Андрей Посняков - Удар судьбы Страница 8

Лешка осторожно пошевелился… оп — продел через ноги руки, поднес ко рту, впился зубами в ремень… Крепко! Вязали на совесть, суки! Да еще и мокро все от дождя…

И тут совсем рядом вдруг полыхнул факел! Затрещал смолою, разгоняя ночную тьму дрожащим оранжево-желтым пламенем, показавшимся неожиданно ярким. Лешка с удивлением разглядел чеченцев — ну и рожи! Вот уж поистине разбойничьи, косоглазые. А одеты как! Женские, с загнутыми носами, сапоги, шаровары, какие-то халаты, у одного — кожаный нагрудник, а на голове — самый натуральный шлем! Остроконечный такой, железный. Боже! Еще и сабля у пояса! Ну, блин, артисты погорелого театра. Придурки!

Грозно вращая глазами, тот, что с факелом что-то повелительно произнес, и все остальные придурки забегали, заголосили, пинками поднимая пленников. А тех набралось много, правда, мало мужчин, кроме Лешки, еще двое — какой-то бородатый здоровяк и монах в рясе — наверное, он и разговаривал с Лешкой, ну да, он, кто же еще? Кроме мужиков имелись еще и женщины, вернее, девчонки, и дети — мальчишки лет восьми-двенадцати, всего человек с десяток.

Всех выстроили в колонну по одному, привязали друг к дружке, и погнали по еле заметной тропинке.

Ливень между тем наконец кончился — надо же, а Лешка и не заметил! — светало. Первые лучи солнца золотили вершины сосен. Лешка покрутил головой — что-то показалось странным. Ну, как же! Одежда! Вот уж поистине, странно были одеты пленники. В длинных серых рубахах, в каких-то смешных лапсердаках старинного покроя, кто босиком, кто — о боже! — в лаптях. С Лешки, кстати, тоже стянули кроссовки — надо же, даже на китайский дешевый ширпотреб польстились, сволочи. Мобильник, кстати, не отобрали — он сам по себе в болотину выпал. Жаль… Чего-то долго ведут… вообще-то, где-то здесь уже должна начинаться грунтовка. Или людокрады хотят пройти лесом? Ай, неудобно босиком — каждая шишка, каждая веточка, каждый бугорок чувствуется. На стекло бы не наступить, еще не хватало порезаться.

Наступил полдень, а они все шли без передыху. Солнце уже выкатило на середину неба и жарило, высушивая мокрые от ночного дождя деревья. Парило. От травы вверх поднимался белесый туман. Впереди и сзади колонны, а, если позволял путь — и по бокам — ехали на малорослых коньках бандиты. Господи… Откуда они лошадей-то взяли? Что, это не чеченцы, значит? Цыгане? Конокрады чертовы…

Лешка уже уставать начал, а они все шли и шли, а солнце пекло прямо немилосердно, даже здесь, в лесу, которому, казалось, не будет конца. Один из идущих впереди мальчишек вдруг споткнулся, упал. Конный бандит налетел на него стервятником, с оттягом ударил плетью, разрывая рубаху на худеньких детских плечах:

— Вставай, урусут! Подымайсь!

Мальчишка испуганно вскочил на ноги, зашагал, вжав голову в плечи. Мокрая от пота рубаха сочилась кровью — видать, удар рассек кожу. Лес наконец кончился, тропинка — или, уже узенькая дорожка — пошла по широкому лугу, поросшему густой зеленой травою и клевером. Идти стало трудней — жарко! К тому же сильно хотелось гм… по естественным надобностям. Да и пожрать было б неплохо, но, похоже, никто пленников кормить и не собирался. И пить, пить бы…

Миновав дубовую рощицу, дорога взобралась на холм. Лешка вытаращил глаза, силясь хотя бы приблизительно определить — где они находятся. Покрутил головой — слева, и справа, и сзади синели леса, а впереди… впереди колыхалась голубоватой травою степь без конца и без края! Пахло горькой травой и гарью. Ну, ни фига ж себе! А где же железная дорога? шоссе? По идее, где-то рядом должны быть. Ладно, машин не слыхать, но поездов! Уж их-то километров за пять слышно. Не ходят? Какая-нибудь забастовка? Или — железка совсем в другой стороне? А шоссе-то именно здесь должно быть! Солнце в правый глаз светит, значит, их ведут на юг, куда же еще-то? А раз на юг, то на севере должна остаться Калуга, а на юге — вот-вот показаться Одоев. И между ними — шоссе. А — нету!

Оба-на!

Когда нырнувшая в ложбинку дорога вновь взобралась на очередной холм, Лешка увидал справа город. Далеко, километрах в трех.

— Белев, — тихо произнес бредущий сзади монах. — Скоро придем, упаси, Господи!

Бандиты явно обрадовались, заскакали на конях, заулыбались, крича что-то друг другу гортанными голосами. Ага, там, в городе, наверное, фура. Сейчас, подойдут к шоссе — подъедет.

