Александр Мазин - Цена Империи Страница 87

— Конечно, знал. Алексий мне все рассказал в первую же нашу встречу.

— И он — знал?

— Ну разумеется. Когда они встретились, она была одной из жен германского рикса. Алексий полюбил ее и забрал.

— И он взял ее в жены? Вы… Вы действительно варвары!

Черепанов мог бы сказать, что они-то как раз не варвары. Что по готским законам женщину, однажды ставшую наложницей-тиви, никто не сделает законной женой.

Но он сказал другое.

— Слушай меня очень внимательно, — произнес он строго. — Я говорю это один раз. Больше повторять не буду. Кем бы ни была раньше Анастасия — это никого не касается. Она — жена Алексия, а Алексий — мой друг. Мой самый надежный друг в этом мире. Этого достаточно. Но это не всё. Я с большим уважением отношусь к этой женщине. У нее есть ум и воля. Она знает, что такое честь… (Корнелия фыркнула.) Помолчи! Я тоже знаю, что говорю! Ум и честь. И еще я знаю, что она предана своему мужу и готова была отдать за него жизнь. Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется пережить то, что пережила она… Я сделаю все, чтобы этого не случилось. Но я требую от тебя не просто лояльности, но уважения к этой женщине. Заслуженного ею уважения. Со временем ты поймешь, что это так, а сейчас просто поверь мне и все. Ведь ты мне веришь, так?

Корнелия, помедлив, кивнула. Вспышка мужа ее ошеломила. Никогда он не говорил с ней так.

— И еще запомни пожалуйста: честь и достоинство жены моего друга Анастасии Фоки имеют к нам, ко мне и тебе, самое прямое отношение. Мы будем править этой провинцией совместно с Алексием. Его жена уже оказала нам немалую помощь, потому что она знает здешний народ намного лучше, чем я и мой друг. И она будет помогать нам впредь. Так же как и ты, я надеюсь. Мы все должны держаться вместе, вот так! — Черепанов сжал кулак. — Иначе мы погибнем. Как погибли твои близкие. И если ты не хочешь, чтобы твое изуродованное тело выбросили псам, ты должна запомнить: Алексий и его жена, ты и я, мы теперь — одна семья. Так что, если кто-то в твоем присутствии оскорбит жену легата Алексия, он оскорбит и тебя, и меня. А этого мы с тобой никому не должны позволять. Так что, если ты не сможешь сама наказать оскорбителя, — скажи мне. И я велю Скулди вырвать паршивый язык. Ты поняла?

Корнелия кивнула. Губы ее дрожали, глаза блестели…

— Вот и умница. — Геннадий обнял ее, поцеловал. — Ты очень красивая, — шепнул он в мягкое ушко. — Красивее всех женщин на свете. И я тебя люблю. А сейчас пошли ужинать… Это был слишком долгий день, и мне не терпится побыстрее закончить его… Угадай как?

Глава тринадцатая,

в которой Геннадий Черепанов вспоминает свое прошлое и размышляет о мрачной доле имперского наместника

— Это было в тухлые времена конверсии, — сказал Черепанов. — Когда космос почти прикрыли, керосин для «сушек» сливали налево, а сами «сушки» — направо. Тому, кто больше даст: хоть черным, хоть желтым, хоть серо-буро-малиновым. Все генералы — от двух больших звезд и выше — этим занимались, так что наш был не хуже и не лучше прочих. Даже лучше, поскольку старался продать самолеты тем, кто против нас их никогда не подымет. Хотя бы потому, что мозгов и навыков не хватит. — Бывший подполковник, а ныне наместник провинции Сирия хмыкнул. — Даже обезьяну можно научить управлять трактором, но черный тонконогий вудуист в кабине «сушки» — это, брат… Я, конечно, не расист, — тут же уточнил Черепанов. — Сам расистов-нацистов терпеть не могу…

— Угу, — усмехнулся Коршунов. — Как говорится: «Больше всего на свете я ненавижу нацистов и негров!»

— Некоторых негров, — уточнил Черепанов. — Знаешь, брат, я ведь тоже однажды в яме сидел. Причем не у римлян или твоих готов, а у этих самых черно… ногих «братьев по социализму». Помнишь такое время?

— Уже с трудом вспоминаю, — признался Коршунов. — Сколько лет прошло, прикинь… Если бы не ты да Настя, я бы уже и русский язык забыл…

— Это потому что ты молодой еще тогда был, — сказал Черепанов. — Такое не забывается. Так вот, сидели мы, понимаешь, в такой вонючей яме в одной африканской стране… Тьфу! Привычка. В совершенно конкретной стране под названием Мбуну-Келе. Сидели втроем со штурманом моим и военспецом из ГРУ да думали о том, кто из нас будет завтра исполнять роль первого блюда, а кто — второго. А наверху в это время гульбанили черножопые пацаны, которым мы безвозмездно (если не считать мешочка необработанных алмазов, лежащих в сейфе одного из больших политиков) перегнали одну совсем секретную железную птичку. С вертикальным взлетом, потому что другую птичку на брачную поляну афроафриканцев не посадить. Короче, думали у нас там наверху, что чернопопые «братья по разуму» — совсем тупые. И потому месяца не пройдет, как железная птичка пойдет туземцам на кольца в нос и прочие сувениры, потому как керосина она жрет немерено, а подвоз топлива покупатели не обеспечили и обеспечить не могли: джунгли кругом. До ближайшей трассы — километров сто. Это, кстати, очень конкретно, Леха — сто кэмэ по джунглям. Ваши готские леса в сравнении с этим — просто Гоголевский бульвар.

