Реализация - Дмитрий Николаевич Дашко Страница 7

– Практически нет. С обстоятельствами смерти Токмакова я буду детально разбираться на месте… Осталось выяснить – есть ли в Рудановске хоть кто-то, на кого я бы мог положиться?

– Боюсь, что это вам тоже придётся выяснять на месте, – снова не обнадёжил меня ответом Смушко.

– Тогда вопросов больше нет, – грустно произнёс я.

– Как планируете работать, товарищ Быстров? – поинтересовался начальник угрозыска.

– Известно как. Поступлю в соответствии с заветом Наполеона Бонапарта – ввяжусь в драку, а там будет видно.

– Что-то не очень ему помогла эта тактика, – хмыкнул Гибер.

– А у меня всё равно не осталось выбора, – развёл я руками.

В Рудановск я приехал ещё днём на казённом экипаже. Заезжать в городское отделение милиции не стал, попросил возницу, чтобы высадил меня в центре. Багажа при мне не было – договорились, что его привезёт Степановна где-то через недельку, когда устроюсь. Заодно и сама приедет.

Сильного впечатления Рудановск не производил, обыкновенный провинциальный городок: в меру приятный, но сильно запущенный. Сколько таких прошло у меня перед глазами – не счесть!

Прогулялся по главной городской улице – Советскому проспекту, ранее, если верить до сих пор не снятым табличкам, он носил другое, не столь революционное название – Благовещенский.

Улица поднималась в горку и заканчивалась оградкой вокруг древнего церковного собора. Возле входа околачивались нищие в страшных лохмотьях. Моё появление фурора не вызвало: эта братия легко считывает, кто подаст милостыню, а от кого ждать бесполезно.

Церковь выглядела довольно красиво. Если не взорвут в конце двадцатых – начале тридцатых, быть ей памятнику как минимум регионального значения, а то и всероссийского.

Мысленно пообещал себе: закреплюсь в Рудановске, попробую не допустить присущих этой эпохе перегибов. Хотя… не больно-то меня и спросят, надо быть реалистом, товарищ Быстров.

Собор стоял на горушке. Я поднялся на неё и постоял.

Отсюда открывался замечательный вид на другой берег реки: скученные домики какой-то деревушки, имени которой я не знаю, двухэтажное красивое здание с портиком у входа – не иначе, как старое барское имение. Чуть в отдалении паслись коровы, заливистое побрякивание колокольчиков на их шеях было хорошо слышно даже здесь, хотя нас разделяло не меньше километра.

По воде плыл буксир, толкая баржу с песком. Крейсировал паром, перевозя людей с того берега на этот.

Чуть выше курились трубы поилицы и кормилицы рудановского городского бюджета – фабрики «Красный молот». На ней ремонтируют и делают всякие сельскохозяйственные машины: плуги, сеялки; отливают изделия из меди и чугуна.

Разумеется, я прочитал это не в путеводителе, а услышал по дороге сюда из уст словоохотливого возницы.

Ещё в Рудановске имеется судоремонтный завод и железнодорожные мастерские.

Вот, пожалуй, и вся основная городская промышленность.

Внизу находилась пристань, к ней вела мощёная серым булыжником скользкая мостовая. Там тоже кипела работа: катали бочки к складским помещениям, перетаскивали доставленные с другого берега грузы.

Я развернулся и пошёл назад.

Заглянул на городской рынок. Масштабы у него были, конечно, не такие, как в Петрограде и даже в губернской столице, но создалось впечатление, что здесь собралось полгорода, не меньше.

Толкучка, шум, перебранка…

На рынке же увидел подчинённых, которые, не зная, что на них внимательно смотрит их новый начальник, равнодушно мазнули по моей фигуре ленивым взглядом.

Глядя на одного из этих служителей закона, сердце обливалось кровью от боли за рабоче-крестьянскую милицию: гимнастёрка старенькая, застиранная, латанная-перелатанная. На ногах разбитые ботинки с серыми от въевшейся грязи обмотками.

Не надо сильно напрягаться, чтобы понять: обувь у постового давно просит манной каши, а у самого милиционера от хорошего питания, по меткому выражению, которое я впервые услышал от своей мамы: грудь – как у молодого петуха коленка. Торчат острые рёбра – порезаться можно.

Зато напарник его выглядел не в пример иначе: мордатый, плечистый. И одет пусть по-военному, но с иголочки. Сразу чувствуется, что норму витаминов и комбижиров товарищ получает в полном объёме, даже где-то чуточку сверху.

Дальше последовала безобразная сцена, после которой я чуть со стыда не сгорел за свою «армию».

Один из продавцов – не бог весть какой из себя Геракл – обычный мужик среднего телосложения, заспорил о чём-то с закутанной в шаль женщиной. Если я правильно понял, её обвесили, и она стала открыто упрекать торговца в обмане.

Тому явно было не с руки привлекать к себе лишнее внимание, и он быстро и весьма радикально решил проблему: взял и врезал женщине в солнечное сплетение.

Отдышавшись, гражданочка подошла к моим милиционерам и стала им жаловаться.

Худенький было дёрнулся, но напарник его притормозил.

– А ну погодь, Дорохов! Чего ты бабу какую-то слушаешь – она тебе с три короба набрешет! – Да, но как же… – попробовал объясниться милиционер, однако его товарищ и слушать ничего не желал:

– Будешь без меня дежурить – делай, что хочешь. А коли со мной в смену вышел – так знай, я Митрича в обидку не дам.

– Но ведь он обвесил гражданку!

– Мало ли что она натрепала. Митрич – человек порядочный. Своего не упустит, но и чужого не возьмёт. Охолонись, Дорохов!

Спорить с товарищем милиционер Дорохов не стал.

Меня страшно подмывало подойти к ним и устроить разборки на месте, но я всё же сдержался.

В принципе, ничего из ряда вон выходящего. Америки я не открыл. Тот, что поздоровее, явно на «подсосе» у этого Митрича, да и наверняка не только у него.

О серьёзной «крыше» речи явно не идёт, но определённая смычка между органами правопорядка и нечистыми на руку торгашами, выражаясь псевдоканцеляритом – «имеет место быть».

Искореняется с огромным трудом и страшным скрипом. Чаще всего начальство смотрит на маленькие провинности подчинённых сквозь пальцы.

Наверняка, если покручусь на рынке подольше – увижу и не такое. Ничего экстремального, конечно, однако настроения мне это не подымет точно.

И всё же рынок – это меньшее из зол, что меня интересовали.

Вспомнив, что с утра ничего не ел, я отправился искать подходящее заведение и в итоге набрёл на небольшую чайную.

Ну вот, хоть плюшками чуток побалуюсь, слегка утешил себя я.

Темнота в городе наступила внезапно, словно кто-то резко выключил рубильник и погрузил Рудановск в объятия ночи.

Я посмотрел в окно. На улице и без того почти никого не было, но сейчас, когда в отсутствие фонарей стало хоть глаз выколи – город превратился в безлюдную пустыню. И только в маленькой нэпманской чайной теплилось какое-то подобие жизни: горел тусклый, почти интимный свет, тихо переговаривалась за соседним столиком влюблённая