Елена Хаецкая - Семеро праведных в раю хозяина Страница 8

Они разговаривали.

На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.

– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.

– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.

– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?

Пиф кивнула.

– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.

– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.

– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?

– Возможно.

– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.

Из тумана донеслось хриплое механическое пение:

Поет моя шарманкаПо городским дворамТри песенки старинныхИ нежный вальс для дам…

– Карусельщик идет, – сказал Беренгарий и придвинулся ближе к Мирре, освобождая место. – Эй, Карусельщик! Иди, дело есть.

– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.

А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:

Вот сядет с папироскойДевчонка у окнаИ стряхивает пепелНа улицу она…

– Цыц, окаянная! – рявкнул Карусельщик и хватил кулаком по расписному деревянному боку своей подруги.

– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.

Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.

– А что с ней делать-то? Головешка и головешка. – И хотел выбросить книгу вон.

Пиф перехватила его руку.

– Попробуй прочитать.

Карусельщик повертел книгу так и эдак. Понюхал, потрогал пальцем хрупкие страницы.

– Да как ее прочтешь-то, – сокрушенно проговорил он, все еще подозревая подвох. – Испорчена вещь, как ни взгляни.

Издалека донеслись крики, прерывая негромкий разговор собеседников. Невидимый за завесой тумана, Мэтр прокричал срывающимся голосом:

– Я хочу говорить с Создателем! Я хочу говорить с Создателем! Кто отвечает за этот бардак? Я хочу видеть Творца!

Из мрака ответил раскатистый бас:

– Нос не дорос!

Мэтр, отчаянно:

– Боже, ты меня слышишь?!

Бас:

– В гордыню впадаешь, смерд?

– Господи! Куда я попал?

– На тот свет! – рявкнули.

– Это ад, ад?.. – пискнул Мэтр.

В тумане вкусно хохотнули, зашумели крыльями.

– А ты как думаешь?

– Ад! – завизжал Мэтр.

– Ты сказал, червь! – удовлетворенно прогудел бас.

– Сатана! Изыди, изыди!

– Червь!

– Я не червь! – надрывался Мэтр. – Я член пар… и союза писателей!.. Господи, за что караешь?

– За гордыню тебя карают. За глупость тебя…

– Ты не Господь, – неуверенно сказал Мэтр.

– Я ангел Его, – загремело из тумана.

Потом стало очень тихо. И только через несколько минут Мэтр простонал – еле слышно:

– Ой, мама, мамочка… куда же я попал?

Пиф посмотрела на Мирру.

– И сколько же лет он так…

Брови Мирры сошлись в дугу.

– Его удел – не понимать, бродить впотьмах и страдать. Твой удел – жалеть его.

– …летит напев печальный!.. – вдруг лязгнула шарманка и тут же испуганно притихла.

Карусельщик осторожно перелистывал страницы. Все были совершенно черны. Свесив голову, печалился возле него Беренгарий.

– Все, все было напрасно, – бубнил он, – нам никогда не прочитать ее…

Ему никто не ответил.

А потом в тумане появилась сияющая точка. Она приближалась, и мгла расступалась перед ней, точно светом сжигало туман.

– Аглая идет, – беззвучно проговорил Комедиант.

К собеседникам вышла девочка лет семи. Крепкий загорелый ребенок с двумя толстенькими косичками. Она склонила голову набок и улыбнулась, озарив собравшихся золотистым светом.

– Вот ты где, мама, – важно промолвила она, обращаясь к Пиф.

Женщина и девочка шли, держась за руки, по цветущему саду.

– С тех пор, как я здесь, впервые вижу цветущие деревья, – говорила Пиф, касаясь рукой то одной ветки, то другой. – Прошло столько лет. Впервые они зацвели. Я уже забыла названия.

Аглая обернула к ней смеющееся лицо.

– Да нет же, мама. Ты помнишь.

И они пошли дальше, и их длинные платья были влажны от росы.

– Это что?

– Жасмин.

– А это?

– Шиповник.

– А это?

– Ирисы. Как их много!

– Все ирисы? Такие разные?

– Да.

– А это что за куст?

– Жасмин.

– А это кто стоит?

Пиф споткнулась и остановилась. Посреди цветущего жасмина ждал ее рослый мужчина в армейских штанах, высоких ботинках и новенькой тельняшке, еще пахнущей военторгом.

– Давно мы с тобой не встречались, красавица, – сказал он, усмехаясь.

Аглая прижалась к матери, вытаращила глаза.

