой пояснил Фролов.

Тут же посыпались поздравления. Момент действительно был значимый, на фронтах было не так уж и много гвардейских частей.

— Про дальнейшие планы не буду спрашивать, всё равно не скажите, но я надеюсь, что мы ещё встретимся, — протянул руку Шереметьев.

— Конечно, — кивнул майор, тоже вставая.

Чуть позже был подъём и суета просыпающегося лагеря, потом торопливый сбор после плотного ужина, гвардейцы действительно покормили их хорошо и погрузка в грузовики. Что запомнилось Шереметьеву, так это то, что к нему подошёл капитан Малкин и, стараясь перекричать рёв авиационного мотора, предал три туго набитых вещмешка, сказав, что это подарок от командира.

Потом был долгий перелёт, пока, наконец, не последовала довольно жестокая посадка. По кочкам и ямам Шереметьев понял, что их возвращали туда же где и забирали, то есть на позиции родного батальона. Пока мотострелки строем шагали в сторону расположения своего батальона, танкисты, разбившись на небольшие подразделения, направились в сторону штаба бригады. Там уже ждали. Штабные офицеры направляли подразделения туда, где их ждали боевые машины, что вот уже два дня стояли без экипажей, а вот Шереметьева, Батя, командир бригады и офицеры штаба задержали, требовательно спросив, правда ли они действовали в тылу немцев.

— Расписку о неразглашения с нас не брали, — усмехнувшись, сказал Шереметьев. — Да я ещё у Фролова спросил, тот только посоветовал особо не завираться. Так что расскажу. Можно.

Один из танкистов молча занёс в помещение штаба один вещмешок и положил его у стены, звякнув стеклом.

— А это что? — спросил Батя.

— Подарок от майора Фролова, — пояснил капитан, беря вещмешок. — Что внутри я сам не знаю… О, французский коньяк и шоколад. Трофеи.

— А что за Фролов? — откупорив одну из бутылок и разлив коньяк по кружкам, спросил начальник штаба бригады. — Не слышал о таком… Ну что за возвращение?

Офицеры выпили, неплохого на вкус коньяка.

— Майор Фролов командир моторизованной группы, под командование которого мы поступили. Вам, товарищи офицеры он более известен как дважды Герой Советского Союза майор М.

Последние слова Шереметьев сказал торжественно, с удовольствием наблюдая за изумлением своего начальства. Начальник разведки бригады, который слегка запоздал и пил штрафную, закашлялся, отчего Батя несколько раз хлопнул его по спине.

— А вот это уже интересно, — сказал комбриг. — Он действительно такой отчаянный как пишут про него в газетах?

— Там нет и доли процента того чего видел я. Так вот что я вам скажу, и моё мнение подтвердят все офицеры батальона и простые бойцы. Фролов один из лучших командиров подвижного боевого соединения, которых я видел за эту войну. Он за час в уме планирует до десятка операций, отправляет в бой подразделения, и внимательно следит за результатами, мгновенно реагируя, если что идёт не так. Но последнее редко происходит, все операции продуманы. Сам я не видел, но бывало что впереди жирная цель, которую легко уничтожить, но Фролов приказал обходить её и не трогать немцев. Чуть позже выяснялось, что по тому или иному поводу он оказывался прав в своём решении.

— Вот как, — покачал головой командир бригады. — Расскажи-ка ты нам всё с самого начала. С той минуты как вы сели в самолёты.

Рассказ лился порядка трёх с половиной часов, снаружи уже давно рассвело, но Шереметьев ещё не закончил. В штабе собрались опытные и повоевавшие офицеры, которые сходу оценили то, что им рассказывал один из комбатов их бригады. То, что он рассказывал, действительно повергало их в шок всё дальше и дальше по мере рассказа. Давно были забыты пузатые бутылки с коньяком, лежал не тронутый шоколад, офицеры жадно впитывали то, что рассказывал им капитан, представляя себя на его месте. Теперь они поняли, почему Шереметьев, считавшийся одним из лучших танкистов Украинского фронта, на счету которого более двадцати уничтоженных танков противника, так восхищается ставшего в последнее время всем известным майором М.

После того как Шереметьев закончил, на него посыпались вопросы, на которые он отвечал в течение часа. После этого вспомнили про коньяк и после нескольких тостов добили три бутылки, остальные убрав до лучших времён.

Началась привычная служба в бригаде, поэтому Шереметьев не удивился приказу Бате и особиста написать подробный рапорт по этому рейду. Видимо такие приказы получили все офицеры, но перед уходом Батя пригласил его к себе в кабинет и ещё раз попросил Шереметьева описать Фролова, морщась, как будто пытаясь что-то вспомнить.

