Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки Страница 8

Все мои надежды были связаны с десятком ясеневых реек сечением пять на пять сантиметров, которые отец как-то раз скоммуниздил с работы. На держаки для лопат. У нас был большой участок, целых шестнадцать соток с садом и огородом, так что копать приходилось много. Раньше я ненавидел это дело, но потом, когда осел в Москве и купил дачу, полюбил. Так что если не проснусь и останусь жить в своём юном, сильном и цветущем теле, то займусь и садом, и огородом, да, и нашим, довольно небольшим, домом, самым основательным образом. Хотя я и финансист, жизнь научила меня работать руками и свои первые уроки я получил в Рязанском образцово-показательном полку ВДВ, куда пришел сержантом, а через три месяца стал старшим сержантом потому, что прапора у нас, особенно старший прапорщик дядя Коля Оксаненко, были золотые мужики. Боевой шест длиной два метра сорок сантиметров и прочного, тяжелого ясеня, башку разнести, раз плюнуть, я выстрогал за полчаса.

Мама, помыв посуду, ушла к соседям. Они о чём-то разговаривали с отцом на кухне, но я не стал прислушиваться. Скоро отец, одетый в такие же чёрные брюки, как и у меня, подпоясанные матросским ремнём, но в кирзовых сапогах и тельняшке, заглянул с столярку. Он был на полголовы ниже меня и более изящным, но тоже сильным и мускулистым мужчиной. Посмотрев на меня с тревогой, он ловко набросил на руку ремень с латунной бляхой, украшенной якорем, и спросил:

– Сынок, если придётся драться с зверьками, то давай уж вместе. Не волнуйся, если я приложусь бляхой кому-нибудь по голове или по рёбрам, тому мало не покажется.

– Угу-угу, – ответил я, взял шест в руки, вышел во двор и сказал с улыбкой, – только стой подальше от меня, пап.

Двор у нас был довольно большой. От дома, на всю его ширину, до ворот и калитки шла широкая дорожка, а справа и слева был разбит палисадник. Забор тоже был высокий, а сам участок имел в ширину шестнадцать метров и сто в длину. Настоящая латифундия. Жестом попросив отца остановиться, я сделал несколько растяжек и принялся полегоньку раскручивать шест вокруг тела, перебрасывая его из руки в руку и делая различные перехваты – кистевые, сгибом локтевого сустава, даже захватывая его подмышкой. При этом я не стоял на месте, а постоянно вертелся, совершая стремительные движения, прыжки, приседания и видел, каким потрясённым взглядом смотрит на меня отец. Эх, батя, посмотрел бы ты на то, какие корки умеет мочить с боевым шестом наш сенсей Вася-сан по прозвищу Чёрт из Шаолиня, к которому я три раза в неделю хожу в спортзал, вот тогда бы ты понял, что мне до него, как до Китая раком. Тем не менее моё молодое тело делало все упражнения всё же получше, чем старое. Всё правильно, совсем иная энергетика, хорошие, эластичные мышцы, не перекачанные, кстати, отличные суставы и прочные связки. Ну, может быть его бы не мешало хорошенько погонять.

В любом случае, когда я стал работать с шестом почти не беря его руками, на которые снова надел перчатки без пальцев, чтобы не сорвать кожу с ладоней, шест вещь жесткая, а раскручивая запястьями с такой силой, что свист стоял, мне стало ясно, грекам кундюлей я точно навешаю. И они не заставили себя долго ждать. За высоким забором нам не было видно, что за машины подъехали к нам и с визгом тормозов остановились, но по звуку двигателей я понял, что это две двадцать первые волги. Через несколько секунд кто-то замолотил кулаком в калитку и я решительно направился к ней. Перед домом у нас тоже хватало свободного места, так что я мог маневрировать хоть до одури и мне было плевать, что число противников может достигать десяти человек. Лишь бы у них не было с собой автоматов, а если кто прихватил пистолеты или обрезы, то плевать. Пусть сначала попробуют попасть в меня, а я точно на месте стоять не стану и не превращусь в лёгкую мишень. Лишь бы отец не выходил.

Предупреждающе подняв руку, я бесшумно скользнул к калитке и жестом указал отцу, где тот встал. Как только я услышал, что захлопнулись все четыре дверцы, то быстро отодвинул засов, резко рванул калитку на себя и тут же с силой ударил здоровенного, толстого грека лет пятидесяти, ладонью со скрюченными пальцами в грудь, отчего он отлетел шагов на пять, но на ногах устоял. Из машин вышло всего девять греков и в их числе Гурон с фингалом под глазом. Все они вели себя на удивление борзо в том смысле, что были совершенно расслаблены, полагая, что представляют из себя грозную силу. Быстро оглядев их, я сразу понял, что минимум трое имеют при себе обрезы, а потому мой шест мгновенно пришел в движение. Черномазые, бесхвостые обезьяны. Это вам только кажется, что перед вами шестнадцатилетний пацан. В его теле находится взрослый мужик, который прошел матушку-десантуру, множество студенческих драк, кооперативные времена и жестокие бои с люберами, а это бойцы, не вам чета, крутые пацаны, гопники в клетчатых штанах, которым современные скины даже в подмётки не годятся.

