Олег Таругин - Комбриг из будущего. Остановить Панцерваффе! Страница 7

Глава 3

Окрестности Смоленска, август 1941 года

Расположенную в низине четырехорудийную гаубичную батарею взяли легко. Можно даже сказать, образцово-показательно взяли: ну не ожидали немцы от русских подобной наглости, просто не ожидали! Да и как ожидать, если позицию расположили глубоко в тылу, где угрожать артиллеристам могли разве что советские штурмовики, которых вот уж которую неделю в воздухе не видно? Теоретически их могли накрыть артогнем, дистанция, пусть и на пределе дальности, позволяла, но откуда у большевиков точные координаты? Так что командир батареи, гауптман Крауфф, был абсолютно спокоен. Получат команду, отстреляются, а затем, если придет новый приказ, передислоцируются поближе к линии фронта, где советы готовят очередной контрудар, наверняка столь же провальный, как прежние. А уж как горят и взрываются их хваленые танки от попаданий тяжелых фугасных «чемоданов», он видел. Хорошо горят и взрываются – аж башни на полсотни метров улетают!

Но реальность оказалась гораздо более непредсказуемой. И печальной.

Без единого звука сняв охранение – нападения немцы не ожидали, оттого и расслабились, так что удалось взять их в ножи по-тихому, – разведчики атаковали одновременно обеими группами, ударив с флангов. Приданных артиллеристов – не обманул комбриг, прислав аж троих, двух наводчиков и корректировщика, – до окончания атаки спрятали в зарослях, от греха и прочей шальной пули подальше. Собственно, в кустах укрывали только наводчиков, поскольку корректировщик в сопровождении двух бойцов с рацией ушел своим маршрутом еще глубже в тыл, на заранее присмотренную высотку, откуда можно было оценить точность огня.

Много времени стремительная атака не заняла. Перебив офицеров и унтеров, не слишком успешно пытавшихся организовать оборону (большинство гитлеровцев даже не успели добраться до карабинов, а пулемет на командирском броневике подавили гранатами еще до того, как он успел открыть огонь), красноармейцы заставили обескураженную столь неожиданным изменением обстановки обслугу разворачивать двухтонные пушки. Что оказалось, к удивлению командира разведроты капитана Никифорова, довольно-таки непростой задачей. А он-то думал, что будет примерно как с родными полковушками: навалились разом, развернули с веселым матерком, воткнули в землю сошники – и пали сколько влезет…

Пока наводчики колдовали с прицелами, немцы таскали поближе к гаубицам боеприпасы. О сопротивлении никто из сотни пленных даже не помышлял – да и какое сопротивление, когда работать приходится под прицелом двух пулеметов и полудесятка автоматов? Только дернись – мигом попадешь под перекрестный огонь. Свободные от присмотра за артиллеристами разведчики оцепили низину поверху и наскоро окопались, готовясь, возникни такая необходимость, сдерживать атаку противника до тех пор, пока не отгремит последний пушечный выстрел. Или пока не закончатся патроны в магазинах и гранаты в поясных подсумках. Поскольку сдаваться разведчики не собирались.

Но все было тихо, и разгоряченный недолгим боем Никифоров понемногу успокоился. Может, и сладится все; получится, как товарищ подполковник задумал… Отстреляются, взорвут пушки и тягачи с грузовиками да уйдут тихонечко, как и пришли. Главное, чтобы связь была, чтоб радисты не напортачили, ни тот, ни другой. Если вовремя не передадут сигнал комбригу, их родными же снарядами с землей перемешает (если попадут, конечно, в чем товарищ подполковник, помнится, сомнения испытывал). Ну, а не будет нормальной связи с наблюдателем – так далеко не факт, что уже они свои цели накроют. Что, если так рассудить, даже более обидно…

«Эх, жаль все-таки, что Федька Кобрин так не вовремя со своими ребятами сгинул! Очень бы сейчас его помощь не помешала – толковый разведчик, очень толковый. Когда его после госпиталя в наш разведбат определили, сколько радости было – обстрелянный командир, не раз к немцу в гости ходил, одних только «языков» пять штук лично приволок, – неожиданно подумал капитан, вспомнив о пропавшем во время рейда в немецкий тыл товарище. – Ну, да не стоит заранее хоронить, в нашем деле всякое бывает, глядишь, и вернутся еще мужики, выберутся…»

А затем настало оговоренное с комбригом время. И капитан, в очередной раз взглянув на наручные часы и убедившись, что никакой ошибки нет, что пора, молча пихнул в бок радиста, кивнув на радиостанцию. Нацепив наушники, тот вызвал абонента и, дождавшись ответа, трижды четко произнес слово «утро». Выслушав ответ, повернулся к командиру и широко улыбнулся, сверкнув выделявшимися на чумазом лице белоснежными зубами:

– Подтвердили, тарщ капитан! Начинаем через пять минут. Отсчет пошел.

– Вызывай корректировщика, – буркнул Никифоров, не спеша радоваться. Да, теперь по ним не долбанут, но это только полдела… пожалуй, что и не самая важная половина.

