Гарри Гаррисон - Зима в Эдеме Страница 66

– Убей меня – ты будешь жива. Убей. И тогда все твои урукето погибнут. Этого ли ты хочешь, эйстаа? Смерти всех урукето, смерти города? Если хочешь этого – убивай поскорее, прежде чем успеешь подумать и изменить решение.

Привыкшая повелевать Ланефенуу содрогалась всем телом: ей, распоряжающейся жизнью и смертью иилане, приказывает устузоу! Чтобы устузоу смел обращаться к ней подобным образом! Она теряла власть над собой.

Керрик не смел сделать даже шага назад или изменить надменной позы. Миг слабости – и она разорвет его в клочья. Может быть, он переусердствовал, – но выбора у него не было. Он мельком глянул на горный склон над городом.

– Вот что еще я хочу сказать тебе, эйстаа, – проговорил он, чтобы не позволить ей отвлечься, не дать возможности страстям одолеть в ней разум. – Великий город Икхалменетс, жемчужина среди городов иилане, окруженный морем Икхалменетс. Ты есть Икхалменетс, и Икхалменетс – это ты. Твоя забота и награда одновременно. Ты правишь здесь.

Он вновь взглянул на склон. Над ним показалось облачко... или это дым? Да. Дым. Вырывая когтями клочья земли, Ланефенуу подступала все ближе и ближе. Он громко выкрикнул, чтобы она расслышала его сквозь гнев.

– Ты есть Икхалменетс, но сейчас Икхалменетс погибнет! Погляди вверх на склон. Видишь? Это не облако. Знаешь, что такое дым? Дым бывает от огня, а огонь сжигает, разрушает и жжет. Огонь погубил Алпеасак и все живое в нем. Тебе это известно. Теперь я принес огонь в Икхалменетс.

Ланефенуу оглянулась и, заметив дым, застонала, словно от боли. Высокий столб дыма клубился над склоном. Керрик снова потребовал внимания. Одним глазом она следила за дымом, другим уставилась на Керрика.

– Я пришел в твой окруженный морем Икхалменетс не один. Пока я восходил на амбесид, мои воины сразили урукето. И теперь они окружают вас повсюду, ведь устузоу – повелители огня. И он уже наготове, все лишь ждут моего сигнала. Если я дам его – гореть будет Икхалменетс, если погибну или получу рану – гореть будет Икхалменетс. Выбирай – и быстро, ведь огонь жаден.

Яростный вопль Ланефенуу захлебнулся мукой. Она покорилась и, бессильно свесив руки, села на хвост. Главное город, главное урукето. Зачем ей жизнь этого животного, если умрет Икхалменетс.

– Чего ты хочешь? – спросила она, не униженно, но в слабости признавая свое поражение.

– Я хочу для моих тану того же, чего ты хочешь для своих иилане. Возможности спокойно существовать. Ты выгнала нас из Алпеасака. Ты со своими иилане и фарги останешься в нем, ведь это город иилане. Никто не станет вредить вам. Я вижу снег над головой, что с каждым годом опускается все ниже. Прежде чем снег придет и сюда, Икхалменетс должен уйти в Алпеасак и спокойно жить под теплым солнцем. Пусть Икхалменетс живет там. Но пусть живут и мои устузоу. Даже теперь Вейнте, повинуясь твоему приказу, гонит их и убивает. Останови ее, прикажи вернуться, прикажи прекратить побоище. Сделай это, чтобы жил Икхалменетс. Мы не хотим чужого. Пусть твой город будет твоим городом. Нам нужны только наши жизни. Останови Вейнте. Сделаешь это – и Икхалменетс и все твои иилане будут жить в завтрашнем завтра, как во вчерашнем вчера.

Ланефенуу, не шевелясь, погрузилась в долгие раздумья, пытаясь найти выход из лабиринта противоречивых мыслей. Наконец она пошевелилась, сила вернулась к ней, и властным голосом она проговорила:

– Пусть так. Вейнте остановится. Причины громить мир устузоу у нее нет. Я позову ее. И ты уйдешь отсюда. Будешь жить в своем месте, а мы у себя. Я не хочу более ни говорить с тобой, ни видеть тебя. Я бы хотела, чтоб яйцо, из которого ты вышел, лопнуло под ногой и ты никогда не появился бы на свет.

Керрик ответил жестом согласия.

– Но ты должна сделать еще кое-что, если хочешь остановить Вейнте. Ты знаешь ее, знаю и я. Она может не подчиниться твоему приказу. Разве не так?

– Может, – сурово ответила Ланефенуу.

– Значит, ты должна отправиться к ней. Найти ее и приказать возвращаться. Тогда она остановится, ведь ее иилане – твои иилане, ее фарги – твои фарги.

В глазах Ланефенуу сверкала ненависть, но она держала себя в руках.

– Хорошо.

Керрик взялся за нож, свисавший с кольца вокруг шеи. И, сняв его, протянул Ланефенуу. Она не шевельнула рукой – и он бросил нож в пыль у ее ног.