– Ангел, – прошептала она. – О, Ангел…

– Здравствуй, Хозяин, – сказала Пиф. – Мы уж думали, что ты нас бросил. Столько лет прошло.

Хозяин засмеялся, сплюнул под ноги.

– Ты до сих пор еще не поняла, что означает слово «навсегда».

– Возможно.

– А это что за малява возле тебя трется?

– Это… ты принес мне ее однажды, завернутую в пеленки…

Хозяин наклонился, взял девочку за подбородок. Аглая поглядела на него исподлобья.

– Я Аглая, – важно произнесла девочка.

Хозяин убрал руку, выпрямился, бросил на Пиф одобрительный взгляд.

– Девочка, – уронил он. – Я так и думал. – Он просвистел несколько тактов из назойливой песенки Карусельщика и резко оборвал сам себя: – Карусельщика не обижаете?

– Мы… – начала Пиф.

Ангел придвинулся к ней, шевельнул лопатками, где не было крыльев.

– Интеллигентами себя вообразили? От высшего образования вены себе режем? А простого бедного алкоголика небось затравили?

– Он творчески развивается, – оправдываясь, сказала Пиф. – Каждый день сочиняет по новому куплету… – Под взглядом Хозяина она поежилась и сдалась: – Ну, Голос Комедианта его иногда дразнит…

– А сам Комедиант куда смотрит? – грозно вопросил Хозяин.

– Да разве Голос переорешь?– возразила Пиф.

Ангел махнул рукой.

– А, разбирайтесь сами…

Пиф взяла его за локоть. Хозяин хмыкнул, шевельнул бровями, но ничего не сказал, и они пошли втроем. Потом Хозяин посадил Аглаю себе на плечи. Девочка уселась поудобнее, вцепилась ручками в жесткие стриженые волосы Ангела.

– Когда я впервые оказалась здесь, – заговорила Пиф, – я думала, что «тот свет» похож на обыкновенную свалку. Свалку, откуда не возвращаются. Да – не ад и не рай, а просто свалка ненужных вещей и выброшенных душ.

– Отчасти так и есть,– заметил Хозяин.

Пиф огляделась вокруг, показала на цветущие кусты, на пестрые клумбы.

– А это все? Разве это тоже ненужный хлам?

– …А отчасти нет, – невозмутимо заключил Хозяин. – Все зависит от взгляда на вещи. Например, вы создали для себя растения, птиц, маленького человека…

– Так это – райский сад? – тихо спросила Пиф.

– Разумеется, – вполне будничным тоном отозвался Хозяин. – Вы неплохо поработали. И ты, в частности. И мне уже не хочется надавать тебе по ушам, как последней истеричке и дуре, и трахнуть посреди банальной помойки.

Пиф хихикнула, провела рукой по платью.

Хозяин покосился на нее:

– Мне хочется оттрахать тебя на кровати под балдахином.

– Ого! – сказала Пиф и потрогала штаны Хозяина, где должны были располагаться его внушительные гениталии. Пальцы встретили пустоту.

Хозяин оглушительно расхохотался.

– Я отпустил дружка погулять, – сообщил он. – Пасется на лужку, кушает маргаритки и пугает пастушек. Не хочу вводить тебя в смущение, дочь человеческая.

– Говнюк, – сказала Пиф. Она обиделась.

Райский сад был полон благоухания и пения птиц. И маленькая девочка на плечах у ангела что-то щебетала, деловито озираясь по сторонам.

– Бог мой, а это что?

Пиф остановилась у деревянного сруба, почерневшего от времени. Это был старый брошенный колодец. Журавель утыкался в пустое не-небо черным пальцем, ведра здесь давно уже не было, только тонкая ржавая цепь еще болталась – вроде тех цепочек, что использовались при устройстве общественных уборных.

Пиф заглянула в колодец.

Сначала ей показалось, что она видит сплошную темноту, но потом глаза привыкли, и она разглядела ползающие во мраке голые человеческие тела. Люди копошились в темной слизи, они карабкались друг другу на голову, хватались бледными руками за скользкие стены колодца. Их было там, наверное, больше сотни. Они были истощены, их ребра торчали, позвонки и лопатки взывали о милосердии.

Пиф смотрела, и минула вечность с того мгновения, как она заглянула в колодец.

…шевеление голых тел в тупом стремлении выбраться…

…покряхтывание, хлюпанье…

…зловоние…

Пиф отпрянула, приложила ладони к горлу.

– Что там, мама? – осведомилась Аглая.