Борис Давыдов - Московит Страница 9

Я слегка хлопнул ладонью Анжелу по плечу:

– Поворачивай коня! И не пугайся…

– А что такое… Ой! – инстинктивно вскрикнула она, увидев приближающихся всадников.

– И не ойкай! – внушительно произнес я. – Это не татары, и не люди Хмельницкого… Это братья-поляки… чтоб я сто лет без такой родни жил! Те самые, которые доставят нас к князю.

– Т-точно д-достав-вят? – У блондиночки застучали зубы.

– А куда они денутся! – улыбнувшись, я подмигнул ей, постаравшись, чтобы ни в выражении лица, ни в тоне не было даже тени сомнения. – Главное, молчи и не вмешивайся. Запомни: ты – немая…

– Что??! Да ты рехнулся! – Анжела то ли от потрясения, то ли от обиды даже заикаться перестала.

– Не возражай! Так надо! Улыбайся, кивай, мычи…

– Да я тебя! Тоже, нашел корову!

– Тьфу ты, господи! Я хотел сказать: пытайся что-то произнести, но нечленораздельно. Тебя эти татары перепугали до полусмерти, вот и… Не бойся, это только временно! Пока я не переговорю с князем. А вообще-то, ты – боярская дочь из Москвы. Или княжеская…

– Кто?!

«Надежа-царь говорит, что я – князь Милославский!» – вспомнилась тут ни с того ни с сего фраза из «Ивана Васильевича».

– Княжна Милославская! – машинально ответил я. – А теперь – все! Молчи! Да, и не забудь: тогда крестились двумя перстами! Двумя, не тремя! Не перепутай!

Конники были уже совсем близко. Впереди, низко пригнувшись, скакал совсем еще молодой поляк с раскрасневшимся лицом и лихо закрученными тонкими усами, в светло-коричневом кунтуше, богато расшитом золотой нитью. Глаза сверкали охотничьим азартом… Командир?..

Я торопливо спрыгнул, еще раз шепотом напомнил Анжеле: «Не забудь, ты немая!» – левой рукой ухватил поводья, а правую высоко поднял верх, обратив к преследователям открытую ладонь.

«Только бы сгоряча не порубили или палить не начали…»

– Хэлло! Ду ю спик инглиш?! – закричал я во всю силу легких, глядя в глаза головному.

Он резко осадил лошадь, уставившись на меня с нескрываемым изумлением. То же самое сделали и остальные.

– Парле ву франсе?! – продолжал я надрывать горло, натянув на лицо самую искреннюю и дружелюбную улыбку. – Шпрехен зи дойч?!

В глазах командира мелькнуло что-то похожее на понимание, но тут же исчезло, сменившись раздраженной досадой и каким-то смущением.

«Так, в немецком ты тоже не силен… А если вот так?»

– Коннити ва! Ватакуси-ва Андареи-то иимасу! О генки дес-ка?[4] – уже откровенно издеваясь, произнес я все с тем же любезным выражением лица. – Ити, ни, сан, си, го, року…[5]

Поляк вдруг выпучил глаза и издал сдавленный горловой звук, будто хотел что-то сказать, а в этот момент невидимым шнурком стянули шею. Он смотрел на что-то, находящееся сзади и чуть выше меня, будто на призрак. Точнее, на кого-то…

Все другие всадники, не сдержавшись, дружным хором ахнули.

Я молниеносно обернулся. Анжела, снявшая татарскую шапку, смотрела на командира отряда чуть смущенно, но с явным интересом. Длинные золотистые волосы рассыпались по плечам и груди, щеки раскраснелись, глаза потеплели…

«Нашла время кокетничать, дуреха!» – мысленно выругал я ее, но тут же спохватился: напротив, она умничка! Лишь бы не забыла про «немоту»…

– Пан говорит по-российски? – слегка коверкая язык, спросил я поляка, решив, что он уже доведен до кондиции. Мало того, что языкам не обучен, так еще и попавшийся ему «татарин» оказался красивой женщиной!

– Так, так! – с нескрываемым облегчением откликнулся тот, не отрывая взгляда от Анжелы. – Размовляю!

– Сам Бог послал пана и его людей! – подхватил я тем же тоном. – Имею срочные и важнейшие сведения, предназначенные для пресветлого князя Иеремии Вишневецкого!

Все прошло даже легче, чем я рассчитывал. Вот только не знаю, из-за моей твердости и настойчивости или из-за того, что поляк, судя по всему, изрядно «запал» на Анжелу… И – только не смейтесь! – я даже ощутил нечто похожее на ревность.

Конечно, понимал: это смешно, нелепо! Какие у меня на нее права? Даже учитывая нашу бурную близость час тому назад в высокой траве под шумный стрекот кузнечиков и фырканье лошади… Она – взрослая, самостоятельная женщина.

И все-таки ничего не мог с собой поделать…

Командир отряда, назвавшийся ротмистром Тадеушем Подопригора-Пшекшивильским – боже мой, ну и фамилия! – буквально из кожи вон лез, выпытывая, что же это за сведения, с которыми я стремлюсь к князю. Причем это было не праздное любопытство, а служебное рвение (уж в этих-то делах я не ошибаюсь). Не хотелось ни разочаровывать, ни обижать славного парня, да и лезть на рожон не следовало, поэтому я в конце концов прибег к очень наглядному и убедительному аргументу: то, что положено знать только командиру, нельзя сообщать рядовому. Может, он все-таки обиделся в глубине души, но не подал виду.

А вот насчет Анжелы… Да, тут пришлось изрядно поломать голову!

Она играла свою роль очень даже неплохо. Конечно, любая профессиональная актриса или рассмеялась бы, или страдальчески закатила глаза, глядя на ее старания… но простодушные воины приняли все за чистую монету. Панна принадлежит к знатному московитскому роду, была похищена лихими людьми из родительского дома и продана татарам, ухитрилась сбежать, потом ее настигла погоня. Трое крымчаков, разозленные бегством, в клочья порвали ее одежду и уже хотели надругаться, но тут по счастливой случайности подоспел пан Анджей (так я представился)…

– А где это пан наловчился так драться? – с уважением, но и нескрываемым подозрением спросил грузный широколицый поляк, к которому другие почтительно обращались «пан вахмистр». Я сразу инстинктивно почуял: бывалый воин! К тому же явно умен и проницателен, хоть с виду простак простаком. Может быть опасным, с ним надо держать ухо востро.

– У меня были хорошие наставники, – вежливо ответил я, улыбнувшись.

– Оно и видно! Хотелось бы мне у них поучиться! – кивнул поляк.

– О, это была бы честь для них! – поддакнул я, решив не объяснять, что тогда пану вахмистру как минимум следовало бы скинуть и года и вес. Польский гонор – серьезная вещь, злить лишний раз не надо…

А еще он буквально сверлил глазами мою одежду. И все остальные – тоже. Я без труда догадывался, что им очень хотелось пощупать ее, и только дисциплина не позволяла… Впрочем, их можно понять: ни джинсов, ни кроссовок в XVII веке еще не было!

Дабы избежать напрасных суеверных страхов, грозящих непредсказуемыми последствиями, я сразу после встречи прочитал «Отче наш» и перекрестился. У Анжелы хватило ума повторить крестное знамение. Поляки заметно успокоились, хоть и не скрыли недовольства: «схизматики»! Но главное – не прислужники дьявола…

В конце концов, убедившись, что странный человек, встреченный им в степи, твердо намерен говорить только с самим Вишневецким, ротмистр со смешной фамилией приказал двигаться в Лубны. Я украдкой вздохнул с облегчением: пока все шло по плану! Не приведи бог, попался бы упертый служака, решивший во что бы то ни стало получить эти сведения на месте с помощью средневекового форсированного допроса… И что тогда? Лучше даже не думать. Ясное дело, я бы его сразу прикончил. Нескольких других – тоже. А остальные прикончили бы меня. И что сталось бы с Анжелой?..

Но молодой поляк оказался здравомыслящим человеком, за что я был ему благодарен. Честно говоря, он мне понравился. Есть такие люди, к которым сразу же, инстинктивно, чувствуешь искреннюю симпатию… Жалко было бы убивать. Хоть и запал он на Анжелу, сукин сын, ох, запал… Вид – будто у кота, облизывающегося на миску со сметаной.

Ладно, еще посмотрим!

– А будет ли по пути привал? – обратился я к нему. – Желательно, чтобы на берегу речки или пруда… Бедная панна так устала… ну, вы понимаете, пан ротмистр.

– Да, да, безусловно! – чуть запинаясь, отозвался он. – Пусть пан не волнуется, по дороге будут и речки, и ставки[6]. Сожалею, что женское платье панна может получить только в Лубнах… Больше взять негде: вся округа обез-людела, обыватели убежали под защиту князя. Можно, конечно, поискать в хатах, вдруг что оставили… но на здешний люд это не похоже. Наверняка все с собой прихватили, до последней нитки… Так что придется панне пока быть в татарской одежде, увы!

Анжела с видом смиренной великомученицы промычала что-то, воздев глаза к небу: мол, что поделать, Господь терпел и нам велел… А потом уставилась на ротмистра, вложив в свой взгляд самую горячую благодарность, смешанную со смущенной скованностью неопытной девицы.

Ротмистр, покраснев, отвернулся, пробормотав что-то невразумительное.

«Ах, стерва! – с раздраженным восхищением подумал я. – Актриса, блин!»

Тогда я, разумеется, не догадывался, что Подопригора-Пшекшивильский испытывал просто адские муки, чувствуя, как его любовь к Агнешке Краливской вытесняется внезапно вспыхнувшей страстью. Молодой поляк твердил себе, что это недостойно и не подобает рыцарю, что надо бороться с искушением, что хоть золотисто-медовые волосы московитянки чудо как красивы, но локоны панны Агнешки цвета воронова крыла не только не хуже, но и лучше… Все было тщетно. Особенно когда грешное воображение рисовало ему странную московитянку в тех самых крохотных кружевных панталончиках, которые сейчас покоились в кармане его кунтуша…