Поправка курса - Василий Павлович Щепетнёв Страница 7

И только потом возьмусь за следующий. Так что книги мне надолго хватит. Колокольчик звякнул. Вошел Альтшуллер. — Петр Александрович, здравствуйте! — Здравствуйте, Исаак Наумович! Я оказался между двумя Исааками. Впору загадывать желание. Ещё бы добавить Ньютона и Левитана, тогда исполнение будет гарантированно. Почему их? Потому что с обоими знаком. С Ньютоном шапочно, а с Левитаном поближе. Вино пили, шашлык ели, песни пели. Было. — Здравствуйте, здравствуйте, доктор. Какими судьбами? — Навещал больного, Никитина. Кстати, о больном. Я бы хотел переговорить с вами. — Позвольте предложить вам комнатку. Она невелика, но там покойно, и никто ваш не потревожит, — сказал Синани. И мы согласились. Комнатка, что была за торговым зальцем, и в самом деле оказалась невеликой. Но стулья были удобные, а более нам ничего и не нужно. — Итак, Исаак Наумович? — Я по поводу Никитина. Случая с Никитиным. — Как он? — Состояние вполне удовлетворительное. Немного болит голова, порой накатывают головокружение и слабость, но неделя-другая отдыха, и всё пройдёт. — Я был уверен, что в хороших руках он быстро пойдёт на поправку. — Но возник… как бы это поточнее выразиться… Мы тут в Ялте одна семья. Более-менее. Не всегда дружная, но все пекутся о городе, как могут. И было бы крайне неприятно, если бы происшествие во «Франции» получило огласку. Поверьте, Ялта город спокойный и безопасный. И никогда прежде такого не случалось, во всяком случае, в гостиницах уровня «Франции». Да и не могло случиться, особенно зимой: ялтинских жуликов здесь знают хорошо и на порог не пускают, а приезжих по зимнему времени мало. — Но ведь случилось, — я чувствовал, куда клонит Альтшуллер, но играл простака. — Никто не понимает, как такое могло произойти. Во «Франции» служат люди проверенные, и посторонних никто не видел, да и не пустили бы постороннего дальше вестибюля. — И? — И решили, что Никитин просто упал и ударился головой. Подвернул ногу. Случайно. — Уверен, что нет. — Но это для публики. Для успокоения нравов. И на этом настаивает сам Никитин. — Почему? — Полагаю, он не хочет, чтобы о случившемся узнал отец. Никитин-старший, говорят, человек строгий. Решит, что сын пустился в разгул, связался со скверной компанией, и законопатит в саратовскую губернию. — Саратовская губерния — хорошая губерния. Одна Волга дорогого стоит. — Это я образно выразился, Пётр Александрович. Образно. — А… Я сразу не сообразил. Если больной настаивает на соблюдении тайны, кто я такой, чтобы тайну нарушать? Правда, если полиция… — Полиция вас беспокоить не станет, это Елена Ивановна берёт на себя. — Тогда не вижу причин для волнений. За исключением того, что где-то рядом остался неведомый злодей. — И в самом деле неведомый. У Никитина ничего не пропало. Зачем кому-то бить совершенно незнакомого человека по голове? Кстати, Никитин съезжает. Тут, говорит, ему тревожно. — И куда же? — Ко мне. Я держу небольшой пансион. Скромный, но и дешевле, чем здесь. К тому же у Никитина легочный процесс, для этого он в Ялту и приехал. — Туберкулёз? — Направивший доктор не уверен. Считает, последствие перенесенного воспаления легких. Понаблюдаю, а там и решу. — Что ж, Никитину повезло вдвойне. Заполучить сразу и кров, и лучшего доктора. Удача. — Я слышал, вы покупаете дом? — Да, я же говорил. Хочется покоя. Доставшийся мне от отца дом я передал сестре, но сейчас, когда она умерла, жить с племянниками? И неудобно, и ни к чему. Петербург не для меня. Ялта веселее. Правда, есть вероятность получить по голове, но в Петербурге зарезать могут, так что и здесь Ялта выигрывает. — Вы преувеличиваете. Поверьте, за те годы, что я здесь, это был первый случай подобного рода. Нет, бывает в бедных кварталах всякое, но это спор славян между собой, не более. Подерутся, отлежатся, помирятся. А вот чтобы злодейски… Тут более жулики, карманники, а по голове — нет, нет, это нелепость. — Надеюсь. Потому и думаю о своем доме. Перевезу кое-какие вещички… У меня картин с дюжину будет. Айвазовский, Левитан, Федотов, Тропинин… Увидите, — пообещал я. И улыбнулся мечтательно. — Тоже наследство? — Нет, сам покупал. Всё больше по случаю. О том, что среди купленных по случаю у самих живописцев картин есть и Леонардо, я не сказал. Той картины нет в каталогах, потому будет картиной неизвестного художника. И мы вернулись в торговый зал. — Вот, господа, посмотрите, что пишут, — Синани показал нам свежую газету из тех, что доставил мальпост, пока мы с Альтшуллером вели докторские разговоры. — И что же пишут? — Смотрите, «Новости дня». «Нам сообщают, что известный драматург доктор Чехов открывает в Ялте на свои средства санаторию для земских учителей, страдающих лёгочными болезнями. Всё пребывание на морском побережье, включая лечение, питание и проживание, будет для учителей совершенно бесплатным, и даже средства на дорогу доктор Чехов возместит из гонораров, полученных за постановку пьес. Подробности будут завтра». — Позвольте, — Альтшуллер взял газету и стал читать. — Возмутительно! И это уже в третий раз! — В четвертый, — поправил Синани. — Простите, господа, а в чем причина вашего негодования? — В том, госпо… В том, Пётр Александрович, что Антон Павлович санаторию не открывает и не собирается открывать. Ни для учителей, ни для врачей, ни для купцов третьей гильдии, — сказал Синани. — Состояние здоровья Антона Павловича таково, что он не занимается медицинской практикой. Совершенно. И никаких санаторий, разумеется, не заводит, — добавил Альтшуллер. — И ведь не только в «Новостях дня» прочитают сию заметку. Провинциальные газеты перепечатают её многажды, и вся Российская Империя возликует — в Ялте лечат бесплатно, на полном пансионе, и ещё деньги на проезд дают! — продолжил Синани. — И тысячи писем отправят по адресу простому до невозможности, «Ялта, Чехову». В письмах будут благодарить за заботу и просить принять в санаторию. Тысячи, буквально. Малоимущих учителей у нас изрядно, а будут писать и телеграфисты, и письмоноши, и приказчики, и одинокие матери с младенцами, и неодинокие, и без младенцев, и просто просить материального вспомоществования, — добавил Альтшуллер. — И это бы не беда, а только хлопоты. Но тысячи напишут, а сотни приедут сюда на последние средства, больные, слабосильные, без гроша в кармане, и будут размахивать кто газетой, а кто переписанной от руки заметкой, и требовать санаторию, еду, кров, и, главное, доктора Чехова, который всё это обещал! — сказал Синани. — И это подорвет и без того слабое здоровье Антона Павловича, — заключил Альтшуллер. — Потому что мы уже видели и подобные заметки, и их результат. — Но нельзя ли подать опровержение? — спросил я. — Подать-то можно, и, разумеется, Антон Павлович его подаст. Но прочитают это опровержения куда меньше людей, чем саму заметку. Да и провинциальные газеты могут