Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том второй Страница 66

Прошло больше месяца в положенных сорок дней, как сфероид гипоцентавров приземлился на планете, а этот народ не только изменил уклад жизни пришлых, но и местных людей. Они изменили многие правила, и, высчитав новое обращение сохранившегося спутника, который на своем языке называли Иях, по орбите вокруг Земли, сократили длительность месяца до двадцати девяти с половиной дней, тем самым убавив количество дней в неделе. После разговора на ладье Переяр перестал быть войводой, потому как Китоврас посчитал именно его повинным в напряженности возникшей в Есиславе. Посему бывшего войводу отправили работать на каменоломни. Император уменьшил прислужников и у самого Липоксай Ягы, забрав от него не только Браниполка, Волега, но и Таислава, каковых Полкан поставил старшими на работах в каменоломнях. Теперь Липоксай Ягы сам проводил обряды в капище, куда его сопровождали Довол и Житоваб. Понеже кудесника и знахаря Китоврас оставил приглядывать за Еси, как единственных кому она позволяла себя осматривать. Правда и Житоваб, и Довол днесь слово держали перед лекарем Кентавром, считающим сие знания ущербными, а потому и терпящих их обок божества лишь по причине того, что более она никого к себе не подпускала.

Жизнь самой Есиславы, как и понятно, не изменилась. Ни одна служанка не была отозвана, питание доставлялось самое лучшее, и порой даже с самого сфероида.

Глава тридцать третья

В многоугольной комнате хурула Бога Дажбы нынче желтоватый пол был укутан смаглыми испарениями такими густыми, что утопленная в них нога, полностью скрывалась вплоть до щиколотки. В центральной части комнаты пол имел ровную поверхность, а далее плавно стыкуясь, переходил в степенно подымающиеся наклонные панели, в свой черед упертые в вертикально-отвесные стены, также живописно, и уже без каких-либо угловатых граней сочетающихся с куполом на котором висели только клоками бурлящие почти рыжие испарения. Зала была ярко освещена не только испарениями, но и поступающим голубоватым светом чрез стекловидную стену, словно посланную заглядывающей в ее глубины Землей, укрытой сверху кучевыми белыми полотнищами облаков.

Такими же пухлыми перьевыми густо меж собой перевитыми были три кресла стоявших полукругом в комнате и единожды повернутые в сторону стеклянной стены. Пройдя сквозь одну из стен, в помещение явился Господь Перший. Ноне он был предельно опрятен, его серебристое сакхи дотягиваясь до поверхности пола, скрывало стопы, обутые в плетеные черные сандалии, одновременно, утонувшие в мареве смаглых испарений, при ходьбе Господа колыхающихся тудыли… сюдыли. На голове старшего Димурга в навершие венца восседающая черная с золотым отливом змея с изумрудными очами, задумчиво оглядев комнату и широко раскрыв пасть, демонстративно зевнула. Еще миг и она свернулась по спирали да сомкнув пасть и глаза замерла, вероятно, будучи утомленной.

Два из кресел были заняты, в них сидели Небо и Седми. Старший Рас в голубом сакхи, одначе без венца, не просто восседал в клубистом желтом кресле, он старался в нем раствориться, вдавив свое тело в ту объемную облачность, иноредь перемешивающуюся с материей и кожей Бога отдельными ошметками. Седми вспять сидел, вроде как нависаючи, согнув спину и подперев голову дланью руки с воткнутым, в приподнявшуюся облокотницу кресла, локтем. Золотая рубаха и черные шаровары на Зиждителе были помятыми, венцом ныне служила лишь тонкая бечевка красного цвета, и в мочке левого уха, как он почасту делал при встрече с Димургами, мерцали капельки бледно-синих сапфиров украшающие ее по всему окоему. Проходя по лбу и затылку цепь– венец Бога удерживал от колыхания пшеничные, прямые, короткие волосы, хотя и они днесь лежали без положенной им ровности. Да и сам Седми смотрелся каким-то помятым, притушившим золотое сияние кожи, молочность которой отдавала легкой серостью, видимо, Бог был утомлен, посему и придерживал отяжелевшую голову. Однако стоило в залу войти Першему, как он значимо оживился в кресле и немедля поднялся на ноги, испрямив свой стан.

– Не торопись дорогой малецык, я сам подойду, – дюже скоро дыхнул Димург, и, вскинув вперед руку тем движением враз остановил поступь Раса.