– Есть связь! – снова обрадовал радист. – Все в порядке! Просят, чтобы радиостанция поближе к наводчикам находилась, чтобы те не бегали тудой-сюдой.

– А то мы не знаем, – фыркнул капитан, именно поэтому и устроившийся в небольшом окопчике неподалеку от пушек, где до того сидел немецкий телеграфист. – Ладно, надевай обратно «уши», через три минуты начинаем наши половецкие пляски.

– Что еще за пляски такие? – поинтересовался радист.

– Опера такая была, про древнерусского князя Игоря. Про оперу-то слыхал, Сережа?

– Обижаете, тарщ командир, – без особой обиды в голосе пробурчал тот, возясь с настройкой. – Бывать, правда, не приходилось.

– Дело наживное, разобьем немца – сходишь, с любимой женщиной под ручку и в лаковых ботинках. Еще и в буфете грузинским коньячком остограммишься. Все, отставить разговоры, минута…

Терпеливо дождавшись назначенного времени, Никифоров приподнялся в тесном окопе и резко рубанул рукой, отдавая приказ временно переквалифицировавшимся в артиллеристов бойцам, дожидающимся команды со спусковыми шнурами в руках. Основную часть пленных, закончивших разгрузку боеприпасов, к этому времени уже отогнали в сторонку, заставив сесть на корточки и заложить руки за голову; их контролировали оба пулеметчика. Возле пушек остались лишь подносчики и заряжающие.

Но прежде чем по ушам ощутимо долбанул грохот первого залпа, капитан успел расслышать донесшийся с востока гул начавшейся советской артподготовки. Вот бывает же такое в жизни: вроде и часы не сверяли, а начали секунда в секунду!

Полетели на землю горячие закопченные гильзы, ноздри уловили кислый запах сгоревшего кордита. Отопнув латунные цилиндры в сторону, чтобы не мешались под ногами, немцы сноровисто перезарядили гаубицы. Капитан криво усмехнулся, наблюдая за стараниями гитлеровцев: ишь как работают, любо-дорого поглядеть! И ведь понимают, гады, что пушки по своим бьют, не могут не понимать! Неужто так смерти боятся, собственную жизнь ценой чужой выторговывая?..

Радист передал поправки, и спустя пару минут, потребовавшихся наводчикам для внесения необходимых изменений, батарея дала второй залп. А затем третий, четвертый и пятый, поскольку корректировщик запросил беглый огонь по последним координатам.

– Ну, чего там, Серег? – проорал полуоглохший Никифоров, до сего момента даже не представлявший, что гаубицы стреляют настолько громко. Аж в ушах звенит. Хотя, конечно, ежели рядом снаряд ахнет, так еще громче выходит…

– Так это… все… – Обернувшийся к нему радист выглядел несколько обескураженным, но весьма довольным. – Накрыли. Передают, чтобы переносили огонь на вторую цель. Да вон, и отсюда видать. – Повернув голову в указанном направлении, капитан разглядел затянувший дальний горизонт черный дым. – Горит бензинчик-то, тарщ капитан! Как мы их, а?!

– Не отвлекаться! – рявкнул разведчик, хоть ему самому хотелось плясать от радости. Вот тебе и половецкие пляски, угадал, стало быть…

И отдал распоряжение подбежавшему от орудий наводчику.

Склады боепитания нащупали только с третьего залпа: сказывалось почти в два раза большее расстояние. Но когда корректировщик заметил поднявшийся в небо клуб дыма, подсвеченный снизу всполохами новых разрывов, слишком мощный для гаубичной гранаты любого калибра, сомнений не осталось. Потратив еще несколько снарядов на окончательную пристрелку, батарея вновь перешла на беглый огонь. Спустя четыре залпа ожившая рация передала приказ уходить – задание было выполнено.

И вот тут встал вопрос, над решением которого Никифоров старался заранее не думать, суеверно решив сначала выполнить задание, а уж потом… Сейчас это самое «потом» настало. И теперь ему предстояло решить, что делать с немецкими артиллеристами. С одной стороны, фронтовая разведка пленных берет только по приказу, а сегодня приказа не имелось. Но с другой… был бы их десяток, даже два, он ни секунды б не сомневался. Война – она такая штука, подлая да жестокая, тут не до сантиментов. Но сотня с лишним рыл… Неохота как-то в расстрельную команду превращаться. Перебить-то их можно, конечно, дело нехитрое, пулеметы имеются. Бойцы тоже спорить не станут, коль приказ будет. Вот только неохота как-то такой приказ отдавать, муторно на душе. Да и слова политрука то ли к месту, то ли совсем наоборот вспомнились, когда тот насчет угнетаемого буржуазией и обманутого Гитлером немецкого пролетариата рассказывал. Мол, воюют с вами такие же простые рабочие да крестьяне, все дела… правда, что-то не особенно эти самые пролетарии спешат штыки против угнетателей поворачивать, ну да не о том сейчас разговор. И чего делать? Не оставлять же их тут – и пары дней не пройдет, как они снова по нашим позициям своими фугасками швыряться станут.