Алексей Борисов - Смоленское направление - 4 Страница 7

В Хиславичах я оказался к обеду. Спасибо попутке из Починок, спешившей дальше, в Мстиславль. Так что доехал с ветерком, прямо к двери почтамта подвезли. На почте посетителей не было, празднование Первомая перешло от трибунных мероприятий к застольным, и народ собирался поближе к гармони. За перегородкой сидела сортировщица, телефонистка и кассир в одном лице. Меня здесь знали как инженера из Смоленска, бывшего в прошлом году проездом и установившего новый радиорепродуктор взамен внезапно перегоревшего и телефонный коммутатор. Встретили меня с радостью. С собой я привёз гостинцы: шоколад - детям начальника почтового отделения, крутившимся тогда возле меня как цыплята, и блеск для губ - Авдотье Никитичне, моложавой двадцатисемилетней барышне, тщетно пытающейся повторно выйти замуж. Каково же было моё удивление, когда мне сообщили о поломке моего же коммутатора. Случилось это утром и даже человека не успели послать за мастером, а я тут как тут. Пришлось разбирать. Электромагнитное вызывное реле, которое считается почти вечным - сгорело. Реле моста питания тоже, батарея на десять вольт (ГБ-10-У-1,3) признаков жизни не подавала. Мой встроенный коммутатор был отсоединён. Видимо, Авдотья Никитична или её начальник пытались починить самостоятельно и, заметив лишние детали, решили их отключить. Когда же я спросил, лазил ли кто-нибудь, то оба дружно ответили: - нет! Выпросив велосипед, клятвенно заверив, что завтра привезу новые детали, которые есть в Починках, я укатил. На следующий день моего появления ждал уже милиционер. Органы правопорядка тоже остались без связи. Поздоровавшись и вывалив на стол перед Авдотьей Никитичной ворох плакатов: по технике безопасности, соблюдения режима секретности и разнообразной агитационной тематике, по типу - "Овладевая техникой, будь первый в рядах строителей социализма", я принялся за ремонт. Участковый отобрал к себе в контору пяток плакатов связанных с его работой и, узнав, что связь восстановится не раньше чем через час, убыл восвояси, подальше от горящих глаз телефонистки, жестикулирующей ему всеми известными способами, что неплохо бы было оставить инженера наедине с ней. Я-то думал, что она мне дружбу предложит, ан нет. Авдотью заинтересовала косметика, с которой в сельской местности, мягко говоря, было не очень. Выслушав, какие тяготы и лишения приходится преодолевать интеллигентной женщине с мизерной зарплатой, пришлось пообещать посильную помощь. Так я обзавёлся нужным агентом. А вскоре уже никто не обращал внимания, на изредка заезжавшего инженера из Смоленска и появлением на телефонистке дефицитных даже в столице чулок со швом. Только поговаривали иногда, мол, снова к Авдотье хахаль с подарками прикатил, а она блядь такая, хвостом всё равно крутит. О ней и рассказал я Петеру Клаусовичу, намекнув, что вскоре ему придётся посетить посёлок и разыскать телефонистку. За её судьбу я не беспокоился. Она твёрдо была уверена, что выполняет секретную работу коминтерна, и последнее время усиленно штудировала немецкий язык, беря уроки у школьного учителя. Незадолго до оккупации Хиславичей, пятнадцатого июля, я позвонил ей и приказал вскрыть оставленный мною тайник. Там лежало письмо с инструкциями, деньги, и записка для её учителя Евгения Владимировича Ржецкого.

С момента знакомства с моими гостями прошло уже больше трёх недель. Как я и обещал, через несколько дней после нашего разговора я "уехал". Как я это сделал, гости не догадались. Для них, я закрыл за собой дверь в полуподвал и вышел по подземному ходу. Петер Клаусович с Дайвой передали со мной письма в Ленинград. Одно было адресовано Равдониксу, где Петер сообщал, что жив-здоров, хоть и попал в переплёт, работает над диссертацией, близок к научному открытию и готов принимать корреспонденцию по адресу в Севастополе, но когда он её получит - не известно. Второе письмо было для родителей Дайвы. Написанное на шести тетрадных листах сочинение повествовало о событиях последних дней. Я заранее объявил, что письма подвергнутся перлюстрации, тем не менее, пришлось ретушировать. По-моему, знать для родителей, что их дитя уцелело в адском водовороте эвакуации, гораздо важнее, чем выяснить подробности точного местонахождения. И вот, двадцать пятого августа я вновь оказался в сорок первом году, в доме под Смоленском. Со мной была перевязанная шпагатом пачка газет. Просмотрев записи камер наблюдения, я поднялся к себе в кабинет, где испугал своим появлением Петера. Он был настолько сосредоточен на чтении, что не услышал, как я поднимаюсь по лестнице, и выронил альбом с фотокопиями себе под ноги.

- Как вы оказались здесь? - Промолвил Петер, - двери же заперты.

- Я пришёл так же, как и ушёл. Это сейчас не важно. Вы выполнили мою просьбу?

- Да. Признаюсь, это было не сложно. Меня даже никто не останавливал для проверки. Авдотья Никитична продолжает работать на почте. Очень красивая женщина, необычайно эффектна. Она так бойко говорит по-немецки, Вы не предупреждали, признаюсь, я растерялся.

- Ничего удивительного. Она на треть немка. В тридцать восьмом овдовела. Её покойный муж был из поволжских немцев. Он в своё время учил детей, а ей необходимо было только немного вспомнить. Продолжайте.

- Так вот, меня направили в недавно созданную управу. Руководит ею некий Ржецкий Евгений Владимирович. Ему я передал записку от Авдотьи Никитичной и мне выдали временное удостоверение личности, недействительное для разъездов. Дайву я записал на свою фамилию. Он же сказал мне сдать имеющиеся у меня велосипеды, лыжи и голубей. Велосипед пришлось там и оставить. Что ещё, - Петер подошёл к висящему на стуле пиджаку и вынул из кармана сложенный вчетверо листок, - вот, я записал на всякий случай. "Административное устройство по волости утверждено такое: в самой волости - управа, там бургомистр, писарь, бухгалтер, агроном, и сельхозгруппа, которой подчинены заготовительные и налоговые органы, а также волостная полиция порядка; в деревнях - староста, заместитель волостного агронома и один полицейский из расчёта на двадцать дворов". Мне надлежит поступить на службу, либо устроиться на работу, иначе будут неприятности. Все прибывшие в посёлок обязаны отметиться в комендатуре, что я и сделал. После этого вернулся сюда.

- Ясно. Велосипед, конечно, жалко. Как обстановка в Хиславичах? Что видели, какое настроение?

- Страх. Всё пропитано страхом. Как рассказала Авдотья, пока шли беженцы, местные скупали у них скот, утварь, одежду. Немцы всё отобрали. Переписали поголовно евреев и заставили их нашить на рукав жёлтую повязку. Срок дали один час. Кто не успел - расстреляли. В этот день, говорят, в госпиталь машина пришла с ранеными, так на заднем дворе уже мест для могил нет, вот и зверствовали. Магазин не работает, на рынке пустота. Хотел молока купить - не вышло. На консервах сидим.

- Спасибо Петер Клаусович. Вы прекрасно поработали, а теперь, как я обещал, держите фотографии артефакта.

Петер принял снимок и, подойдя поближе к окну, тут же схватился за увеличительное стекло. На фотографии был снят меч. Лежавшая рядом с ним градуированная рейка указывала его длину. Второе фото являлось увеличенным снимком лезвия, где было видно клеймо кузнеца, Данилы из Смоленска. На третьем снимке рукоять с крупным янтарём, вставленным в стальное кольцо.

- Какая сохранность! - Восхитился Дистергефт, - но где подтверждение о принадлежности предмета Штауфену?

- Я ждал этого вопроса. Вот снимок обратной стороны лезвия. Читайте монограмму.

- Потрясающе. Надпись на латыни немного затёрта, но читается. Никогда не слышал о "Ордене Меркурия". Скажите, вы видели клинок? Где он находится?

- Видел и даже держал в своих руках. Это один из предметов частной коллекции. Боюсь, ни вам, ни кому-либо другому её посмотреть не удастся. Во-первых, она очень далеко; а во-вторых, владелец пожелал остаться инкогнито.

- Может? - С надеждой в голосе спросил Петер и поджал губы, когда я отрицательно покачал головой.

- Мы слишком увлеклись. Есть дела насущные, и они никуда не денутся. Для начала, ознакомьтесь вот с этими бумагами, - я протянул Дистергефту папку, - в Имперском министерстве оккупированных восточных территорий создана интересная организация. В её состав входит ряд гражданских лиц аналогичных с вашей профессией. Скорее всего, вы их даже знаете. Эти учёные занимаются грабежом; шныряют по музеям, потрошат коллекции, вывозят библиотеки. Полномочия у них очень серьёзные. Понятно, что это не афишируется, но власти на местах в курсе, что они есть, так что грех не воспользоваться этим.

Я даже предположить не мог, насколько я угадал. Пробегая глазами по бумагам, Дистергефт брался за платок. От волнения у него выступал пот на лбу, а пенсне предательски соскакивало. Когда предварительное ознакомление было завершено, я продолжил:

- Обстановка такова, что очень скоро в Смоленске станут выпускать газетное издание. Как это будет обзываться: "Брехушка", "Обмани себя - продайся оккупантам" или как иначе - значения не имеет. Важно лишь то, что советские граждане оказались отрезаны от средств нашей массовой информации. Необходимо побороть страх, о котором вы, Петер Клаусович упоминали. Поэтому мы начинаем операцию под названием "Редакция приносит свои извинения о не доставке газеты в срок". Советские люди должны знать, что их не оставили.