Лешка присмотрелся: город был какой-то странный. Ни подъемных кранов, ни высотных зданий — зато много церквей с золотистыми куполами и — такое впечатление — деревянных.

— Не молись на те церкви, друже, — неожиданно предупредил монах. — Белев, сам знаешь, не наш град — опоганенный. Сколь уж там Улуг-Махмет-царь? Два лета, а может, и того боле. Ишь, собрался, упырь, Москву сжечь — да кишка тонка, уберегла Богородица. Вот посейчас и лютует, пес. От Москвы все вокруг пожег, людей побил, кого в полон взял. Ох, грехи наши тяжкие… Ох, где ж заступники наши — Василий-князь да Дмитрий Шемяка? Хо, не с татарами безбожными ратятся они, а друг с дружкой, все стол московский делят. А поганые идут с победами на земли русские!

— Малчат! — подскочивший всадник ударил монаха плетью.

Досталось и Лешке — будто током ожгло, да больно-то как, аж дыханье перехватило!

Вот, урод! Что б ты со своего коня сверзился, чтоб тебя…

Спустившись с холма вниз, колонна вдруг остановилась у неширокой речки, через которую был перекинут узенький деревянный мостик с покосившимися перильцами из старых жердей.

— Отдыхать! — спешившись, приказал тот, что светил ночью факелом, в кожаном нагруднике и шлеме. Видать, этот парень и был среди бандитов главным — те его слушались. Интересно, с чего это они так чудно оделись? Может, и впрямь, артистами решили прикинуться? Ван Даммы, блин, недорезанные, Шоны Коннери.

Подскочивший бандюган отвязал пленников друг от друга и, гнусно ухмыльнувшись, что-то коротко бросил сквозь зубы. Судя по действиям остальных людокрадов — по очереди развязывающих пленникам руки, — несчастным разрешили оправиться. Прямо здесь, на виду, под зорким надзором. Всем — и мужикам, и женщинам, и детям.

Оправились, куда деваться? Потом напились из реки, умылись — бандюки в этом не препятствовали, однако стерегли зорко — не дернешься. У пояса сабли, в руках — короткие копья с разноцветными бунчуками, за спинами — луки, вот олухи! Автоматов незаметно, хотя, конечно, пистолеты наверняка под одежкой прячут.

— Отдыхать! — окинув пристальным взглядом выстроенных в шеренгу пленников, коротко объявил главарь, и, поворотив коня, неспешно потрусил к недалекой рощице. Туда же повели и несчастных. Снова связали, разрешили улечься в траву под кустами. Кормить, правда, не покормили, нелюди, но хоть попить дали да вымыться… Ну и сейчас привели в тень.

Лешка поворочался — лежать было неудобно, мешали связанные за спиной руки. Огляделся — жаль, не повезло вновь оказаться рядом с монахом, с которым, кажется, наладился уже контакт. Юноша повернул голову: слева от него лежал белобрысый пацан в разорванной длинной рубахе, тот самый, кого перетянули плетью, справа — шагах в трех — девчонка лет шестнадцати. Босая, с заплаканным лицом и распущенными по плечам спутанными светлорусыми волосами. В смешном — сером, с красной вышивкой — платье, больше напоминавшем длинную толстовку.

Лешка внимательно осмотрелся вокруг, намереваясь переговорить с девчонкой, но его опередили. Двое бандюков, похохатывая, подошли к пленнице и, прислонив копья в старой березе, уселись в траву рядом. Загоготали, загирчали по-своему.

— Якши!

Один погладил девчонку по коленке. Та испуганно дернулась, а второй, ухватив несчастную за плечи, растянул на траве, сноровисто задирая платье. Девчонка застонала, и ей зажали рот. Никакого белья на пленнице не было — лишь голое тело. Хищно похохатывая, бандюк погладил девчонку по животу и, ущипнув грудь, раздвинул ноги:

— Якши! Якши!

— Эшшь, шайтан!!!

Не пойми откуда взялся вдруг главарь, да что-то рассерженно крича, принялся от души охаживать подчиненных плетью. Те не выказывали никакого неудовольствия, лишь униженно кланялись, подставляя под плеть спины. Ну и дисциплинка!

— У-у! Шайтан, шайтан, шайтан! — орудуя плетью, приговаривал главный. Потом утомился, вытер со лба пот и, пинками прогнав сообщников, опустился в траву перед пленницей, засунул ей между ног руку.

Прикрыл глаза, ухмыльнулся:

— Якши!

К удивлению Лешки, насиловать не стал, наоборот, натянул на девчонку платье, и, похлопав ее по животу, ушел. Пленница разрыдалась.

— Слышь, ты это… не плачь, — Лешка попытался утешить, но куда там. — Ничего ведь не случилось пока… Еще до Чечни сколько постов! Может, и выручат…

— Это с Белева татары, — подал голос притихший слева парнишка. — Махметки-царя людишки. Разбойники!

— Какого-какого царя? — обернулся Лешка.