Константин Калбазов - Бульдог. Экзамен на зрелость Страница 9

Кстати, в России появился и первый чай, выращенный на ее территории. Это была инициатива Петра. Вернее, он высказал свое предположение, а уже Левашов деятельно принялся осуществлять задумку. Правда, на опытном участке удалось разместить только три сотни кустов, но результаты четырехлетнего труда сманенного китайца все равно были весьма впечатляющими. Самое главное – чай прекрасно прижился на горных склонах Ленкорани.

Немаловажным оказалось и то, что местному населению данная культура пришлась по душе. Вернее, высокая цена на сам чай. Шутка ли, в России его стоимость за один фунт[7] достигала тридцати копеек. Это в то время, когда четверть[8] ржи стоила сорок.

На сегодняшний день Прикаспийская губерния уже не просто не висела грузом на казне, но даже имела некоторые излишки. Это способствовало и дальнейшему росту производства, и усилению авторитета России. Везде, где стояли российские гарнизоны, были устроены бесплатные лечебницы и оспенные дома, врачи для которых выписывались из Европы или ехали из России за счет местной казны. При всех мануфактурах действовали ремесленные училища.

В российских учебных заведениях были не редкостью студенты из знатных семей Прикаспийской губернии. Были они и в военных училищах. Несколько десятков имели офицерские чины и служили в регулярной армии.

Специально для этого Петром была создана отдельная Дикая бригада, куда входили три полка, в которых служили представители горских племен. Создание этой бригады было воспринято в армии и ближайшем окружении императора едва ли не в штыки. Но Петр остался непоколебим. Мало того, эти части были направлены для службы в Запорожье. И судя по докладам, Дикая бригада проявила себя с наилучшей стороны, не давая спуску татарам.

Своими действиями горцы постепенно завоевывали все больший авторитет в армейской среде. Правда, в основной массе все же сохранялось стойкое предубеждение против них. Но это был весьма существенный шаг в сторону привлечения на свою сторону знати Прикаспийской губернии.

И после всех трудов, вложенных в этот край, отдать его персам? Да Петр лучше руку себе отсечет. Разумеется, будет трудно. Но русскому народу приходилось выдерживать и не такое. С Божьей помощью справятся и в этот раз. Ну а чтобы не возлагать все на Господа, стоит и самим что-нибудь сделать…

Петр поднялся из кресла и прошел к высокому окну, у которого стоял мольберт. Рывок, и покрывало слетело с рамы, открывая взору незаконченную работу. Император снял кафтан, оставшись в камзоле без рукавов, повязал фартук, надел нарукавники. После этого пришел черед палитры, на которую легли небольшие блямбы красок из вскрытых горшочков.

Ушаков молча наблюдал за происходящим. Раз уж Петр не попрощался, то разговор еще не закончен. А если он обратился к мольберту, значит, пребывает в глубокой задумчивости. Появилась у него такая привычка. Как только он погружался в задумчивость или находился в расстройстве чувств, то либо трубку набьет, хотя и не курил, либо за рисунок какой примется. Кстати, наброски новой формы были сделаны им в походе, на бивачных стоянках. О мольберте и красках там не могло быть и речи, но зато имелись карандаши и бумага.

Прикрыв глаза, Петр с минуту стоял перед холстом, затем вздохнул и принялся за работу. Так, на едином дыхании, он проработал с полчаса, не отвлекаясь и не проронив ни слова. Ушаков предпочитал не мешать и не вмешиваться, оставаясь в своем кресле и смакуя превосходное вино.

– Андрей Иванович, придется тебе заняться делом тебе не свойственным.

– Как прикажешь, государь.

– Начнешь формировать два пехотных полка и два отдельных драгунских батальона.

– Действительно, дело мне не свойственное. К чему этим заниматься мне, государь? Я ведь не военный.

– Во-первых, со своими ротами ты управился, ни у кого помощи не просил. Во-вторых, части те нужно будет в полной тайне снарядить и обучить.

– Грузины и армяне? – подходя к Петру, продолжавшему водить кистью по холсту, догадался Ушаков.

– Верно, Андрей Иванович. Бери любых офицеров из любых частей, даже из гвардии, только без ущерба, смотри. Но к лету те полки должны быть сформированы и полностью укомплектованы. К середине лета должно закончить их обучение. На пупе извернись, но сделай это. Коли все одно не избежать драки с обоими, то будем делать это на свой лад, а не ждать, когда нам к носу кулак поднесут, – оттирая тряпицей кисть и глядя на то, что у него получается, произнес император.

– Как бы пуп не надорвать, государь.