Первым делом я слегонца врезал толстому греку кончиком шестом по яйцам, а уже потом по коленным суставам, отчего тот замычал, словно бык. Рухнув на колени, он схватился за своё хозяйство и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Остальные его бойцы выкатили на меня глаза и хотя вряд ли когда ходили в театральный кружок, изобразили немую сцену из бессмертного спектакля «Ревизор», то есть замерли неподвижно. Ну, а я у них на глазах с такой скоростью закрутил шест вокруг тела, всё время двигаясь при этом, что глаза у этих недоделанных гопников, среди которых были лбы мне на зависть, остекленели. При этом я ещё и выкрикивал, словно лаял:

– Ну, ты, толстый! Если тебе! Хочется жить! Прикажи! Своим козлам! Бросать стволы! И ложиться! На землю! Даю тебе! Тридцать секунд! Потом снесу! Полбашки! Время! Пошел!

Толстый грек мигом перестал мычать и вытаращил на меня свои испуганные глазёнки. Через силу он прохрипел:

– Ми пришол… Па-а-га-а-ва-а-рить!

От такой наглости я сразу же офигел и мой шест мгновенно прошел над его головой на расстоянии в пару миллиметров, выдрав при этом изрядный клок волос. Согласен, больно и неприятно. А разве приятно слушать толстого, старого афериста, заверяющего тебя, что он пришел поговорить, а чтобы нам было интереснее его слушать, приволок с собой семерых здоровенных ублюдков в возрасте от тридцати пяти, до сорока лет, да, ещё и с обрезами под одеждой. Поэтому я взревел:

– Стволы на землю суки или я вам головы разобью! Быстро! Пять секунд и я начну вас убивать! Толстого замочу первого. Толстый грек взвыл благим матом:

– Делайте, как он говорит!

Между тем на улицу стали выскакивать мужики, вооруженный, кто чем и сбегаться к нашему дому, так что не мы одни с отцом увидели, как на асфальт упали три обреза. Я заорал:

– Пики, финки, заточки, арматуру! Всем лечь мордой вниз, если хотите дожить до приезда милиции.

Ну, когда к тебе со всех сторон несутся несколько десятков мужиков с лопатами наперевес, причём настроенных очень серьёзно, то кем бы ты ни был, очко сыграет. Поэтому я не удивился, что на асфальт было брошено ещё и несколько финок. И вот тут появилась милиция, причём сразу с двух сторон, да, ещё и на пяти «Уазиках» и двух микроавтобусах сразу. Из них выскочило десятка полтора милиционеров и жутко серьёзный следак Толкачёв, что удивило меня более всего. Ну, действительно, где угрозыск и где служба охраны правопорядка или как там она называлась во времена моего детства. Греки между тем уже все лежали уткнувшись мордами в асфальт, а Гурон даже во второй раз за день. Какой-то подполковник с мегафоном в руках врезался в толпу и принялся уговаривать наших соседей:

– Граждане, успокойтесь. Всё в порядке, расходитесь по домам. Сейчас мы арестуем этих хулиганов. Юноша, перестаньте размахивать своей палкой.

Мой шест немедленно был со стуком приставлен к ноге и я весёлым, радостным, можно сказать, голосом воскликнул:

– Товарищ подполковник, это не палка! Это китайский боевой шест, оружие странствующих монахов. Вслед за мной подстриженный грек взвыл:

– Я нэ хулиган, я пиридседатэл колхозум.

Подполковник сделал рукой властный жест и пиридседатэла колхозум первого уволокли и затолкали в микроавтобус «Ераз» с решетками на окнах. Та же участь постигла и всех остальных, после чего наступила очередь капитана Толкачёва и его криминалистов заняться брошенным на асфальт оружием. Один обрез был сделан из охотничьего ружья, а вот два других были нарезными, винтовочными, а это уже совсем другая статья. Ну, а подполковник, фамилия которого была Самсонов, зам начальника городского отдела внутренних дел, и ещё один майор, предложили нам с отцом пригласить их в дом, чтобы мы дали показания. Я же добровольно сдал своё оружие майору Зинченко и даже показал несколько чёрных волосинок на его конце, выдранных из шевелюры толстого грека – пиридседатэла колхозум.

Мама уже была в доме. Она поставила чайник и вскоре, сидя в зале за круглым обеденным столом, я надел по такому случаю на себя тельник, мы пили чай с хворостом, которого я очень удачно напёк много, и отец рассказывал обо всём случившемся. Рассказал он и о том, что это была моя идея сначала дать грекам приехать, а уже потом звонить в милицию. Как раз в это время в зал вошел капитан Толкачёв и, подсаживаясь к столу, сказал: