Ворон и медведь - Андрей Каминский Страница 8

его воинов выбил обрубок древесного ствола из-под ног пленника. Тугая петля захлестнула его горло, пока он, хрипя и дрыгая ногами, корчился в предсмертных судорогах. В сгущавшихся сумерках в угадывалось много подобных висельников, подобно диковинным плодам, свисавшим с ветвей низкорослых елей. Ниже по склону на деревьях висели мертвые животные — собаки, свиньи, даже лошади.

Сам Редвальд уже сменил воинские доспехи на черное одеяние жреца. Черной была и краска, причудливыми узорами покрывшая его лицо и руки. Редвальд шагнул вперед, срывая с пояса скрамасакс и одним ударом вспорол грудь и живот еще бьющемуся в агонии саксу. Влажные кишки, словно жирные змеи, вывалились наружу, раскачиваясь в воздухе вместе с испускавшим дух пленником. Редвальд смочил пальцы в хлещущей фонтаном крови и провел ею по лицу, добавив красных узоров к своей черной раскраске. Серые глаза вспыхнули фанатичным блеском.

— Ведите следующего!

Свою ставку Редвальд разбил в святилище Водана, на горе Брокенберг. Хотя Тюрингия и претендовала на то, что ее власть простирается и севернее, чуть ли ни на всю Лангобардскую пустошь, но только здесь, в горах Гарца, находился по-настоящему надежный рубеж, прикрывавший центральные области королевства от северных набегов. Именно здесь обосновались воины Водана, наследники древнего братства гариев, пронесшие через века свои кровавые обычаи и обряды. В густом лесу, покрывавшем склоны Брокенберга, на ветвях елей, причудливо искривленных постоянными сильными ветрами, висели жертвы Водану и его Дикой Охоте. Вершина же священной горы была почти лишена растительности — здесь всегда царил холод и даже летом, порой, выпадал снег. Клубились тут и влажные туманы, сквозь которые сейчас ледяным светом просвечивала мертвенно-бледная Луна.

Холод и тьму Брокенберга развеивали лишь полыхавшее на вершине кольцо костров, возле которых стояли, вскинув руки, жрецы Водана. Иные, вместе с Редвальдом вспарывали животы повешенным, внимательно следя за током крови, другие, на установленных перед кострами плоских камнях копались во внутренностях принесенных в жертву людей и животных. Посреди же круга костров стоял идол — вырезанный из мореного дуба могучий старик, с одним глазом и высунутым языком. По бокам идола стояли такие же резные волки, а на плечах грозного бога сидели два ворона. Еще одна птица, — расправивший крылья большой орел, — венчала высокий шлем старика, тогда как в ногах его извивалась змея: символ двух обличий, что принимал Водан, когда добывал Мед Мудрости, а заодно его власти над Верхним и Нижним мирами. В одной руке Всеотец держал копье, увенчанное выбеленным временем черепом — этой чести удостаивался лишь самый родовитый или отважный из принесенных в жертву врагов. В другой руке Водан держал покрытый рунами серебряный рог, изнутри почти черный от засохшей крови.

Разгромив данов и фризов, Редвальд отправил в Скитинг гонца с вестью о своей победе, а сам принялся праздновать. В первый же день он сломал захваченное у пленников оружие и утопил его в болотах у подножья гор. На второй и третий день Редвальд приносил в жертву животных, на четвертый — рабов. Сегодня же он обрекал смерти тех из саксов, кто, предав свой народ и своего короля, перешли на сторону Сигифреда. Всего же празднование шло девять дней — следующими должны были статьфризы и даны, а на девятый день — сам Сигифред. Его череп займет свое место на копье Водана, а кровь наполнит рог бога, после чего обряд можно считать завершенным.

На сегодня Редвальд закончил с жертвоприношением и собирался покинуть вершину Брокенберга, когда из леса вдруг послышался стук копыт. В следующий момент на вершине горы появилась белая кобыла. В седле ее сидел некто стройный, в белом одеянии и капюшоне надвинутым на глаза. Вот всадник сбросил капюшон и по его плечами рассыпались светлые волосы.

— Эрменгильда! — изумленно воскликнул Редвальд, — что ты тут делаешь? Тебе нельзя...

Он сделал вид, что не заметил осуждающих взглядов жрецов — Редвальд и без них знал, что женщина может появиться на священной горе только как жертва. Даже священным пророчицам-вельвам, истово почитавшихся всеми германцами, был закрыт доступ на Брокенберг. Такой порядок пошел еще с тех пор, когда на священной горе собирались молодые головорезы из всех окрестных племен, объединявшиеся в тайные общества почитателей Водана. Спустя века старое название «гарии» сменилось по имени широкого ножа, ставшего главным оружием и священным символом мужского братства. Конечно, со временем участники этих банд остепенились: осев на землю и взяв в жены пленниц покоренных народов, постепенно они сами стали народом. Однако на священной горе и по сей день оставался незыблем старый закон тайных союзов «ножевиков» — саксов.

Эрменгильда хорошо знала обо всем этом — и Редвальд знал, что она знала. Если она все равно явилась на Брокенберг, значит, причина была по-настоящему веской.

— Я бы никогда не осмелилась, — сказала девушка, спрыгивая с коня и подходя к брату. Вопреки ее словам в больших серых глазах не было и тени страха — только спокойная решимость.

— Я знаю, что мне нельзя подниматься на Брокенберг, — сказала она, — и все же по-другому нельзя. Знай Редвальд, что твой брат Атаульф, король Тюрингии убит в собственном дворце.

— Убит?! Кем?!

— Родерихом, сыном Гибульда, по наущению своего отца — так сказал Крут. Он теперь новый король — и он послал за тобой.

— Послал тебя? — недоверчиво спросил Редвальд, — у него не нашлось гонца получше?

— Нашлись, — понизила голос Эрменигильда, — но я опередила их всех. Чтобы успеть сказать — Атаульфа убил не Родерих, а сам Крут, чтобы править всей Тюрингией. А зовет он тебя по совету своей матери, королевы Ярославы, которая...

Голос Эрменигильды упал почти до шепота, когда она произнесла еще несколько слов у самого уха брата. И все его соратники невольно содрогнулись при виде того выражения что проступило на лице саксонского принца.

Сигифред был пленен в пещере, у подножия Брокенберга. Его темницу день и ночь охраняли девять лучших воинов Редвальда. Оружие у дана отобрали, но в остальном относились к нему со всем почетом: ему приносили жареное мясо, хорошо пропеченные ковриги хлеба и лучшее пиво и мед, какие только находились в этой глуши. Иногда Сигифреду приводили и женщин.

— Я знаю, что ваш хозяин не выпустит меня живым, — хохотал конунг данов, заваливая очередную плачущую девку, — пусть тогда эти ублюдки, когда вырастут,