Константин Мзареулов - Испытатель истории. Войны и миры «попаданцев» Страница 8

Услыхав про горилку и закуску, околоточный повеселел, но веселья ему и без того хватало, так что на ногах едва держался. Покачнувшись, он неловко задел дерево и разодрал об острый сучок рукав на локте. Компания шумно удалилась за деревья, а Виктор торопливо припустил в сторону станции. За спиной завизжали женские голоса, потом все затихло.

Бегал Виктор плохо — на сотом метре стал задыхаться, на двухсотом сильно закололо в боку. Но все-таки успел на штрассенбан и домой добрался без ненужных приключений.

Когда электрический вагончик высадил последних пассажиров на станции в глубине русского гетто «Норд-Ост», снова хлынул проливной дождь. В небе сверкали блитцы. Дежурным полицаям лень было вылезать из будки, так что промокший насквозь Виктор, ни разу не задержавшись на проверках аусвайса, проскользнул в подъезд древнего дома. Пнув особо наглую крысу, он поднялся на третий этаж.

Дверь открыл своим ключом, чтобы родителей не беспокоить. Слабые совсем, ходить им трудно, просто чудо, как они до пятидесяти дожили…

Старики не спали, уныло сидели на табуретах, слушая радиотрансляцию. Певучий женский голос жизнерадостно рассказывал о грандиозных успехах германской науки — с астродрома на полуострове Флорида завтра будет запущен штерншифт «Вотан-3» к планете Марс. Экипаж штерншифта составляют восемь астронавтов под командованием штандартенфюрера СС Вернера фон Ламбрехта.

Когда Виктор выложил на стол свои трофеи, мать привычно запричитала: мол, напрасно сынок шастает по лесу, здоровье себе портит из-за двух стариков, которым все равно мало осталось. Ведь если прихворает, то никаких денег на лечение не хватит, и работу потеряет, и помрет под забором…

— Не надо, мама, все в порядке, — стараясь казаться веселым, отмахнулся Виктор, стягивая мокрую одежду. — Дождь был теплый, не сильно простужусь. Лучше пожуйте ягод, из грибов похлебку сварите — вам подкрепиться надо.

— Зачем нам это, — еле слышно пробормотал отец. — Тебе надо получше питаться. Может, доживешь… увидишь лучшие времена.

Они совсем утратили желание жить, это Виктор заметил еще прошлой зимой. Да и какое может быть желание после двенадцати часов у конвейера.

— Подбодрись, батя, — строго сказал сын. — Через два месяца сдам экзамен, получу первую категорию, будем получать хороший паек, лекарства смогу купить. Подкормлю, поставлю вас на ноги.

Радио заговорило о новом призыве туземцев в колониальные части вермахта — знаменитые войска «хиви». Солдатам из унтерменшей третьей-четвертой категорий полагалось усиленное питание, хорошее денежное довольствие, дополнительный комплект карточек на любого члена семьи, даже боевые раны лечить будут за казенный счет. Отслужив три года, унтерменш переводился в следующую категорию.

Поневоле Виктор задумался: звучало очень заманчиво. Конечно, колониальных солдат посылают в самые нехорошие места, где выжить непросто. Несмотря на все строгости, в народе поговаривали о карательных операциях в азиатских и африканских странах, где до сих пор сопротивлялись Орднунгу разные дикари вроде китайцев. Да и в Сибири, по слухам, банды большевистских варнаков постреливали в тайге. Но с другой стороны, лишний паек спасет родителей.

Он не стал ничего вслух говорить, но про себя твердо решил: если не сдаст экзамен на первую категорию, завербуется в армию. В конце концов, он грамотный, даже по-немецки хорошо говорить научился — может быть, удастся пристроиться в тылу. Говорят, штабные писаря в армии лучше всех живут. Хотя, с другой стороны, Петро Стрельченко, первый дворовой драчун, записался в хиви, а через год вернулся в ящике цинковом…

— Что ты принес?!

В отцовском голосе прозвучал такой ужас, будто в кульке из коричневой бумаги скрывалась ядовитая змея. Мать прибежала из кухоньки, даже соседи по коридору насторожились. Отец моментально накрыл подарок украинцев тарелкой и велел запереть дверь. Лишь после таких мер предосторожности он показал жене и сыну чудо, про какое они до сих пор только в старинных книгах читали.

Большой шматок сала, кусок настоящей вареной колбасы, головка чеснока и — самая невидаль — полбуханки настоящего белого хлеба. В этот вечер семья Лаптевых пировала: грибной супчик, ягоды с витаминами и дары украинской деревни. Родители с трудом жевали беззубыми челюстями нарезанное тонкими ломтиками сало, но колбасу скушали успешно. На изможденных лицах появились жалкие подобия счастливых улыбок.

