Александр Забусов - Страж южного рубежа Страница 7

«Бей!!»

Свечой взлетел вперед, всаживая клинок в загривок сидевшего к нему спиной печенега, перерубая хрящевую ткань, отделяя друг от друга шейные позвонки. Оставив нож в ране, другой клинок он перебросил из левой руки в правую. Не отвлекаясь на боковых степняков, прыгнул через костер, через жарящегося барана, на «барана» в черном халате. Сузившиеся от неожиданности глаза при виде внезапно появившихся обидчиков в следующий момент расширились до состояния «а-ля удивленный европеец», полезли на лоб. Однако он тоже оказался профессионалом, пережившим не один набег на русов. Поняв, что сейчас ему настанет «кирдык», перекатом ушел в сторону, пятерней ухватив лежащий под рукой лук.

Носом, пропахав дистанцию в том месте, где должен был находиться противник, Монзырев кувырком ушел влево, боковым зрением отмечая сразу все, что происходит вокруг. Видел, как Андрей душит удавкой своего подопечного, а тот в последние минуты жизни сучит ногами по скользкой от росы и еще, может быть, от своих фекалий траве, как Сашка, заломив своего печенега, полоснул по горлу ножом, выпачкавшись чужой кровью. Увидел, как его копченый, скорее всего, почувствовав, большую опасность, пустил стрелу в сторону кустов. Потянул из колчана стрелу, да не удачно, не все стрелы уцелели от вынужденного переката, большего не успел, Монзырев, практически без замаха, отточенным до автоматизма на тренировках броском вогнал нож в яремную вену лучника.

«Аллес. Всем спасибо, все свободны. Даже запыхаться не успели».

Бой окончен. Поднялись на ноги. Осмотрелись по сторонам. Вроде бы шума не наделали, клиенты лежат, загорают. Их души уже отошли в край вечной охоты. Взволнованный голос Горбыля заставил вздрогнуть.

– Николаич, у нас «двухсотый».

– Ты что несешь, Сашка?

– Сам взгляни, вон Толик лежит.

Все разом они подошли к лежавшему на спине охраннику. Голова того была запрокинута. Синие глаза безжизненно уставились в небо. Из груди торчала стрела. По-видимому, во время боя Толик вышел из кустов и направил ствол на лучника, а тот воспринял это, как что-то очень опасное, пустил стрелу не в Монзырева, а в него.

– Вот и первая потеря.

Молча, постояли над павшим товарищем.

– Не расслабляться. Все только начинается. Андрей, забери сбрую с волыной и отнеси Толю в тенек. Если выживем, вернемся за ним. Сейчас по куску мяса зачифаним и «работаем» деревню.

В деревню просочились легко. Работали тройкой, страхуясь, перемещались от халупы к халупе. Первым – Монзырев, в замыкании – Горбыль. В войлочных шапках и черных халатах, издали их действительно можно было принять за печенегов.

Первого противника Монзырев увидел, приближаясь к центру деревни. Из дверного проема показалась спина, послышался недовольный, невнятный бубнеж. Человек пытался вынести связанное в узел чье-то добро, которое, застряв объемным баулом, не хотело пролезать в дверь. Замаявшись, кочевник просунул свое тело наружу, с усилием дергал баул и громко ругался на непонятном языке. Недолго думая, Монзырев всадил клинок ножа под левую лопатку бандита и рывком за ворот вырвал его на улицу вместе с узлом награбленного добра.

– Минус один.

Переступив через труп, нагнув голову, вошел в потемки крестьянского жилища. Ориентировался больше на звук. Комната в хате была одна, окно затянуто бычьим пузырем, практически не пропускавшим свет. Пошел на возню, слышавшуюся из-за печи, и, признав в очертаниях копошащегося противника, слегка толкнул его в спину. Как только тот, разогнувшись, обернулся к нему, замахом наискось, снизу вверх резанул по шее.

– Минус два.

Так, передвигаясь вдоль улицы мертвой деревни, они «положили» шестнадцать человек. Печенеги, занимавшиеся своим любимым делом, все внимание направляли на грабеж и умирали быстрее, чем понимали, откуда пришла смерть.

– В деревне все. Пора выходить к печенежскому лагерю, не то поймут, что люди исчезли, поднимут хай, – заметил Андрей.

– Парни, ни один шакал не должен уйти. По моим подсчетам, их осталось одиннадцать-тринадцать человек, так что работаем с огоньком. Сашка, ты сверху частокола ссаживаешь тех, кто попытается стрелять из луков. Андрюха, ты от ворот стреляешь в тех, кто попытается сбежать, такие тоже будут. Я – вольным стрелком. Рассредоточились, начинаю я. Работаем.

Монзырев схватил в руки узел, лежавший неподалеку, взвалил на спину и направился в сторону повозок. – Пройдя через открытые створы ворот, оперативно подмечал, что, где происходит. На одной из повозок его поджидал приемщик барахла. Прикрыв узлом лицо, сунулся к нему и, подавая узел навстречу протянутым рукам, будто не удержав, уронил его к своим ногам, при этом схватил и дернул тянувшиеся к баулу руки вниз к земле. Падая, бандит ойкнул, раскорячился у колеса. Добил ножом.

