Игорь Градов - Солнце обреченных Страница 8

На столе появилась водка, и полковник налил две рюмки – себе и Рыскову, однако сам пить не стал – не привык употреблять с утра. Рысков же залпом опрокинул свою емкость и закусил хлебом. Принесли щи, и он жадно набросился на еду. Полковник ждал, пока Николай насытится, и ни о чем не расспрашивал. Наконец тарелка опустела. Геберт налил Рыскову еще одну рюмку, и Николай ее тоже выпил.

– Что, у Богданова в лавке так плохо кормят? – поинтересовался полковник, наблюдая, как Рысков расправляется с расстегаем.

– Так, – махнул рукой Николай, – вроде бы и сытно, а невкусно. Анна готовит неважно, а кухарку не держит – конспирация. Да и денег на прислугу нет. Работать приходится целый день, а кормят всего дважды – рано утром и поздно вечером, когда покупателей в лавке уже нет. Все боятся, что могут заметить постороннего человека и донести в полицию.

– Правильно боятся, – заметил Геберт, – околоточным даны строгие предписания – при всяком подозрении докладывать начальству. Кстати, как идет работа?

– Трудно, – Рысков покосился на водку, и полковник налил ему еще, – земля тяжелая, к тому же копать приходится в три погибели, чуть ли не на карачках. За неделю наломался так, что и спина, и руки, и ноги – все болит. А Богданов гонит – давай быстрее!

– Неужели все время один работаешь? – поинтересовался полковник.

– Грановицкий помогает да Кибальчев иногда спускается, но он в основном смотрит, чтобы галерея не обвалилась.

– А Желябин?

– Нет, только распоряжения через Богданова передает. Считает, что ему, как руководителю, нельзя в лавке светиться. А я думаю, что он просто брезгует с нами, простыми членами организации, общаться.

– Сколько уже прошли?

– Саженей десять, не больше. Говорю же – земля тяжелая…

– С такими темпами вы к марту не успеете.

– Ничего, поднажмем. Богданов обещал помочь, как только дела в лавке наладятся. Тогда он Анну за прилавок поставит, а сам в подкоп спустится.

– Кстати, Богданов и Анна живут вместе, как муж и жена?

– Нет, спят раздельно, я точно знаю. У них отношения чисто товарищеские, – ухмыльнулся Рысков. – Я было пытался к ней подкатиться, да она меня сразу отшила. У нее, думаю, на стороне кто-то есть.

– И кто же это?

– Не знаю, она не говорит, но раза два в неделю из дома на несколько часов уходит. Богданов делает вид, что ничего не замечает. Впрочем, мне особо расспрашивать не с руки, может показаться подозрительным.

– Ладно, сами выясним, – заметил Геберт. – А ты, Николай, постарайся поподробнее узнать у Богданова по поводу других членов организации. Скажи, что нужна помощь в подкопе – мол, один не справляешься. Не верится мне, что вас всего семеро, больно мало для того дела, которое вы задумали.

– Был еще Михайлин, – заметил Рысков, подвигая к себе блюдо с пирогами, – но вы его уже взяли.

– Это случайно вышло, – улыбнулся полковник, – считай, сам в руки попал, теперь в Алексеевском равелине содержится. А вот Желябин меня очень беспокоит – отчаянная голова, может выкинуть какой-нибудь фортель.

– Может, – согласился Николай, отставляя пустую тарелку и вынимая папиросы, – он никого не слушает, только Софью. Разрешите курить?

Полковник кивнул, и Рысков с удовольствием затянулся.

– Желябин все еще любит ее? – спросил Геберт.

– Нет, у них что-то разладилось, – задумчиво произнес Рысков, – по крайней мере, мне так кажется… Может быть, Софья разочаровалась в Андрее – слишком уж самоуверенным стал, считает себя чуть ли не революционным миссией. Впрочем, утверждать не могу.

Полковник задал еще кое-какие уточняющие вопросы, потом достал из кармана несколько купюр и протянул Рыскову. Тот быстро спрятал деньги под пальто.

– Эх, кабы не бедность, – вздохнул Николай, – не стал бы я с вами связываться. Товарищей предаю, как Иуда…

– Бросьте, Рысков, – поморщился Геберт, – вы делаете это не столько из-за денег, сколько из-за страха за свою шкуру. Когда мы вас взяли, вы что говорили? Помните, как рыдали у меня в кабинете, просили не сажать в тюрьму, не ссылать на каторгу? "Я все сделаю, обо всех расскажу, только не губите мою жизнь молодую". Так что бросьте юродствовать и занимайтесь своим делом, а мы займемся своим.

Полковник дал понять, что разговор окончен. Рысков допил водку, поднялся из-за стола и быстро вышел из трактира. Через десять минут заведение покинул и Геберт. Он направился на Литейный проспект, на одну из конспиративных квартир, чтобы переодеться и составить отчет о встрече. Следовало записать разговор с Рысковым как можно более подробно, чтобы позднее еще раз перечитать его и подумать над некоторыми деталями.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

11 февраля, среда

Малая Охта

Желябин ехал на квартиру к Кибальчеву. Сначала долго трясся на конке, потом еще четверть часа добирался пешком. Николай жил на самой окраине Петербурга, на Малой Охте. Прежде это была пустынная местность – кругом одни болота, хилые рощицы да несколько летних дач, но в последнее время землю в пригороде стали бойко скупать застройщики. На пустыре возникли доходные дома, в которых охотно селились мелкие чиновники, приказчики с семьями и студенты – комната в них стоила намного дешевле, чем в Петербурге.

В одном из таких кирпичных "буфетов" (тяжелых, некрасивых, с уродливыми эркерами) Кибальчев снимал полуподвал. Николай представился управляющему ассистентом профессора по кафедре химии Технологического института, а помещение ему якобы было необходимо для проведения опытов. Управляющий, немолодой, одышловатый мужчина лет пятидесяти, обремененный чахоточной женой и несколькими разновозрастными детьми, не возражал – лишь бы деньги платили исправно и не шумели. В полуподвале Кибальчев изготовлял динамит и начинку для бомб.

Красное, мрачноватое здание доходного дома стояло в самом конце Лиственной аллеи. Желябин подошел к маленьким подвальным окошкам и постучал в раму, через минуту из парадного вышел Николай.

– Здравствуй, Андрей, – произнес он, – что-нибудь случилось?

– Нет, пришел просто проведать и еду заодно прихватил, – Желябин протянул небольшую сумку, в которой находились свежая булка, круг краковской колбасы, немного сыра и бутылка вина.

– Спасибо, – Кибальчев явно был доволен полученными подарками, – но что же мы стоим? Проходи в комнату.

Молодые люди вошли в парадное и спустились на несколько ступенек вниз. Николай отпер своим ключом дверь и пропустил гостя вперед, потом тщательно закрыл замок. Большая, полутемная комната (свет попадал в нее только из подслеповатых окошек, расположенных почти под самым потолком) была вся заставлена столами с ретортами и стеклянными колбами. В одной из них, разогреваемой на спиртовке, булькала какая-то бурая жидкость. Резко и неприятно пахло химическими реактивами, Андрей поморщился, но Кибальчев, кажется, даже не почувствовал запаха – уже принюхался. В дальнем углу подвала находился деревянный топчан, покрытый пестрым одеялом, возле него стояла простая тумбочка с книгами. Больше в комнате ничего не было.

Кибальчев освободил часть большого, квадратного стола и разложил принесенные подарки, потом открыл вино и разлил его по двум стаканам – бокалов не имел. Соратники молча чокнулись и выпили. Николай аккуратно порезал колбасу и принялся поедать ее вместе с булкой. Андрей осмотрел помещение.

– Ты ночуешь здесь же?

– Конечно, до квартиры ехать далеко, да и не всегда удобно.

– А что соседи, не мешают?

– Нет, пару раз заходили какие-то пьянчужки занять денег, и еще одна дама с первого этажа жаловалась, что из подвала плохо пахнет, а у нее от этого голова болит. Но я дал управляющему лишнюю трешницу, и он не стал разбираться. В остальном же здесь спокойно, никто ни к кому в гости не ходит и к себе не зовет не принято. А управляющему главное, чтобы не пришлось околоточного вызывать – не хочет платить за беспокойство…

– Как со взрывчаткой, дело продвигается?

– Я закончил расчеты. Получается, что понадобится не менее полупуда динамита. Взрыв произойдет из-под земли, сквозь булыжную мостовую, и это потребует усиленного заряда. К тому же, говорят, царская карета сделана с защитой – дно и бока обшиты стальными пластинами, как раз на случай покушения. Так что следует перестраховаться, заложить взрывчатки побольше.

– Успеешь до начала марта?

– Постараюсь. Кое-какие запасы остались еще с прошлого раза, а остальное доделаю.

– Нужны еще две-три бомбы, – напомнил Желябин, – а лучше четыре, для верности.

– Изготовлю, – кивнул Кибальчев, – лишь бы материала хватило.

Молодые люди еще выпили вина, закусили сыром.

– Скажи, Андрей, – осторожно спросил Кибальчев, – ты действительно уверен, что убийство царя необходимо? Мы уже два раза на него покушались, и все без результата, он как будто заговоренный. Может быть, это знак, что надо попробовать что-нибудь другое?

– Нет, – твердо ответил Желябин, – только его убийство взбудоражит болото, называемое Россией. Ты помнишь, мы уже пробовали другое – и в народ ходили, и с крестьянами разговаривали, и даже прокламации выпускали. Кончилось тем, что мужики сами сдали нас в полицию, да еще поколотили для порядка. Сейчас требуется что-то такое, что потрясет основание самодержавия, заставит общество ужаснуться и отречься от старой жизни. Убийство Александра Вешателя – самое подходящее дело. Царь виновен в бедствиях народа, в бездарных реформах, разоривших крестьян, в гибели наших товарищей. Нет, – твердо повторил Желябин, – только террор может все изменить, прочее же – лишь пустая трата времени и сил.