И опять Пожарский - Андрей Готлибович Шопперт Страница 7

– Так руками, ногами машешь, ну чисто юродивый… – Борода стушевался под взглядом, зато вылез вперёд здоровенный детина с двумя выбитыми передними зубами (наверное, кулачный боец), кажется, Фома Исаев.

– Это казацкие ухватки, – вспомнив истории про попаданцев, уверенно ответил ему Пётр и добавил: – Ты, я смотрю, боец кулачный, может, сойдёшься со мной один на один, я тебе ухватки и покажу.

Генерал решил, что самое время заводить друзей среди стрельцов: уважают не только родовитого, но и сильного.

– Что ты, княжич, ты хворый – я здоровый, ты вьюнош – я муж опытный. Ты, может, чего у казаков и нахватался, а я с десяток лет лучший поединщик в полку… – Детина снисходительно улыбнулся.

– Забоялся, значит, – решил подначить того Пётр.

– Нет, Пётр Дмитриевич, просто невместно: зашибу, а меня потом на кол. – Громила не повёлся.

– А я вот, думаю, Фома, что боишься ты перед товарищами проиграть мальцу.

Поединок был теперь нужен в любом случае, даже если попаданец его и проиграет.

– А что, Фома, надери уши княжичу, раз сам нарывается, – закончил спор десятник Фомы Козьма Шустов.

Стрельцы неодобрительно загудели, но расступились, давая бойцам место для поединка. Образовался круг диаметром метров десять. Пётр ожидал, что Фома примет какую-никакую стойку, но тот расставил руки, словно хотел завалить девку на сеновале, и попёр вперёд. Нырок в кульбите вперёд, под ноги, удар в солнечное сплетение, уход вправо, ножницы и добивающий ладонью в ухо. Нет. Тело было не то, слишком лёгкое, не гибкое – барчук, словом. Но Фома был в нокауте. Только через минуту он встал на колени и затряс головой.

Всё это время стрельцы не проронили ни слова; ни одобрения, ни осуждения, ничего. Пётр ждал. Ещё через минуту Исаев поднялся на ноги и опять попёр на княжича. Никаких выводов не сделал. Обманное движение влево, захват левого рукава и бросок через плечо с колен. Нет, блин, вес не тот. Амплитуда получилась аховая, дух из Фомы не выбила, но упал тот красиво, на спину, во весь рост.

Подниматься стрелец не спешил, лежал, смотрел на небо и переоценивал ценности. Пётр подошёл к нему и подал руку, помогая подняться.

– Пётр Дмитриевич, а не научишь и меня тем ухваткам? – Чемпион полка был не посрамлён, а удивлён.

– Почему не научить? И тебе на пользу, и отечеству, – широко улыбнулся юноша.

Выехали через час. Позавтракали, свернули бивак и, не мешкая, тронулись. До Владимира было вёрст двадцать, и по свету нужно было обязательно добраться, не перед закрытыми же воротами ночевать. Даже обеденный привал не делали, покормили лошадей, схарчили сами по куску хлеба, последнего, кстати, и снова в путь. Часа в три пополудни и подъехали к посадам Владимира.

Город стоял на правом берегу Клязьмы и оброс пригородами и посадами на несколько вёрст. К городским воротам добрались одними из последних, их уже начали закрывать, но отряд стрельцов с подорожной от самого царя впустили без пререканий, указав, где двор воеводы и где нужно остановиться самим стрельцам. Воеводой во Владимире был Дмитрий Иванович Волховский. Был он человеком заслуженным, даже получил похвальную царскую грамоту за освобождение Мурома и защиту Владимира от изменников.

Событие восьмое

Воевода города Владимира Дмитрий Иванович Волховский проснулся ни свет ни заря, только петухи горло продрали, и он снова погрузился в сон, как тут на дворе поднялся шум, брехали собаки, и кричал на них псарь Федотка.

Что ж за седмица-то такая выпала, пожаловался сам себе воевода и, став на колени перед образами, принялся молиться. Только прочитанная пару раз молитва «Отче наш» и один раз «Пресвятой Троице» шум за стенами терема не уняли. Пришлось, кряхтя, подниматься и выходить на крыльцо.

Увиденное выбило дух из воеводы. Горе-то какое. Прибывший вчера поздно вечером сынок князя Дмитрия Михайловича Пожарского Петруша с ума сверзился. Ох, горе-горюшко родителю. Волховский князя Пожарского знал хорошо и ценил за преданность царю и радение отечеству. Сынка его Петю он тоже видел один раз, когда в 1614 году весной князь перевозил семейство из Нижнего Новгорода в Москву. Старший сын князя был тогда мал и соплив.

Вчерась двое стрельцов забарабанили в ворота и на вопрос ключника, чего им спокойно не живётся, обсказали, что сопровождают княжича Петра Дмитриевича Пожарского в вотчину отцову по приказу самого царя и государя Михаила Фёдоровича. Волховский с семейством только повечеряли и уже ко сну собирались, но ради такого гостя снова накрыли стол и усадили за него князюшку.

Молодой Пожарский вёл себя скованно и, отдав должное угощению, попросился почивать, но был с виду вполне здоров. А сейчас вьюнош вытворял чёрт знает что, свят, свят, свят. Петруша махал руками и ногами, прыгал, да ладно бы просто прыгал вверх или там в сторону – так нет, прыгал он, кувыркаясь через себя в воздухе почище любого скомороха. Потом княжич стал бить поклоны, да не просто так, а задевая затылком землю – так уже и скоморохи не умели. Что же теперь делать, как он сможет объяснить князю Пожарскому, почему, приехав здоровым к нему на двор вечером, утром ребёнок юродивым стал?

Федотке, наконец, удалось унять собак. Во дворе наступила гнетущая тишина. Вся дворня, все боярские дети и боевые холопы стояли во дворе и дивились на то, что вытворяет малец.

Сошлёт царь в Берёзов, решил для себя воевода и, троекратно перекрестясь, двинулся, распихивая дворню, к княжичу.

– По здорову ли, Петруша? – На внятный ответ Волховский не надеялся: известно, что юродивые плетут невесть что.

– Спасибо, Дмитрий Иванович, по здорову. Это я тренировку провожу. – Юноша широко улыбнулся.

Ответ был сказан внятно, но полной ясности в ситуацию не внёс.

– Что же это за тренировка такая, где надо бесом скакать? – поинтересовался воевода.

– Это, Дмитрий Иванович, казачьи ухватки, – выдал уже апробированную версию бывший генерал.

– Вот как. И что же это за ухватки такие? – Воеводе полегчало, так как отвечал молодой Пожарский вполне разумно, а значит, ссылка в Берёзов откладывалась.

– А хотите спор, Дмитрий Иванович? Выставите против меня двух поединщиков на учебных саблях, и если они меня побьют, то я отдаю вам своих коней и пятьдесят рублей, а если я с помощью своих ухваток их побью, то вы мне – десять хороших самострелов и провизии до Нижнего Новгорода на два десятка стрельцов, что меня сопровождают.

Сказано всё было по-русски, только смысл сказанного дошёл до воеводы не сразу. Нет, зря он радовался, всё-таки не здрав рассудком княжич, и Берёзова на старости лет не избежать.

– Может, поснедаем и лекаря кликнем, – сделал