Александр Чернов - Порт-Артур — Токио Страница 8

— Я, любезный князь, — ваш главный и единственный кредитор. Как и почему — не важно. Факт в том, что вы мне должны, и весьма много. С учетом процентов — порядка миллиона (выкупленного, правда, всего за 350 тысяч, эх плакали мои биржевые денежки). И я готов потребовать с вас немедленной уплаты всей суммы. Но…

Я намерен, для начала, сделать вам альтернативное предложение. Один раз. Если вы откажетесь — клянусь, вы станете первым в истории России князем, постояльцем долговой тюрьмы. Итак: мне угодно, чтобы вы в течение месяца дали развод вашей жене, и желательно проваливали из России на все четыре стороны. Хотя последнее — на ваше усмотрение.

— Вот оно что… Мне говорили, что моя супруга была замечена в обществе некого морского доктора… Но я не думал что все настолько серьезно. Вы знаете, какое значение придает ее царственный брат нашему браку? Династическому, между прочим….

— Знаю, — прервал надувшегося как петух европейского князька Вадик, — уже никакого.

Тут он слегка блефовал, но Николай и сам изрядно недолюбливал мужа сестры, которую маман практически принудила к этому браку. Вдобавок, после «случайного» рассказа Вадика о «наклонностях и сексуальных предпочтениях голубого князя», который был поддержан Победоносцевым и Менделеевым, присутствовавшими на той беседе о роли нравственности в свете реформы народного образования, царь и правда не горел желанием того спасать…

— В случае же вашего отказа, развод будет оформлен автоматически, после вашего помещения в тюрьму, ибо у русской Великой Княгини не может быть мужа сидящего в тюрьме. Это невозможно с той самой «династической» точки зрения, знаете ли. Застрелиться у вас все равно духу не хватит… Кстати о тюрьме… Вы в курсе, ЧТО там иногда происходит, при нехватке женской ласки? Впрочем, возможно как раз это то вас и не пугает…

— Довольно! Что вы себе позволяете!? — сорвался на крик генерал свиты его величества, которому в первый раз за всю его сознательную жизнь намекал о его ориентации кто-то, не принадлежащий к «его кругу».

— Все, что мне заблагорассудится, — поднявшись с кресла взял соперника за воротник и притянул к себе поближе на порядок более мускулистый и на десяток лет более молодой Банщиков, — третьим, и кстати, наиболее устраивающим МЕНЯ вариантом, является дуэль. После чего Ольга станет вдовой, избавленной от необходимости терпеть ваше существование на этом свете. Выбор за вами, но только из вышеперечисленных вариантов. Через неделю я подаю на вас в долговой суд, как на просрочившего второй платеж. Это я называю — «сделать предложение, от которого вы НЕ МОЖЕТЕ отказаться». Честь имею.

С этими словами Вадик слегка оттолкнул обалдевшего от столь бесцеремонного обращения князя, отчего тот с плюхом приземлился в кожаное кресло. Бросив на стол отдельного кабинета ресторана «Максим» пятирублевую купюру, Банщиков направился к ожидающему его извозчику…

Жизнь продолжала радовать молодого доктора, вернее недоучившегося студента, волею судеб ставшего завсегдатаем столичных великосветских салонов, постоянным собеседником и доверенным советником Императора Всероссийского.

Вопрос с разводом Ольги можно было считать решенным. Но она и в нашей истории разошлась с мужем в 1916-ом году ради любимого человека, так что он просто немного ускорил события. Там Николай настоял на семилетней отсрочке. Сейчас и здесь, узнав, что эти потерянные годы ни к чему кроме нервного срыва у Ольги не привели, он дал добро на немедленный развод. Конечно, важным моментом в решении царя стало и то, что он к моменту принятия решения уже испытывал к Банщикову искренние дружеские чувства, и тем более не желал расстраивать личного счастья сестры.

Жизнь радовала доктора и еще пару часов после объяснения с Ольденбургским, пока он не приехал в свою импровизированную лабораторию, под которую переоборудовали один из покоев Елагина дворца. Хотя эксперименты по переливаниям и отделению плазмы под руководством Ивана Петровича Павлова шли успешно, (того самого Павлова, временно оставившего собачек без присмотра, и переведенного в Институт крови из Института экспериментальной медицины, о чем Вадик ездил лично договариваться к основавшему его Александру Петровичу Ольденбургскому, которому в итоге при содействии Банщикова была обещена Императором поддержка в развитии саноторно-курортного проекта на Кавказе), проблем на медфронте оставалось еще выше крыши. С порога его огорошили новостью — мышки, на которых велись эксперименты по отработка антибиотика на базе анилиновых красителей, в очередной раз отбросили копыта. Вернее — заменяющие их когтистые лапки.

