Тринадцатый апостол. Том I (СИ) - Вязовский Алексей Страница 7

— Черепаха! — проревел Лонгин, и контуберний живо построился в маленькую коробочку со мной в самом центре.

Народ голосил, наскакивал на римлян, те отвечали тычками пилумов из-за щитов, так что первой крови пришлось ждать недолго — сначала скорчился один еврей, зажав руками пробитый живот, потом упал другой. Но толпа все напирала и вопила.

— Убийцы! Богохульники! — кричали иудеи, выламывая булыжники из мостовой.

— За Анну, за Анну! — вторили паломникам иерусалимцы.

Навстречу из ворот вышла целая центурия легионеров, их "черепаха" легко, словно раскаленный нож, прошла через толпу — позади оставались лишь трупы.

— Давайте в центр! — проорал усатый центурион, размахивая гладиусом — Тут настоящий Тартар! Обрезанные сегодня совсем с ума посходили!

Мы прошли внутрь "большой черепахи" и уже в ее составе спокойно миновали городские ворота. Отряд быстрым шагом шел к дворцу Ирода — большим квадратным башням на холме. Башен было три — Фазаэль, Гиппик и Мариамна. Я привычно проколол память и провалился в воспоминания. Гиппик была названа в честь друга, а Фазаэль в честь брата Ирода. Мариамна — некогда обожаемая жена царя. Ирод очень любил свою супругу, но она относилась к нему с неприязнью, так как царь, борясь с династией Хасмонеев, уничтожил всю её семью. И она нисколько не стеснялась высказывать ему, что она обо всем этом думает. В конце концов, терпения Ирода закончилось, и в 29-м году до н. э. он казнил жену. Но что любопытно, сразу после ее смерти его любовь снова так усилилась, что царь приказал поместить труп жены в мед и хранил там ее тело целых семь лет.

Между башнями располагался приземистый, украшенный барельефами дворец, окруженный высокими стенами. Миновав еще одни ворота, мы, наконец, оказались во внутреннем дворе.

— Фу-ух… — Лонгин снял шлем, вытер пот со лба. Я последовал его примеру. Было жарко, солнце уже карабкалось в зенит.

— Отойдем — хлюпая залитыми еврейской кровью калигами, центурион потянул меня в сторону большого крыльца

— Ты вот что, Марк… — Сотник почесал затылок — Пилат сейчас зол, но к вечеру отойдет. Ты ему главное не перечь, а я перед вечерней стражей замолвлю за тебя словечко. Лонгин всегда отдавал свои долги!

— Твой долг не передо мной! — я прямо смотрел в глаза центуриона. Внутри меня вскипел Свет, пролился наружу.

Лонгин отшатнулся, схватился за оберег на шее. Судорожно сжал его в руке.

— Нет, этот уже не поможет — покачал я головой — Нужен новый.

Я ногой начертил на утоптанной земле небольшой крестик.

— Повесь такой на шею и носи, не снимая.

— Это ты Марк Юлий? — с крыльца спустился пузатый мужчина в тоге с гладко выбритым лицом и подозрительно смотревшими на меня маленькими черными глазками.

— Я

— Иди со мной. Тебя хочет видеть Понтий.

Глава 3

Миновав охрану, мы вошли во дворец. Он поразил мое воображение! Десятки больших залов, украшенных мрамором и скульптурами. На территории дворца были сады, каналы и пруды с бронзовыми фонтанами. Всюду сновали полураздетые слуги и рабы. Нынешний царь Ирод Филипп II явно не придерживался иудейских канонов и был подвержен любви к роскоши…

— А где нынче тетрарх Иудеи? — поинтересовался я у толстяка

— Отъехал в Юлиадою — коротко ответил служитель.

Он явно не хотел распространяться, почему иудейского царя нет на самом важном еврейском празднике. Похоже, Ирод сейчас в конфликте с Понтием. Царь-то он “не настоящий” — всеми делами здесь заправляет префект, который подчиняется напрямую Сирийскому наместнику Виттеллию. И чихать он хотел на Филиппа. Который, между прочим, отказался сам судить Христа. Как напишет позже евангелист Лука “одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату”.

