В. Бирюк - Рацухизация Страница 68

— Прокуй. Как бы тебе это помягче… Железяку разобрать, смазать, упаковать. Своих предупреди: кто болтанёт… даже до Христодула не доведу.

— Как это?! С чего это?! Ты чего, сдурел?! Мы столько сил, столько времени… Оно ж меня чуть не убило! Два раза! Квасура вон обварился. Столько труда, столько мук…! И — разобрать?! Через мой труп!

— Э-эх, Прокуёшечка… Будет и твой труп. У светлых князей в порубе. Потому что ты — парнишечка резкий да языкастый. Из-под палки работать не будешь. Какой-нибудь мастер брадатый или, там, ярыжка княжеский — тебе не указ. Со мной ты можешь поспорить, покричать, по-кочевряжиться. Шуток пошутить, песен попеть. А на княжьем дворе… только свои шутки понимают. Там… и меня, и тебя — быстренько уморят. А железо паровичком ковать будет… да хоть вон он, Квасура твой.

Квасура, спокойный молчаливый семейный черниговский мужичок, сам неплохой кузнец, оказавшийся при Прокуе в роли подмастерья, няньки, пестуна, менеджера… обиженно вскинулся на меня. Но я упредил:

— Будешь, Квасура, будешь работать. И на князя светлого, и на боярина доброго, и на главаря разбойного. На всякого, кто твоего сыночка перед тобой на дереве подвесит да свежевать заживо начнёт. Когда с ребёнка кожу снимают… Я раз повидал — мне не понравилось. А тебе глядеть — как с твоего старшенького… Поэтому разобрать. Всё — описать подробненько. И — забыть. До поры, до времени.

Последнее — просто для утешения. И Прокуя, и меня самого. Жалко же! Столько труда вложено! Но не могу себе представить, что должно измениться в нынешней «Святой Руси», чтобы я пустил Прокуя в чью-то «шарашку». Ковать «брони заговорённые» во славу князя Вщижского… или там, Друцкого… Жизнь свою переводить, чтобы гридни Дорогобужские особенно эффективно резали гридней Углических…?

Разве что — «шарашка» будет моя собственная…

Да ну, фигня. Кто я тут? — Ванька-ублюдок, третьесортного опального боярина незаконный отпрыск. Придумать производство непробиваемых броней — могу. Удержать такое производство в своих руках — нет.

«Сам — никто, и звать — никак». «Не по сеньке шапка». «Со свиным рылом да в калашный ряд»…

…

Конечно, «остановить и разобрать» — сразу не получилось. Прокуй ходил за мной следом и скулил:

— А вот давай я чуток покую… А давай я разок поклепаю…

Я… я оказался слаб. Я ж его понимаю! Мне самому…! Несколько полезных вещей мы сделали. Пожалуй, главное — две циркулярные пилы диаметром в два локтя. Отковали. Из стали.

Сталь здесь — сыродутная, десятая часть от общего количества железа. Так что, циркулярки… хоть и не серебряные, но близко.

Тут Артёмий поинтересовался у меня:

— А что это там, в Гончаровке, стучит так часто? Ребятишки в лес ходили — слышали. Будто дятел по железу. Задорно так…

Я вполне доверяю Артёмию. Но если до него слух дошёл, то дойдёт и до других.

В тот же день мы остановили паровичок и разобрали его.

Понятно, что молот можно было сделать не на паровом, а на водяном или конном приводе. Подцепить кувалду на рычаге к обычному водяному колесу. Оно проворачивается, на хвостовик рычага давит, кувалда понимается… бу-бух!

Ещё в 30-х годах 20 века такие кузницы нормально работали в сельской местности в Англии. По скорости-весу — примерно — то же самое. По технике — куда как проще. Правда, при нашем рельефе-климате работать будет полгода. И тот же вопрос — чего им делать?

Через 20–30 лет первые водяные молоты запустят в Швеции, но там железоделательное производство. Обжим криц приличного размера ручным молотом вести нельзя. Там есть поток заказов. Есть королевская власть, под эгидой которой это всё делается. Есть потомственные металлурги. Которые, в районе Стокгольма, выплавляют железо с 3 века по 70-е годы 20-го.

Я — не металлург. У которого цель в жизни — наковать много хорошего железа.

   «Прекрасен лес, и поле, и цветы,   Песчаный плес и лодка у причала…   Но в мире нет прекрасней красоты,   Чем красота горячего металла!».