– Отвезешь это Вейнте. Она поймет, что это значит. Она будет знать, что я сделал и почему. Она узнает, что я не оставил тебе возможности выбирать.

– Мне нет дела до того, что чувствует и знает Вейнте.

– Конечно, эйстаа, – неторопливо отвечал Керрик, сопровождая слова знаками холодного гнева. – Просто я хочу, чтобы она знала, что это я, Керрик, заставил ее пойти назад. Я хочу, чтобы она поняла все, до малейшей подробности.

С этими словами Керрик повернулся и зашагал с амбесида прочь. Мимо оцепеневших от ужаса фарги. В страхе они расступались перед ним – все видели разговор издалека. В чем было дело, они не знали, только понимали: случилось что-то ужасное. Два урукето были мертвы, а устузоу-иилане шествовал по городу, и смерть окружала его.

Пройдя через Икхалменетс, Керрик обернулся к столпившимся на берегу иилане и фарги:

– Именем вашей эйстаа, приказываю вам уйти отсюда. Она повелевает всем явиться на амбесид. Немедленно.

Не способные на ложь существа, повинуясь приказу, заторопились на амбесид.

Оставшись один, Керрик прыгнул на песок и поспешил подальше от города.

Глава сорок четвертая

Ты посылала за мной, – произнесла Энге, – и приказала мне поспешить.

– Все мои приказы неотложны, хотя твои ленивые Дочери не в состоянии уразуметь это. Если я не подчеркну, что следует торопиться, подвернувшаяся вестница тут же примется обсуждать, приличествует ли ей повиноваться мне подобно фарги,

– Но это правда, ибо Угуненапса...

– Молчать! – рявкнула Амбаласи, гребень ее опадал и вздымался от ярости.

Сетессеи, помощница ее, в панике убежала, даже Энге склонилась перед бурей гнева, охватившей пожилую ученую. Сделав жесты извинения и покорности, она застыла в ожидании.

– Маленькая поправка. По крайней мере я могу рассчитывать на некоторое внимание, на каплю любезности с твоей стороны. Ну, взгляни на это великолепное зрелище.

Амбаласи указала на сорогетсо, лежавшую в тени. Зрелище могло доставить удовольствие только Амбаласи – бедняжка Ичикчи, свернувшись в комок и зажмурив глаза, ожидала немедленной смерти.

– Гнев мой, глупое создание, предназначен не для тебя, а для вот этих, – пояснила Амбаласи и, с видимым усилием овладев собою, заговорила на манер сорогетсо: – Внимание, маленькая. Дружба и помощь. – Она погладила зеленый гребень Ичикчи, наконец та открыла глаза. – Очень хорошо. Видишь, вот Энге, она пришла, чтобы порадоваться тому, как хорошо ты поправляешься, чтобы побыть с тобою. Спокойно, болью не сопровождается.

Амбаласи осторожно сняла нефмакел, покрывавший культю. Сорогетсо поежилась, но не произнесла ни звука.

– Гляди, – приказала Амбаласи, – и чтобы я слышала восхищение!

Энге согнулась над сморщенной кожей обрубка, полоски кожи прикрывали открытую кость. В центре ее желтел какой-то нарост. Вид его ничего не говорил ей. Энге не осмелилась признаться в этом, чтобы не навлечь на себя скорый гнев Амбаласи.

– Хорошо заживает, – помолчав, сказала Энге. – Ты, Амбаласи, – владычица науки врачевания. Ампутация не только исцелила ногу, но побудила к росту. Это самое... в центре и есть предмет восхищения?

– Несомненно, но, зная твое невежество, я не могу ожидать, чтобы ты оценила увиденное во всем значении. Перед тобой у зеленой сорогетсо, которая на голову ниже нас, вырастает желтая ступня, покрытая пятнами. Проникает ли хоть какая-то доля этой информации в субмикроскопический мозг, спящий под непроходимой лобной костью твоей головы?

Энге терпеливо снесла оскорбление, по опыту зная, что с Амбаласи лучше не связываться.

– Значение-непонятно, невежество-признано.

– Требуется внимание. Прежние теории отвергнуты. Забудь про тектонику плит и дрейф континентов. Слишком давно они разделились. Я усомнилась в своей правоте, когда оказалось, что сорогетсо способны понимать нас. Хотя бы ограничиваясь основными и примитивнейшими познаниями. Речь не может идти о нескольких тенах миллионов лет, здесь даже одного миллиона много. Мы можем обнаружить внешние различия, но генетические отсутствуют. Иначе эта нога не смогла бы расти. Тайна сгущается. Кто же они, сорогетсо, и как попали сюда?

Энге не пыталась отвечать, понимая, что старая ученая рассеянным взором смотрит не на нее, а в глубь познания, которую она не в силах даже представить.

– Это тревожит меня. Я думаю о тех экспериментах, которые не следовало бы проводить. Мне доводилось и прежде обнаруживать результаты неудач, ошибок в работе... чаще в морях, чем на суше... уродливые твари, которые лучше бы не рождались. Пойми, не все ученые такие, как я. В мире кривых умов не меньше, чем кривых тел.