Короче, там наверху все были страшные умники, а секретность была такая, что полный крездец. Однако ж большое политическое лицо не удержалось и решило авансовую порцию некрасивых необработанных алмазов превратить в очень красивые брюлики. А знаешь, Леха, в какой стране это делали лучше всего?

— Не знаю.

— В Израиле. Это, кстати, тут неподалеку будет. Вот политик этот алмазы на обработку закинул, а у алмазов такое свойство есть: спец всегда определит, где их добыли. Так что просчитали нас на счет «раз». И передали информашку цээрушникам. По культурному обмену. Короче, я свою птичку только-только с палубы поднял, а у поляны в джунглях Мбуну-Келе уже сидел кучерявый такой афроамериканский пацан и толковал с коренными обитателями своей исторической родины о том, как праздничный стол с нами в роли главного блюда лучше сервировать: с банановыми листьями или баобабовыми.

— И что дальше? — спросил Коршунов.

— А дальше, Леха, посадили мы нашу птичку, вылезли и сразу поняли, что приплыли. А попозже коллега нашего военспеца нам окончательно ситуацию проявил и предложил дилемму: полное и безоговорочное сотрудничество — или большой котел с корешками и пряностями. Но решать надо до завтра. Потому что завтра, мол, американский вертолет прилетит. С «обменным фондом» для ченча на нашу птичку. Короче, сидели мы в яме и думали, думали…

— И додумались?

— Я военспецу нашему веревки перегрыз, потом мы пирамиду построили — живую, не финансовую, — из ямы выбрались, часового тихонько придушили — и на поляну. А на поляне — птичка наша стоит, вся — в серебристом лунном сиянии. Туземцы, простые пацаны, ее сетками маскировочными прикрыли, а вот керосин из баков, естественно, слить не сумели. Я бы и сам не сумел — в здешних условиях. Так что заняли мы свои места по полетному расписанию и стартовали. Одно жалко… — Черепанов вздохнул. — Боекомплекта на птичке не было…

— Генка! — не выдержал Коршунов. — Ты к чему все это рассказываешь?

— Тоскую, брат…

— О прошлом… Тьфу… О будущем нашем, что ли?

— Угу. Знаешь… как-то мне эта роль восточного деспота… не очень.

— Да ты просто устал! — убежденно сказал Алексей. — Ты посмотри, Генка, какая красота!

Они стояли на балюстраде дворца. Море под ними сияло серебром отраженных солнечных лучей. Из глянцевой зелени лавра поднимались колонны зеленоватого мрамора. Справа возвышался тяжеловесный храм Юпитера с огромной статуей громовержца, изваянной кем-то из великих греков в те времена, когда Юпитера звали Зевсом. Практичные римляне почему-то привезли статую не в Рим, а сюда. На плече главного римского бога, словно птичка, восседала крылатая богиня победы…

— Все это теперь наше, — сказал Коршунов. — Эти рощи и это море. Вся эта благодатная земля… Кстати, и Иерусалим тоже наш…

— Нету здесь Иерусалима, — заметил Черепанов. — С землей сровняли и солью посыпали.

— Правда?

— Сам не видел, но в документах — так. Как-нибудь съездим посмотрим. Когда все рассосется…

«Если рассосется…» — подумал он и помрачнел еще больше. Геннадий понимал, что его гнетет. Максимин. Из Италии — никаких вестей. Последнее, что они узнали: что Максимин с легионами вышел из Сирмия и двинулся к столице. По прикидкам Черепанова, Фракийцу нужен был месяц, максимум два, чтобы разобраться с мятежной столицей. У Бальбина и Пуппиена не было настоящей армии — только ополчение. Им требовалось время, чтобы набрать свои легионы. Фракиец этого времени им не даст… Но даже если Максимин вернет себе столицу, не факт, что он двинется сюда, на другой конец империи. Во всяком случае, Черепанов на его месте этого делать не стал бы. Как только Фракиец со своей армией покинет столицу, Рим снова взбунтуется… Так что, скорее всего, император застрянет в Италии надолго. Может, до следующей весны. А за это время можно успеть многое. Например, слегка подогреть франков. Или готов. Если у Максимина будут проблемы на Западе, ему станет не до Востока. В крайнем случае, можно попробовать договориться с царем Ардаширом. Уйти от Рима под его руку… Хоть и не хотелось бы. Правило номер один, усвоенное Черепановым еще в училище: чем дальше от начальства, тем лучше. А Парфия существенно ближе Италии.