Седми с нескрываемым теплом воззрился на подходящего к нему Першего, на миг его голубо-серые радужки очей с раскиданными по ним синими брызгами по рубежу словно остекленели. Приблизившись к Расу Перший торопко ухватил его за плечи, беспокойно заглянул в лицо, а засим обняв, крепко прижал к груди, нежно прикоснувшись губами к виску. Погодя старший Димург принялся полюбовно гладить Седми по спине, целовать в очи, в выпяченные ноздри вздернутого носа, тем стараясь придать сияния его посеревшей коже.

– Моя бесценность, почему такой утомленный?.. Так долго не прилетал? – наконец, озвучил свое беспокойство Перший.

Он отодвинул от себя Седми и сызнова оглядел его с головы до ног, ласково пройдясь перстами по щеке и тем пытаясь вызвать всплески золотого сияния, каковые хоть и последовали, одначе, были не сильными и не продолжительными.

– Небо, – так и не дождавшись ответа от Седми обратился Перший к брату, – что случилось, поколь меня не было? И поколь наша милая любезность находилась в Синем Око?

– Случилось, – отозвался негромко Небо и голос его слышимо затрепыхался, точно ожидая назиданий от старшего брата. – Неприятности в Синем Око. Нежданно появилась в центральной ее части заверть, сильного излучения, с малым угловым размером в единение со скачкообразным падением плотности. Седми предположил, что произошел мощный всплеск и выход из границ материи находящейся там чревоточины. Но чревоточина оказалась ни при чем, а произошедшее явилось обрывочным колебанием просочившимся из соседней Галактики. Чтобы остановить рост заверти малецык установил в ней ловушечную поверхность, поэтому и задержался в Синем Око.

– А почему ты, Небо, о том мне рассказал лишь сейчас? Почему не передал как положено, поколь я был у Родителя? – неспешно роняя слова вопросил Перший и заботливо усадив Седми в кресло, развернувшись направился к своему, что стояло как раз супротив, вмале в него опустившись.

– Потому как Отец, Небо ничего не знал, – торопливо ответил, за старшего Раса, Седми и его звонкий тенор и вовсе прозвучал низко, будто лишившись всех высоких звуков. – Я справился сам… И только давеча сообщил о произошедшем Дивному, встретившись на его айване, когда он залетел в Синее Око поторопить меня. А Небо рассказал о заверти пред твоим приходом Отец, – голос младшего Бога едва слышно дернулся, по-видимому, он знал, что сейчас получит взбучку за самоуправство от Першего и этой речью хотел одного, выгородить в его глазах старших Расов. – Да и потом не было смысла вас тревожить тем пустяком.

Перший вельми гневливо зыркнул на сидящего справа от него Небо, как-то дюже резко втянувшего голову в плечи, а после не менее строго уставившись на Седми, достаточно деспотично молвил:

– Ты не можешь это решать… Решать есть смысл нас тревожить или нет. Еще слишком молод и неопытен в этих вопросах, обязан немедля сообщать о всех нестандартных ситуациях внутри Галактик. И тем паче не сметь, что-либо предпринимать в их починке или наладке. Разве я тебе о том не говорил Седми? Сколько раз можно остужать твое своевольство? – теперь негодование зримо было послано младшему Расу.

– Я подумал, Отец, – многажды робея и почасту прерываясь на отдельных звуках, протянул Седми и стих, понимая, что не должен оправдываться.

– Не смей при мне это говорить, – властно продышал старший Димург и радужки его темных глаз расширившись укрыли всю склеру, и вроде поглотили зрачки, тем самым вытягивая из естества сына Небо все затаенные мысли. – Думаем мы, ты обязан исполнять. С Дивным я, конечно, поговорю, почему он мне не сообщил о твоем самовольстве… А от тебя, моя бесценность, от тебя такого не ожидал… И весьма этому обстоятельству расстроился… весьма.

Перший легохонько качнул головой и этим движением, пробудил к жизни, дотоль почивающую в навершие венца змею, каковая резко отворила очи. Змея воззрилась на сидящего напротив нескрываемо опечаленного Седми, глаза ее нежданно расширились, и на доли мига явили глубокое марево космоса, где поблескивали белые, игольчатые звезды да вращалось мощное сквозное, дымчатое колесо.

– Знал, что у вас проблемы с лучицей, – Седми почитай прошептал, не открывая рта, и оттого движения слов едва зримо затрепетали пшеничные волоски в его усах. – Не хотел тебя Отец еще больше чем есть тревожить…

Димург, кажется, лишь на малость отведя взгляд вправо, резко вернул его обратно, и, упершись им в очи младшего Раса, той просквозившей в нем властностью прекратил молвь последнего, оборвав ее на полуслове. Он степенно прислонился к спинке облачного кресла, и, обхватив расставленными перстами облокотницы, слегка утопив в его перьевитости фаланги, достаточно жестко сказал: