Андрей Посняков - Атаман Страница 8

– Да что там, – Вожников даже смутился немного. – Боксер я, не ясно? Пусть бывший, но все-таки до камээса дошел, по «юношам», правда. Да, если б не бросил, может быть… Впрочем, чего уж теперь об этом?

Напарник непонимающе поморгал, а потом снова спросил про удары.

– Да, да, удары, – замахал руками Егор. – Особые такие удары… как и вообще в боксе.

– Особенные удары, говоришь? Вот-вот! – Антип неожиданно обрадовался. – Вот и я про то! Ты что же – боец кулачный?

– Говорил же уже! Ну… можно сказать и так.

– И меня можешь таким ударам обучить?

– Тебя? – молодой человек скептически оглядел напарника. – Тебя уж, пожалуй, поздно, возраст не тот. Хотя кое-что покажу, удар поставлю. Слушай, а вы меня в баньке специально, что ль, дожидались? Все-таки стремно как-то – не удивились даже.

– Да уж, ждали, – кивнул Чугреев. – Янько-весянин, охотник местный, третьего дня еще обещал проводника прислать, сам-то не захотел с нами. Борисычи думали его силком принудить, да потом старшой, Иван Тугой Лук, смекнул – а что толку? Лесища-то тут какие… заведет да сгинет, а мы потом выбирайся как хочешь. Ведь так?

– Так. Значит, этот Янка… Янько меня к вам и прислал… так вы подумали?

– А как же, мил человек?!

Антип засмеялся и тут же закашлялся, схватившись за туес с чагой. Напился, сплюнул в снег, зыркнул вокруг глазами – узкими, глубоко посаженными, непонятно какого цвета.

– А Янько нас не выдаст, не думай. Он хоть и изгой, а все ж два сына – в Хлынове. Знает, если что – достанем. Не-ет, незачем ему нам вредить, себе дороже. Не он шпыней московитских навел, сами они по наши души явилися – погоня! А к заимке по случайности вышли, воевода их, Афонька Конь, видать, человек основательный – все по пути проверяет, даже самую мелочь старается не упустить. В одном погорел – не тех людишек отправил, не думал, верно, что мы там, на заимке, на погосте нас искал Пашозерском, да еще на Харагл-озере – Янько все туда нас хотел направить… Вот, тебя дождались… Не думали, что с вожской земли проводник будет.

– С какой-какой земли?

– А с такой.

Антип вдруг подсел ближе и, положив руку Егору на плечо, сочувственно покачал головой:

– Чую, Егорша, были когда-то и твои предки с землицею… может, даже и своеземцы, не смерды, не закупы. Увы, увы… А теперь что ж? Землицу похватали, поделили, род почти что под корень извели, ты вон сам, почитай, как изгой, скитаешься, никому не нужный… Ведь так? Молчишь? Вижу, что так… Да не переживай, паря! Есть, есть на Руси-матушке местечко, где тебя завсегда примут, завсегда рады будут… Такому-то бойцу! Туда со мной и пойдешь… опосля, как Борисычей, куда им надобно, доведем… Ну, как? Согласен?

Неопределенно пожав плечами, Вожников подкинул в костер дров. Сейчас как раз настало самое время спокойненько, никуда не спеша, определиться – как, собственно, дальше быть? Что делать? Все эти люди – Антип, Борисычи – вызывали подозрений не меньше, а может, даже и больше, нежели убитые ими «шпыни». Кто ж они такие все-таки? Свои братья-реконструкторы? Судя по одежке и причиндалам, по говору – да. Однако чего ж тогда таятся, толком о себе ничего не рассказывают? Антип Чугреев молчит, как партизан на допросе, Борисычи… так с ними Егор и не говорил еще по душам. Поговорить сегодня? А смысл? Если накосячили что-то серьезное (а по всему видно, что так оно и есть!) – не расколются ни за что, да за лишние вопросы могут и язык отрезать… хотя проводник им явно нужен… пока. А потом что? Да что угодно! Эти трое, по всему видать, люди крайне серьезные, крови не боящиеся… беглые зэки? А что? Очень похоже. С зоны сдернули в леса, забрались в первую же избенку, одежку казенную сменили на ту, что нашлась. А те, что их преследовали, тоже беглые, видать, не поделили что-то. Правда, стрелы эти, копье, говор… Как-то странно все это! Странно и непонятно.

И что делать? А ничего – спокойно вывести всю троицу поближе к жилым местам… скажем, к тому же Пашозеру – вполне себе людный поселок, со связью, с дорогой… Туда их и привести! Если они не оттуда пришли – а то ведь увидят телефонную вышку, дома, озеро – догадаются. А с другой стороны – не должны! Они ж тут чужие, а он, Егор – местный… ну, почти. К тому же – боксер, хоть и бывший.

Вожников улыбнулся: что ж, так и следовало поступить – к Пашозеру, так к Пашозеру, а дальше видно будет. Не по лесам же, в конце-то концов, с этой подозрительной троицей бегать. В Пашозеро, да… Знать бы еще теперь, в какую это сторону? Понятно, что на запад, а если по реке? Река-то петляет! Ладно, справимся как-нибудь.

Борисычи, как и обещали, явились до темноты, оба раскрасневшиеся, довольные, с дичью:

– Держи, Егор, рябчиков! Готовьте с Антипкой. Что тут у вас в котелке-то? Чага? Ах, хорошо испить – употели. Налей-ко туес… Ох, добре…

С добычей Чугреев расправился быстро – обжег да сунул на угли, никакого вмешательства Вожникова и не понадобилось. Братья – видно было – притомились да, напившись чаги, подремывали на лапнике в ожидании ужина, вскоре и воспоследовавшего – чудесные оказались рябчики, упитанные, жирные, да и приготовил их Антип умело – в собственном соку.

Все четверо уплетали дичь за милую душу, жаль вот только соль экономили, и все ж и почти без соли – вкуснотища! И, главное, много – три дня запросто можно было есть. Подкрепившись, повалились спать, сунув в костер сушину. Тихо было кругом, благостно, правда, где-то вдалеке, за крутым, поросшим хвойным лесом холмом, выли на луну волки – вот тоже опасность еще та, хорошо хоть не напали в ночи. Слава Богу, похоже, не чуяли, далековато выли.

Враги поджидали их по дороге на Пашозерский погост, у самого зимника, там, где рядом с дорогой сочился со скальных выступов водопад, наполовину скрытый тонким искрящимся льдом. Вожников хорошо знал эти места – здесь, неподалеку, они с друзьями частенько ловили рыбу.

Первым насторожился Антип, встал на лыжах как вкопанный, втянул носом воздух… и тут же упал, пронзенный пропевшей смертную песню стрелой.

– В лес! – махнув рукой, закричал Иван Борисович. – Скорей к лесу!

Пригнувшись, все трое побежали так быстро, как только могли, жаль, сильно мешали лыжи, да ведь не сбросишь же их на ходу, не отвяжешь – некогда. Тем более, и снег на пути не везде твердый – сугробов еще было немерено. Снова просвистела над головой Егора стрела, сбила шапку, вторая едва не поразила парня в плечо, хорошо, поскользнулся, упал, да так удачно – в кусточки, – что смог наконец-то избавиться от лыж, а уж дальше – ползком, ползком – к лесу.

Там, в густом бору, и укрылись, там уж не страшны были стрелы, там и перевели дух, осмотрелись… Осмотрелись бы, а не дали! Словно псы, выскочили из-за деревьев воины в кольчугах и шлемах: трое бросились на Борисовичей, один – ловкий такой парнишка с узким безусым лицом и серыми сверкавшим из-под шлема глазами – на Егора. Так себе соперник, если б не кольчуга, так «в весе курицы». Правда, меч при нем, ишь, размахался… маши, маши…

Егор выхватил секиру, взмахнул – враг пригнулся, и тяжелое лезвие со свистом разрезало воздух. Мимо! А вот меч – ловок, ловок парняга! – едва не пронзил Вожникову грудь, хорошо хоть успел отпрыгнуть да снова махнул секирой. Да так, что поразил бы юного супостата прямо в голову, разрубил бы шлем как нечего делать, а вместе со шлемом и череп… Увы! Враг неуловимо дернулся, отклонился и в тот же миг резким выпадом ударил клинком по древку… Выбитая из рук Егора секира упала в снег. На тонких губах врага заиграла торжествующая усмешка, а в серых, с презрительным прищуром глазах его словно бы улыбнулась смерть.

Рано радуешься!

Вожников сжал кулаки – боксер он или кто? Подпустить соперника ближе, пусть замахнется и – крюком в челюсть! Полетит в сугроб вверх тормашками, никуда не денется, меч в одну сторону, сам – в другую. Ну! Давай, давай, подходи же!

Враг подошел, замахнулся все с той же ухмылкой…

Егор ударил…

Что-то сверкнуло в воздухе… и отрубленная рука Вожникова, играя кровавыми брызгами, полетела в снег.

Не успел, не успел, бли-и-и-ин…

Один из братьев – Данило – уже лежал с пронзенной копьем грудью, второй – Иван Тугой Лук – что-то яростно крича, еще отбивался от наседавших врагов, но видно было – из последних сил. Кто-то просто зашел к нему сбоку, метнул топор, раскроив череп. Брызнула кровь пополам с мозгом; Иван Борисович, покачнувшись, тяжело осел в снег.

Впрочем, Егор все это уже воспринимал плохо, правда, и боли не чувствовал, лишь только с удивлением смотрел, как из разрубленного предплечья фонтаном бьет-плещет кровь.

А враг – совсем юный, мальчик еще, не мужик, – смеясь, снова взмахнул мечом… Ломая ребра, острый клинок, словно зубы голодного хищника, впился Егору в грудь, доставая до сердца.

И – сразу померк свет, словно кто-то выключил рубильник. И ничего уже больше не было – ни боли, ни грусти, ни сожаления, только звенящая тьма и – смерть.