Верю. Но становиться им не хочу. Или — чтобы меня кто-нибудь им «становил»… на всю мою оставшуюся жизнь…

Я — не купец. Который мечтает взять подешевле — продать подороже. И об этом — господу помолится…

   «А в ногах у постройки   Торговая площадь жужжала,   Таровато кричала купцам:   Покажи, чем живешь!   Ночью подлый народ   До креста пропивался в кружалах,   А утрами истошно вопил,   Становясь на правеж».

Это — не моё.

Я — либераст и дерьмократ. Потому что — эгоист и эгоцентрист. Я хочу жить. Хочу жить прилично. Это «прилично» включает несколько вещей. Не только портки без дырок и кусок хлеба с маслом. Но и… «это сладкое слово свобода».

Свободы своей я не отдам никому. Ни за что.

Ме-е-едленно.

В мире нет ничего дороже моей свободы.

Даже моя жизнь.

Жизнь — инструмент. Для реализации свободы. Один из…

Не надо пафоса. Это очень просто. Когда поймёшь.

Так ведёт себя любая крыса, загнанная в угол. Если нет свободы, нет простейшей свободы — свободы перемещения — у крысы срабатывает инстинкт самосохранения. Она рвётся на волю. Даже ценой жизни. И я — так. Чисто по инстинкту. Потому что я без своей свободы — уже не я. Тушка на ножках, но не я. Не «само». Свою «самость» надо сохранять. По базовому инстинкту.

Когда до этого додумываешься, когда, покрутив в мозгах, обсосав, попинав, понадкусывав, проверив на излом эту идею, укладываешь её в себя, в основу своей личности, когда знаешь, что где-то в душе есть вот такая фундаментальная мерка, которую можно вытащить и приложить к очередной ситуации… Нет-нет! Не каждый день после обеда! Редко. Но она в тебе есть, и ты об этом знаешь… На очень многие вещи начинаешь смотреть… спокойнее. Когда любишь свою свободу — с уважением относишься к свободе других.

Те ребята, которые через 30 лет будут подсовывать изо дня в день железные чушки под водяной молот где-то в Стокгольме… Наверно, им той свободы достаточно. И я это уважаю. Но мне — нет. Мне — мало. Я — жадный. До своей свободы — особенно.

Однажды я сам, совершенно свободно, своей вполне вольной мозгой, додумался до того, что на Руси должны быть «белые печки». Сам. Совершенно свободное собственное решение, «СССР».

Не про «парламентскую республику», не про «всеобщую вакцинацию», не про «человек на Луне»…

Просто-напросто: жить надо в «белой» избе. Всем.

Очень простенькая, даже — примитивная идея. Но — моя.

Это задача национального масштаба.

В «Святой Руси» есть куча других задач такого же размера. Отбиться от степняков, вывести язычников, избирать собственного митрополита, поднять урожайность, пережить мор, глад, торг, пожар, поход… Куча — разной степени актуальности, героичности, кровавости…

Прав Жванецкий: «Огромное счастье — видеть настоящую кровавую героическую жизнь. И в ней — не участвовать».

Я хочу быть счастливым. Поэтому кучу — мне не надо. У меня — одна. Маленькая задачка. Очень простая.

Я теперь знаю — «как». Как такую избу сделать, что для этого надо, есть обученные люди, материалы, технологии…

Теперь нужны ресурсы. Для продвижения, для тиражирования… А у меня таких ресурсов нет. И быть — не может. Потому что для решения задачи национального уровня должны быть и ресурсы сравнимого размера. На ресурсах сидят местные феодалы и церковники. И они делиться не будут.

   «Эх, эх!   Позабавиться не грех!   Запирайти етажи,   Нынче будут грабежи!   Отмыкайте погреба —   Гуляет нынче голытьба!».

Я к таким забавам… в национальном масштабе… не готов.

Можно пойти более мягким путём: торговля. «Пусть они сами мне отдадут».

Пусть.

Отдадут. Добровольно, с удовольствием, с искренним желанием и с весёлыми песнями.

   «Пред ним roast-beef окровавленный,   И трюфли, роскошь юных лет,   Французской кухни лучший цвет,   И Страсбурга пирог нетленный   Меж сыром лимбургским живым   И ананасом золотым».

Будут кушать, пить, носить, обувать… восхищаться, завидовать, хвастаться… Потреблять. И — платить. Мне.

Я на этом, не знаю пока на каком, товаре разбогатею. И стану строить повсеместно белые избы. От широты своей души. И для диверсификации капиталовложений.

Не дадут.

Состояние такого размера не имеет права на существование. Как только уровень накопленных ресурсов — проще: моя кучка серебра — станет выпирать среди аналогичных… кучек — придут и отберут. Не важно — какого размера кучка. Важно — больше аналогичных в этом ряду. Для каждого ряда — свой потолок. Сию-местный, сию-временный, сию-сословный.