— Да обычный на вид парень, плотный такой. Молодой слишком, на мой взгляд. Всё купаться любит.

— И этот любит, — хлопнул по столу Батя. — Странно.

— Вы знаете Фролова?

— Встречался с одним старшим лейтенантом. Очень уж он на твоего знакомца похож. Может еще, что необычного вспомнишь?

— Ну, ножи майор очень любит… — задумался капитан, не заметив, как вздрогнул полковник Филатов, с любовь и уважением получивший в бригаде прозвище Батя. — Ещё мне странным показалось, как он отреагировал на Григорьева, тот в стороне проходил, нас не видел. Майор, когда увидел его встал как вкопанный, а потом мне показалось, старался не показываться ему на глаза. Но может мне это и привиделось.

— Дежурный! — крикнул комбриг дежурного офицера, и когда тот прошёл в кабинет, велел срочно найти и привести в штаб старшего лейтенант Григорьева с его личным фотоальбомом, а Шереметьеву велел. — Посиди, подожди пока.

Через полчаса прибежал командир роты первого батальона, которая была придана на время Шереметьеву.

— Александр, — как к старому знакомому обратился комбриг к ротному. — Ты когда в рейде участвовал, не видел майора Фролова?

— Нет, вблизи не видел, — покачал тот головой. — Он больше с командованием батальона общался. Да и то через порученцев. Издалека только, но там не разобрать было.

— Тебе в нём ничего странного не показалось?

— Ну разве что фамилия, на моего знакомого старшего лейтенанта Фролова похожа. Да и воюет он так же. По слухам он тоже зенитчик.

— Вот как, — погладил подбородок Батя и попросил. — Открой фотоальбом.

Когда фотоальбом был открыт, Батя попросил найти на большом снимке знакомое лицо. Капитан не понимая, что от него хотят, склонился над старой газетной вырезкой.

— Вас тут нет… Ха, так вот же Фролов стоит, — ткнул он в снимок где было изображение группы бойцов и командиров. Филатов и Григорьев склонились, разглядывая на кого указал капитан, синхронно переглянулись и стали разглядывать Шереметьева странными взглядами.

— Вы лжёте, товарищ капитан, — тихо сказал Григорьев.

— Грубо, но я соглашусь с ротным, — кивнул Батя. — Вы ошиблись. Вы не могли видеть этого человека.

— Но почему? — удивился комбат и ещё раз поизучав снимок, более уверено сказал. — Он это.

— Герой Советского Союза, командир дивизиона ПВО-ПТО старший лейтенант Фролов, на которого вы указываете, — тихо сказал Батя. — Погиб на наших глазах. Очередью с 'мессера' его разорвало пополам и он умирал несколько минут. В этот же день в нашем присутствии он был похоронен на месте гибели. Именно поэтому мы с Александром считаем, что вы несколько… ошиблись.

— Я не знаю, кто у вас там и где погиб, но это снимок именно Фролова, под командованием которого мы с лейтенантом участвовали в деблокировании партизанского корпуса.

Потерев виски, комбриг устало сказал:

— Странна ситуация. Я попробую разузнать через своих знакомых, но всё же считаю, что вы ошиблись. Вы оба свободны, можете идти… Александр, оставь альбом.

После этого Шереметьева закрутила рутина службы, боёв и потерь и он подзабыл об этом разговоре, но о нём не забыли полковник Филатов и старший лейтенант Григорьев.

Уйдя на глубину, я достиг илистого дна и играючи зачерпнув ила, расплывавшегося от движения в руке, тая между пальцами, поплыл наверх, медленно работая ногам.

Вынырнув, я дал течению медленной реки смыть у меня остатки ила с ладони и, перевернувшись на спину, поплыл к берегу, где пяток бойцов хозвзвода стирали гимнастёрки и бельё. Сегодня у нас был банно-прачечный день. Мангруппа отдыхала третий день.

На мостках меня ждал Омельченко. Сидя на корточках, он дотянулся до воды и, побрызгав на лицо, вытер его рукавом.

— Вода ледяная, как ты в ней купаться можешь? — спросил он, наблюдая, как я выбираюсь из воды, балансируя на скользком дне.

— Дело привычки, — хмыкнул я и, стянув кальсоны, выжал их, после чего снова надел. На теле высохнут.

— Титов на связь вышел, — сказал Омельченко и, покосившись на бойцов на соседних мостках, предложил пройтись.