– Сам того опасаюсь. Ведь только начало все налаживаться. Но сам же видишь, не дадут нам спокойно жить. Насчет Персии. Я тут подумал… а что случится, если Надира вдруг не станет? – Петр сделал очередной мазок на портрете и перевел внимательный взгляд на Ушакова.

– Хм… Начнутся интриги вокруг престола. Да что интриги, там может начаться самая настоящая резня. Никто не забыл, как в прошлом году Надир сел на шахский престол и пресек династию Сефевидов. Если его не станет – полыхнет, и полыхнет знатно. Предполагаю, что туркмены тут же отделятся от персов. То же самое произойдет с афганцами. Последние еще могут и попытаться взять реванш за свое поражение в борьбе с Надиром.

– Значит, Персии будет не до их интересов на прикаспийских территориях.

– Это уж точно. Тут как бы сама Персия не перестала существовать. Надир очень много сделал для объединения государства, но ему не стоило пресекать династию соперников. С этим он поторопился. Сегодня ему попросту некому передать все свои завоевания. А кто это, Петр Алексеевич? – вглядываясь в холст, перевел беседу в другое русло Ушаков.

– Не знаю, – пожал плечами Петр.

– Все же чудное порой на тебя находит, государь.

А и то. Мужчину, изображенного рукой императора, иначе как чудным и не назовешь. Вроде и не простолюдин, и в то же время одет совсем непонятно. Кафтан какой-то странный, просто черный, без галунов и позументов, никакой вышивки. Вместо жабо повязан кусок ткани, выделяющийся на белой рубашке. Впрочем, не сказать, что выглядит все плохо, но как-то уж очень непривычно.

И сам мужчина весьма занятный. Телом не худосочен, а скорее даже наоборот, весьма дороден. Щеки наел такие, что аж свисают, нос картошкой, губы сжаты в тонкую линию, глазки маленькие, суровые.

Все же имеется талант у Петра Алексеевича, доселе дремавший, никак не востребованный. Как ему удается четко и убедительно передавать на холст увиденное. Вот так взглянешь на этого незнакомца, и непонятно, что лучше сделать – посмеяться над ним или побыстрее отправиться восвояси. Пожалуй, лучше уж второе.

– Кто таков, не ведаешь, а как сумел все жизненно передать, – задумчиво произнес Ушаков.

– Я его несколько раз во сне видел, вместе с сестрицей, Наталией.

– Хм. Он чем-то на бульдога английского похож.

– Ты тоже заметил?

– А как тут не заметишь, – пожав плечами, указал на холст Ушаков.

– Друзья! Нельзя терпеть! Наши прадеды, деды и отцы были ткачами. Не просто ткачами, но мастерами своего дела. Качество английского сукна знают во всем свете. Сегодня же нас, представителей старинных ткаческих родов, решили заменить машинами. Я не буду говорить о мастерстве, таланте и секретах, передаваемых от отца к сыну. Я не стану говорить о том, насколько качественными получаются ткани, выделанные заботливыми и умелыми руками. Я не буду говорить о многовековом укладе. Я не буду говорить о многом, хотя все это будет разрушено этими проклятыми машинами. Плевать на все это и растереть. Отчего так? Да ведь все просто, как этот день. Эти машины выделывают больше ткани, чем можем делать это мы. Чтобы продавать ее, хозяева фабрик снижают цену настолько, что наш труд уже идет в убыток. Нас и наших детей обрекают на голодную смерть, вот о чем я хочу вам сказать, друзья мои! Еще не сегодня, но уже завтра мы будем стоять на коленях перед этими ублюдками, умоляя взять нас на работу за корку черствого хлеба. Друзья, неужели мы позволим себя уничтожить?!

– Разрушить машины!!! – раздаются сразу несколько голосов из разволновавшейся толпы.

– Сжечь проклятую фабрику!!! – вторят им другие.

Алексей, расположившийся у приоткрытого окна, внимательно вслушивался в происходящее на небольшой площади. Сейчас она плотно забита народом, многие стоят в переулках. У людей в руках уже пылают факелы, у других массивные дубины и молоты. Ну да, станки, поставляемые из России, имеют чугунную станину и вообще полностью изготовлены из металла, а потому одного только огня будет недостаточно.

Толпа заревела. Человек, взобравшийся на бочки в повозке, чтобы его было хорошо видно и слышно, немного повернулся и, вынув белую тряпицу, отер выступивший на лбу пот. Ага. Вот так будет в самый раз. Теперь не шевелись.

Алексей вскинул оружие довольно странного вида, очень похожее на обычный мушкет. Приклад у этого мушкета представляет собой усеченный конус, обшитый кожей. К тому же, если судить по движениям Алексея, оружие не сбалансировано, приклад гораздо тяжелее, что создает определенные неудобства.