Это была уже пятая партия, и пока единственным прогрессом было то, что они издохли не мгновенно, а спустя двое суток. Но — дохли стабильно все, без исключений. Громко выматерившись, доктор Вадик снова засел за перепроверку технологических процедур, пытаясь понять, где именно он делает ошибку. Ему все сильнее казалось, что проблема лежит в недостаточной чистоте исходного продукта, но как именно отсепарировать все примеси из исходного красителя, основываясь на технологиях начала прошлого века? А ведь стрептоцид, обещавший быть золотым дном, нужен был уже вчера. Его массовые клинические испытания проще всего было бы устроить до конца Русско-Японской войны.

Засидевшись за экспериментами (вроде медленная дистилляция раствора могла удалить большинство примесей, по крайней мере более летучие и тяжелые соединения, эх — полцарства за хромотограф!) Вадик несколько пропустил время выезда на еженедельный обед с Питерским банковским сообществом. Пропускать эту встречу было нельзя, экипаж уже был подан и ждал у подъезда.

— Голубчик, принеси, пожалуйста, из кареты букет роз, — обратился Вадик к дворецкому, пробегая мимо него в ванну, ехать к серьезным людям ТАК воняя химикатами, было решительно невозможно, — он там под задним сидением. И поставь в воду, очевидно в Зимний мне сегодня уже не попасть, а без воды — до завтра наверняка завянут.

Розы были куплены для Ольги, он просто не смог проехать мимо нежно розового шара выглядывающего из окна голландской цветочной лавки на Невском. Их цвет почему-то настолько явственно вызвал у него ассоциацию с любимой, что он, не раздумывая и не торгуясь, заплатил за две неполных дюжины розовой прелести. Он намеревался сделать самой желанной женщине очередной, столь не одобряемый ею («ВадИк, — почему то с ударением на второй слог, всегда отчитывала она его в таких случаях, — ты меня отчаянно компрометируешь, душа моя. Не смей этого больше делать, ни смей, слышишь?» Но при этом так радостно зарывалась с головой в букет или рассматривала каждую безделушку такими глазами… Ей было абсолютно непривычно, но так приятно получать подарки не как Великой княгине, а как любимой женщине…) сюрприз, но…

Мышки сдохли, и Вадик азартно, в который раз, с головой залез в эксперименты, забыв о времени, более важных банковских делах и даже о ней. Все же где-то там, под маской морского волка-доктора, начинающего биржевого спекулянта и кандидата в прожженные придворные интриганы, жил обычный мальчишка-студент…

Грохот и звенящая осколками выбитых стекол столовой упругая взрывная волна дошли до дворцовой ванны в момент, когда Вадик, только-только открывал кран горячей воды в душе. Накинув банный халат прямо на голое тело, Вадик вылетел на улицу. Позже, вечером, пытаясь проанализировать события этого длинного дня, в который он, по чистой случайности, счастливо пережил первое, но, увы, не последнее покушение, он никак не мог понять одного. Ну, за каким хреном его вообще понесло на улицу, в самый эпицентр? Туда, где все еще кисло воняло взрывчаткой, где кто-то в голос орал, что-то горело, и не факт, что не поджидал его еще один «бомбист»? Да еще и практически голым, ну куда было так торопиться!?

Только после третьего бокала коньяка, прижимая к себе все еще дрожащую от пережитого ужаса Оленьку (прослышав о взрыве, она материализовалась во дворце через невозможные для транспорта начала века полчаса, и долго убеждала Вадика, что «это она во всем виновата, и над ней висит рок, смертельный для каждого полюбившего ее») он понял. В нем сработал рефлекс военного врача. Если что-то, где-то взорвалось, и там орут от боли раненые, то когда все нормальные люди бегут ОТ взрыва, его ноги сами, без вмешательства головы, несут прямо к его эпицентру…

Среди дымящихся обломков экипажа, лежало два изуродованных тела. Кучер погиб прямо на козлах, а дворецкий, нашедший розы и успевший вытащить их из-под кожаного сиденья, сейчас лежал в саване из нежно-розовых лепестков. Помощь им уже не требовалась. Зато пятеро случайных прохожих и пара солдат караула дворца пострадали от осколков адской машины и щепок кареты. Неподалеку еще двое караульных и бывший варяжский матрос Оченьков сноровисто крутили руки яростно вырывающемуся человеку, который визгливо и весело вопил что-то непотребное…