Меня Понтий принимал в настоящем римском атриуме — сверху падал сноп солнечного света, преломляющийся тысячей искр в фонтане. Квадратный бассейн посредине зала, предназначенный для собирания дождевой воды, был окружен цветами, среди которых я узнал только ирисы и лилии. По-видимому, во дворце лилии особенно любили — их было множество, белых, красных… Много было и голубых ирисов, нежные лепестки которых серебрила водяная пыль. Среди мокрого мха, в котором были скрыты горшки с цветами, среди густой зелени видны были бронзовые статуэтки, изображавшие детей и птиц. А в одном углу мраморная лань склонила свою зеленую от сырости голову к воде, словно пила из бассейна. Пол атриума был украшен искусно выполненной мозаикой; стены отчасти облицованы розовым мрамором, отчасти расписаны изображениями деревьев, рыб, птиц и грифов. Яркие, сочные краски радовали глаз. Двери в соседние комнаты были отделаны пластинами из черепаховых панцирей и слоновой кости.

— Насмотрелся? — грубый мужской голос отвлек меня от волшебной красоты. Рядом с бассейном стояло массивное кресло, в котором сидел высокий римлянин в белой тоге. Лицо его казалось вырубленным из камня — резкие черты лица, высокие залысины… Оставшиеся на голове волосы были подстрижены “под горшок” и щедро посеребрены сединой.

— Аве, Понтий — спокойно ответил я, оглянувшись. Служитель уже успел испариться из атриума, никакой другой мебели в зале не наблюдалось. Я прошел к бортику бассейна и присел. Терять мне нечего, да и происхождение мое, как оказалось, не самое низкое. Могу себе позволить.

— Мне говорили, что ты наглый — кивнул сам себе Пилат — Если бы не это… — префект достал из под тоги свиток, взвесил его в руке — Ты бы уже готовился к центезимации.

— Чем же я заслужил забивание палками? — мой взгляд был прикован к свитку. Похоже это было письмо. И очень важное письмо.

— А кто устроил смуту в городе? — вопросом на вопрос ответил Понтий — И прямо перед Пейсахом! Мне пришлось вызвать две дополнительные алы конницы в город. Иначе евреи взялись бы за оружие! Подумай сам, сколько римлян бы погибло…

— Я сделал это специально — я продолжал любоваться столбом солнечного света в атриуме и прямо кожей чувствовал, как меня снова заполняет та энергия, которую я потратил на лечение Лонгина. Надо же…! Да, тут прямо какое-то “место силы”. Не зря Ирод поселился на этом холме, ох не зря!

— Что?! — Пилат даже привстал в кресле, схватил в руку колокольчик, что стоял на подлокотнике. Сейчас вызовет стражу, и моя песенка спета.

— Это ведь евреи-ростовщики дают деньги Сеяну на подкуп легионов? — задал я в лоб вопрос Понтию — А ты, значит, Пилат, у них посредником… Решили, что скините Тиберия и все в меде будете? Евреям разрешат снова селиться в Риме, Сеян станет императором, а тебе, что тебе заговорщики обещали? Достоинство патриция? Должность сенатора?

Пораженный префект начал хватать ртом воздух, рухнул в кресло. Шах и мат.

Я захватил ладонью воду в бассейне, любуясь игрой света. История — царица наук, и логика событий понятна. Даже если в этой реальности события пошли по-иному, Понтий все-равно не мог не влипнуть в заговор Сеяна. Слишком велико искушение, чтобы не соблазнится патрицианством, слишком незнатный у него род. И слишком денежное место — Иерусалим. Рим держится на трех китах — это легионы, это зерно из Египта и еврейские деньги. Почти все сенаторы, владельцы латифундий — в долгах. Кредитуют патрициев — банкиры-иудеи. Императоры пытались бороться с заразой — высылали этих ушлых финансистов из Рима, пытались даже ограничивать ссудный процент. Но все без толку. Единственный кому повезло — Тиберий. В 22-м году ему удалось провести закон против ростовщичества. А сейчас он готовит выдачу беспроцентных ссуд крупнейшим землевладельцам. Понятно, что это камень в огород еврейских банкиров. Которые спят и видят Тиберия мертвым, а Сеяна на римском троне. Хорошо все таки нас учили в МГУ…

— Как ты… Кто посмел? — Понтий все еще пребывал в ауте — Клевета! Это…

— Что в письме? — я встал, обрывая жалкие оправдания префекта

— Это твоя мать пишет — префект отвел глаза — Перехватили случайно

Пилат пытался сосредоточиться, но у него это получалось плохо. Нет, не умеет он стойко держать удар. Как военный, может и неплох, но как политик слаб…