После ужина Виктор убрал остаток сала в кулек и заметил обрывок, покрытый типографскими буквами. Наверное, оторвался от газеты, которую тот мужик в карман спрятал. На лоскутке подмокшей бумаги был нарисован солдат, втыкающий штык винтовки в оскаленную пасть. Голова солдата и корпус обладателя пасти остались за пределами обрывка, так что не понять, чей это солдат и кого принуждает к покорности. Перевернув бумажку, он обалдел: здесь была часть газетной колонки, где говорилось о выступлении товарища Ста… — конец имени не виден — на XVIII съезде. Из неоконченной следующей фразы Виктор понял, что делегаты долгими овациями приветствовали горячо любимого вождя.

«Интересные газеты у них на Украине выпускают», — подумал Виктор, устраиваясь на лавке. Накрывшись одеялом, перешитым из до дыр заношенного дедова пальто, он недолго ворочался и забылся тяжелым сном.

Ночью снилась всякая дрянь. Виктор не запоминал сновидений, но вроде бы он убегал от чего-то громадного и ужасного. Проснувшись в холодном поту, он лежал, не шевелясь, ожидая, когда сердце прекратит бешено колотиться. Потом все-таки поднялся, чихая — вчерашний дождь поработал, — и подошел к окну.

Снова лил дождь. Вдали, над мокрыми крышами гетто, изредка вспыхивали зарницы. Приближался рассвет очередного дня, который будет полон мучений и отчаянных мыслей о несбыточном. Дни, недели, времена года сменялись, как бессмысленные кадры кинематографа. Жарко, тепло или мороз на улице — существование оставалось тягучей нескончаемой пыткой без малейших проблесков смысла.

Исчезали надежды и люди — так пропали безобидные старики Ефим Мозырский, Тихон Шевелев, Гарик Ванштейн. Кто-то из соседей рассказывал шепотом, что их забрали среди белого дня. Даже не увезли в участок — просто забили до смерти и бросили посреди двора. С унтерменшами вне категорий не церемонятся даже полицаи…

Давным-давно, в старшем детском возрасте, Виктор искренне верил, что происходящее имеет высший смысл. Он учился не только потому, что не было другого способа вырваться из ада существования на дне. Узнавая новое, подросток Витя Лаптев пытался понять окружающий его мир. Невесть почему, больше всего интересовали его даже не арифметика и география, а история. Родители не одобряли увлечение сына, только дед как-то сказал: дескать, ничего не поймешь, пока не разберешься, как было в прошлом.

Он расспрашивал стариков, читал старые книги, которые сохранялись в разных семьях. Самое интересное записывал. Четыре класса школы для славян и два дополнительных — ему разрешили доучиваться за отличные успехи. Учителя — унтерменши и арийцы рассказывали интереснейшие вещи про высочайшую миссию арийской расы, про битвы прошлого, принесшие победы германскому оружию, про завоевание половины мира непобедимыми воинами Третьего Рейха. На уроках и экзаменах он повторял положенные слова про триумф высшей расы над недочеловеками, а вечером записывал даты, когда пали Париж, Москва, Томск, Лондон, Тегеран, Дели, Вашингтон…

После школы он — слава фюреру — попал не на фабричный конвейер, а в контору. Хозяину как раз понадобился мальчик, умеющий быстро считать. Проработав три года счетоводом, Виктор заслужил право продолжить обучение на курсах «Новый горизонт». Учеба давалась непросто: в двадцать лет алгебра и природоведение со страшным скрипом лезли в голову, забитую заботами — где бы достать жратву в конце месяца. Трехлетний курс Виктор изучал уже пятый год, а до конца еще далеко, словно до других планет. К счастью, герр Стивенс взял Виктора продавцом в свой магазин. Здесь зарплата была побольше, работа не такая напряженная, и вдобавок — много книг, в том числе о событиях прошлого…

Стараясь не разбудить родителей — пусть поспят лишние полчаса, — он тихо вышел из квартиры, отстоял короткую очередь в продуктовом распределителе и отоварил недельные карточки на мясо, масло, крупу и сахар. Еле дотащил эти десять кило плюс трехфунтовую буханку хлеба. Впрочем, и почерствевший черный хлеб казался невероятно вкусным в сочетании с ломтиками вчерашнего сала. Родители даже улыбались, чего Виктор не видел уже много лет.

Прикрываясь зонтиком, он шел от станции штрассенбана и улыбался. Не потому, что скоро суббота, и не потому, что завтра пойдет на курсы и сдаст наконец осточертевший тест по решению уравнений. Просто было хорошее настроение, как будто в жизнь пришла сказка.