Все сразу завертелось. Послышались скупые автоматные выстрелы на два-три патрона, более сухие выстрелы из ПМ. Монзырев увидел на ходу стреляющего Андрея, бегущего в сторону полона. Отметил страх и непонимание происходящего пришедшей в движение толпы связанных славян. Заголосили женщины и дети, мужчины пытались прикрыть их или прикрыться самим. Увидел печенегов, испугавшихся буханья современного оружия, умирающих, пытающихся уползти с линии огня, отползти неизвестно куда. Услышал стоны, крики. В общем, карусель вертелась привычным порядком.

Бойня закончилась быстро. Пленники, сбившись в кучу, затравленно смотрели на приближающихся к ним людей, одетых в печенежскую одежду, но так быстро и ловко расправившихся с людокрадами.

Офицеры на ходу стали сбрасывать с себя одежду врага. Мимо Монзырева, под адреналиновым градусом, пробежал Сашка:

– Командир, ох…еть! Эти пид…сы даже вякнуть не успели.

Анатолий не пытался отвечать. Глянул на стоявшую против него уже молчавшую толпу.

– Спокойно, граждане! – и почувствовал, что его совсем не понимают, хоть уже знал от волхва, что при переходе все попаданцы получили знание местного диалекта и лялякали на нем, как на родном языке, лишь иногда вставляя словеса из прежней жизни. – Мы свои, пришли к вам на выручку. Нас Вестимир прислал.

Не совсем понимая, о чем речь, толпа уловила одно, что волхв прислал помощь.

– Сейчас вас освободят, и мы решим, что делать дальше. Я отойду к вежам. Всем мужчинам подойти туда, будем думу думать.

3

Если бы кто сказал Галине раньше, что вся жизнь в один миг может измениться бесповоротно, безжалостно лишив ее всего, к чему она привыкла, что любила, да, и чего греха таить, не слишком ценила, она бы не поверила. Но теперь это было именно так.

Наступившее утро встретило всех в виде старика волхва Вестимира, представшего перед заспанными лицами, в белой длинной полотняной рубахе, подпоясанной тонким расшитым поясом, и портах, в руках державшего деревянный посох.

– Вставайте, детушки. Работа нас ждет сегодня нелегкая да скорбная. Умывайтесь, ешьте, пойдем краду строить.

– А что такое крада, дедушка? – спросила девчушка с белокурыми косичками, растрепавшимися после сна.

– Прощальная ладья. Родичей провожать будем к дедам нашим.

Вестимир еще вчера угадал, кто способен верховодить в этом коллективе. Обратился к Галине:

– Второго дня Ярилин день был, седни день Мокоши, хороший день, чтобы проводить родовичей в Ирий. Я пойду, а ты, Галина, приводи всех по тропке к веси. Ждать вас там буду.

Дрова выносили из дубравы. Приходилось преодолевать три сотни метров до размеченного контура погребальной лодки, довольно-таки большой, Галина прикинула, метров пятнадцать в длину и шесть в ширину. Дрова дубовые укладывали по всей площади. Внутри, на дрова, наложили охапки соломы и ветки, на все это – березовые поленья, а дальше снова повторяли расклад. Несмотря на возраст коллектива работников, к обеду ладья выросла вверх, выше Галиного роста.

– Так почему эту ладью называют «крада»? – задала вопрос волхву.

Глянув на нее, жрец объяснил:

– Крада – это особый костер, крадущий из нашего мира, в средний мир все то, что на него положено. Так, мы хороним людей умерших.

После обеда стали сносить и укладывать в ладью погибших. Первое чувство, которое испытала Галина, да и остальные тоже, было чувство противления происходящему. Никто из них, никогда не видел столько покойников, а ведь их еще требовалось перенести. Перетаскивая покойников своими слабенькими ручонками, девочки плакали. Мальчишки крепились, пытаясь показать, что мужчины не плачут, но слезы нет-нет, да и появлялись на щеках.

Людям двадцать первого века не принять случившегося в этой деревне. Если нет войны там, где они живут, как можно воспринять сотню обезображенных трупов, да еще прикасаться к ним руками. Среди покойников чаще всего попадались старики и дети, но были и люди среднего возраста. Печенеги не пожалели деревню, вычистили ее от нажитого добра и людей, живших в ней.

Вечерело. Со стороны дороги послышалось конское ржание, скрип телег, приглушенный расстоянием, людской гомон. Все настороженно, прекратив работать, повернули лица в направлении звуков. Из-за излучины реки появились телеги, запряженные лошадьми. Рядом с телегами, в которых ехали дети, шли люди, мужчины и женщины. Первым, ведя лошадь под уздцы, шествовал Монзырев. Он направил движение «табора» прямиком к краде. Дети и девушки, увидев его, восторженно закричали и все разом бросились навстречу. Подбежав, попытались вцепиться в него, обнять, выразить ему свою радость, лишь за то, что он пришел, за то, что не бросил, не погиб, за то, что он есть у них.