Роберт Сойер - Люди Страница 8

— Тогда мы возвращаемся к предыдущему вопросу: как нам себя называть, чтобы отличить себя от неандертальцев?

— У народа Понтера есть термин для обозначения ископаемых людей их мира, похожих на нас. Они называют их глексенами. В этом есть определённая симметрия: мы называем их именем, которое придумали для их ископаемых предков, а они нас — именем, которое придумали для наших ископаемых предков.

— Как вы сказали? Глексены? — Кригер задумался. — Хорошо, думаю, это подойдёт. Могут ваши методы анализа ДНК провести границу между любым неандертальцем и любым глексеном?

Мэри задумалась.

— Сильно сомневаюсь. Внутривидовая вариативность очень велика, и…

— Но неандертальцы и глексены — это разные виды, наверняка существуют гены, которые есть только у них или только у нас. Например, ген, который отвечает за надбровный валик.

— О, у многих из нас, глексенов, тоже есть надбровный валик. К примеру, он довольно часто встречается у мужчин из Восточной Европы. Конечно, его двойной изгиб характерен именно для неандертальцев, но…

— А что насчёт треугольных выступов в носовой полости? — спросил Кригер. — Я слышал, что это отличительная черта неандертальцев.

— Да, это так, — сказала Мэри. — Если вы готовы заглядывать каждому человеку в нос…

Кригеру было не до шуток.

— Я думал о том, что вы могли бы найти отвечающий за них ген.

— О, возможно, хотя они сами, вероятно, уже его нашли. Понтер дал понять, что они уже давно завершили свой проект, аналогичный нашему «Геному человека».[3] Но вообще да, я могла бы поискать диагностический маркер.

— Правда? И как скоро?

— Не торопитесь, — сказала Мэри. — У нас есть ДНК четырёх доисторических неандертальцев и одного современного. Исследовательская база узковата.

— Но вы всё же могли бы это сделать?

— Возможно. Только зачем?

— Как много времени это займёт?

— С тем оборудованием, что у меня есть, и если я не буду ни на что отвлекаться — вероятно, несколько месяцев.

— А что если мы дадим вам всё необходимое оборудование и персонал, которые потребуются? Что тогда? Деньги — не проблема, профессор Воган.

Мэри почувствовала, как её сердце убыстряет бег. Будучи канадским учёным, она никогда в жизни не слышала таких слов. У неё были друзья, которые после защиты уехали на постдок в американские университеты; они часто рассказывали про пяти- и шестизначные суммы грантов и новейшее оборудование. Исследовательский грант самой Мэри составлял жалкие 3200 долларов. Причём, разумеется, канадских.

— Ну, с неограниченными ресурсами, я думаю, это можно провернуть довольно быстро. Если повезёт, то за несколько недель.

— Отлично, отлично. Займитесь этим.

— Гмм, при всём уважении, доктор Кригер, я гражданка Канады; вы не можете говорить мне, что делать.

Кригер мгновенно дал задний ход.

— Конечно, нет, профессор Воган. Прошу прощения. Мой энтузиазм бежит впереди меня. Я хотел сказать, не будете ли вы так любезны предпринять подобное исследование? Как я сказал, мы предоставим всё необходимое оборудование и персонал и значительную сумму в качестве оплаты ваших услуг.

У Мэри голова шла кругом.

— Но зачем? Почему это так важно?

— Если портал между двумя мирами откроется снова, — сказал Кригер, — наш мир будет посещать большое количество неандертальцев.

Мэри прищурилась.

— И вы хотите… как-то их дискриминировать?

Кригер покачал головой.

— Ничего подобного, уверяю вас. Но нам нужно это знать для целей иммиграционного учёта, для оказания соответствующей медицинской помощи и так далее. Вы ведь не хотите, чтобы находящемуся без сознанию пациенту дали не те лекарства только потому, что доктор не смог определить, неандерталец он или глексен.

— Но ведь для этого достаточно посмотреть, есть ли у него имплант-компаньон. Понтер говорил, что в его мире все носят такие.

— Ни в коей мере не хочу бросить тень на вашего друга, профессор Воган, но мы знаем об этом исключительно с его слов. В своём мире он с тем же успехом может оказаться условно освобождённым преступником, а эта штуковина — следящим устройством, которые носят лишь преступники.

— Понтер не преступник, — сказала Мэри.

— Тем не менее вы, несомненно понимаете, как полезно было бы иметь свои собственные, независимые методы для определения вида, к которому относится то или иное лицо, не полагаясь на сведения, известные нам лишь с чужих слов.

Мэри неуверенно кивнула. Это вроде бы имело смысл. И, кстати, был ведь прецедент: канадское правительство уже вложило массу усилий для того, чтобы сформулировать, кого считать индейцем, а кого — нет, для правильного распределения пособий и льгот. И всё же…

— Но ведь нет оснований полагать, что портал когда-либо откроется снова? То есть, должны же быть какие-то основания так считать, разве нет? — Она была бы счастлива увидеть Понтера снова, но…

Кригер качнул головой.

— Нет. Но наша политика — быть готовыми ко всему. Буду с вами честен: я признаю́, что внешность вашего мистера Боддета, скажем так, весьма характерна. Но можем ли мы быть уверены, что не существует неандертальцев с менее выраженными характерными особенностями, которые способны раствориться среди людей нашего вида?

Мэри улыбнулась.

— Вы говорили с Милфордом Уолпоффом.

— Говорил. И с Иэном Таттерсоллом, и практически с каждым специалистом по неандертальцам. Похоже, консенсуса насчёт того, насколько сильно неандертальцы отличаются от нас, не существует.

Мэри кивнула; это, несомненно, было правдой. Некоторые, как Уолпофф, считали, что неандертальцы — это лишь ещё одна разновидность Homo sapiens — в лучшем случае раса, если этот термин всё ещё имеет хоть какой-то смысл, и, несомненно, относятся к одному виду с нами. Другие, подобно Таттерсоллу, придерживались противоположной точки зрения: что неандертальцы — это отдельный биологический вид, Homo neanderthalensis. Пока что все генетические исследования свидетельствовали в пользу последней гипотезы, однако Уоллпофф и его последователи полагали, что немногие имеющиеся образцы неандертальской ДНК, включая 379 нуклеотидов, которые Мэри сама извлекла из типового экземпляра в Rheinisches Landesmuseum, либо были нехарактерными, либо неправильно интерпретировались.

— У нас по-прежнему лишь один полный образец неандертальской ДНК, — напомнила Мэри, — а именно ДНК Понтера Боддета. Выявить характерные признаки по единственному образцу может оказаться невозможно.

— Я это понимаю. Но мы этого никогда не узнаем, пока не попробуем.

Мэри оглядела лабораторию.

— У меня есть обязанности здесь, в Йоркском. Семинары. Аспиранты.

— Я понимаю и это, — сказал Кригер. — Однако я уверен, что об этом можно договориться. Я уже перемолвился парой слов с ректором.

— То есть речь идёт о проекте с полной занятостью?

— Да, мы, разумеется, оплатим вам весь учебный год.

— Где я буду работать? Здесь?

Кригер покачал головой.

— Нет, мы хотели бы, чтобы вы работали в нашем режимном учреждении.

— В Рочестере?

— В Рочестере, штат Нью-Йорк, да.

— Отсюда не очень далеко, не так ли?

— Я летел самолётом, — сказал Кригер, — и это практически вообще не заняло времени. На машине, как я понимаю, где-то три с половиной часа.

Мэри задумалась. Она по-прежнему сможет видеться с друзьями и с мамой. И она признавала, что сейчас ничто так её не интересует, как изучение ДНК Понтера; преподавание же ей будет только мешать.

— Какие… э-э… условия вы предлагаете?

— Мы предлагаем годовой контракт консультанта на сумму 150000 долларов и медстраховку с полным покрытием. — Он улыбнулся. — Я знаю, что для вас, канадцев, это ключевой пункт.

Мэри задумалась. Она уже более или менее смирилась с возвращением в Йоркский университет, в место, где её изнасиловали, но…

Но нет. Нет, это не так. Она думала, что сможет это пережить, но если сегодняшнее утро хоть сколько-нибудь показательно, то она до сих пор шарахается от собственной тени.

— У меня здесь квартира, — сказала Мэри. — Кондоминиум.

— Мы позаботимся об ипотечных платежах и квартплате на время вашего отсутствия; по окончании работы ваш дом будет вас ждать.

— В самом деле?

Кригер кивнул.

— Да. Ведь это величайшее событие, случившееся на нашей планете с… да с самого начала времён. Мы с вами, профессор Воган, собственными глазами наблюдаем конец кайнозойской и начало новой эры. Уже тридцать пять тысяч лет или около того на земле существует лишь одно человечество — наше, но если портал откроется, их снова станет два, и в этот раз мы позаботимся, чтобы всё пошло как надо.

— Ваше предложение весьма соблазнительно, доктор Кригер.